Почти живые

И что-то тяжелое, разрывающее обрушилось на мою голову…

Очнулся я, почувствовав, что на лицо мое, на воспаленные глаза льется вода, заливается в ноздри. Темный силуэт возвышался надо мной, именно он держал бутылку. Я лежал на ковре со связанными за спиной руками. Чувствовалось, что это хорошо вымоченный ремешок.

Слишком суровая расплата за «измену». Мария сидела в кресле и, увидев, что я очнулся, встала и вышла на балкон.

— Очухался? — услышал я знакомый голос с легким кавказским акцентом.

Шамиль сбрил бороду, постригся, короткие усики и летний костюм щеголевато дополняли друг друга. Он значительно помолодел и походил сейчас на былого сержанта Шому, а не на мусульманского террориста.

— Где документы?

— Какие документы? — прохрипел я, пытаясь подняться.

— Не придуривайся, командир! Такими вещами не шутят! Я тебя не застрелил в Первомайском, пожалел. Ну, а сейчас базара не будет. Или ты скажешь, где документы этой девчонки, или будет что-то страшное… Подумай, зачем тебе умирать? Ведь мы всегда неплохо ладили, все же вместе воевали в Афгане…

«Как же они догадались?» — с болью подумал я и тут же понял. Нет ничего проще… Последний, кто общался с Ксенией Черныш, был я, на ее похороны приезжал… Мария меня первая и вычислила… Ну, и гадина же! Нет ничего хуже доброты к униженному противнику. Все — игра, а теперь она отсиживается на балконе, нервишки бережет, не хочет, чтобы я прошелся по ее адресу черным матом.

— Что — смелый джигит, молчать будешь? — продолжил Шома.

Я не ответил и с тоской уже настраивался на негероическую смерть. В любом случае не отвертеться. Беспредельщики всесильны, их система непобедима, денежный бог — жизнь и смерть на одних весах. Скажу я правду или нет — меня уничтожат. Но если они прознают, что документы у Сидоренко — ему тоже не жить. Вот какую веревочку протянула мне с того света Ксения Черныш. Эх, слишком глубоко вошел в мои запястья ремешок, не разорвать. Ведь сам учил Шому Раззаева, как связывать пленных, чтобы они и не пытались освободиться…

Я сидел, прислонившись к тумбочке, он, больше ничего не спрашивая, подошел, ударил ногой в живот. От неожиданности я задохнулся, боль скрутила меня, обидно было: неужто мерзавец думает, что из меня что-то можно выбить? Тут же почувствовал резкий укол в мышцу руки, попытался отдернуться, но тщетно. Негодяй засадил мне под кожу иглу и с силой выдавил содержимое шприца. Закончив, выдернул, с удовлетворением рассмеялся.

— Цивилизованно убиваешь? — выкрикнул я в бешенстве.

Подошла Мария, глядя поверх моей головы, протерла руку ваткой, смоченной одеколоном. Вот это уже было верхом садизма.

Она хотела опять уйти на балкон, но Шамиль приказал ей остаться.

— Не бойся, он не будет тебе грубить. Сейчас он станет лапочкой… Ты ведь любишь нежных мужчин? Киса…

Мария промолчала. За все это время она не произнесла ни слова… Видно, ей тоже нелегко. Хорошая девчонка… Шамиль тоже… Ничего страшного нет. Мы просто встретились… Я мог бы и сам прийти… Но не пришел… Почему не пришел? На какой-то миг показалось, что мысли мои начинают путаться, но тут же я осознал, что это не так… Просто немножко устал и слегка мешают руки за спиной. Но ничего. Это не страшно… Ни о чем не хотелось думать… От усталости. Теперь Мария внимательно и даже с любопытством смотрит на меня, Шома чиркает зажигалкой, он хочет закурить, но почему-то не достает сигареты. Желтое пламя вспыхивает и тут же гаснет. Я смотрю на него и чувствую отупляющую усталость. Мои губы разъезжаются в улыбке, а Шамиль усмехается. Маша молчит и смотрит на меня. Я никак не могу сосредоточиться, ее взгляд расплывается. В голове неприятные шумы, тяжесть… Шамиль поднимает меня и усаживает в кресло. Я как будто наблюдаю за собой со стороны. Комната неестественно удлинена, свет ламп блеклый, будто черно-белый…

Шамиль смотрит мне в глаза.

— Володя, сосредоточься и скажи, где документы? Документы, о которых тебе сказала Ксения Черныш…

Он хватает меня за волосы, боли я не чувствую. Почему он спрашивает меня про документы?

— Куда ты дел документы? Вспомни, в какой папке они были, вспомнил?

Я молчу, хотя мне хочется все вспомнить… Но я ничего не забывал, лицо Сидоренко наплывает передо мной, исчезает, мне безразлично, где документы, зачем они кому-то нужны… Все равно…

— Где документы? Говори, падла, иначе я тебе все выпуклости отрежу!

Он начинает наотмашь хлестать по щекам, приговаривая, что убьет. Мне кажется, что все происходит во сне, не со мной, что стоит признаться — и сон прекратится, я окажусь где-то в другом месте, например, на белом матрасе массажистки, или еще дальше, в снежной России… Ведь не было Таиланда, все — наваждение, мне тяжко, моя воля подорвана, я немощный калека, мне подменили голову. Что случилось, может, я скоро умру, ведь яд, ушедший под кожу, должен действовать… Шамиль кричит и шипит, как удав, он бьет меня, и от этого я трезвею, голова начинает соображать, я вспоминаю и вижу все отчетливо, хоть раз за разом удары становятся все сильнее, я понимаю, что чуть не выдал Сидоренко, меня охватывает страх и одновременно успокоение… Сильный удар любого отправит в небытие…

Жирные волны покрыли мое тело и лицо, теплые, как суп. Но именно вода вернула меня в реальность, я плыл, еле шевеля больными руками, я делал это больше автоматически, чем осознанно. В глотку мне попала вода, я долго кашлял, пока не восстановил дыхание… Страх заполз в мою душу: как долго я колыхался в этих водах без сознания? Видно, небесные силы спасли меня за то, что я выдержал все муки и испытания.

Я лихорадочно поплыл к берегу, который, словно в насмешку, изливался огромными праздничными огнями; небоскребы-исполины глумливо и надменно заглядывали в воду, наблюдая, как там барахтается человеческая букашка, мечтающая выжить…

Но я таки выполз, разгребая болтающиеся на поверхности банки из-под пива, с ног до головы мокрый и грязный, с резким запахом тины и гниения от бултыхания в водах великой реки Чао-Прайя. Обессилевший, как Робинзон Крузо, я тут же рухнул на берег. Ровно через минуту до меня докопались малорослые полисмены в белых портупеечках и нарядных фуражечках. Что-то промяукав, они стали поднимать меня, видно решив, что перед ними пьяная свинья. Я, конечно, тут же встал, дабы не опозорить честь россиянина — хотя это потребовало колоссальных усилий. Блюстители закона произнесли еще несколько «мяу-няу» сочетаний, после чего, видя непрошибаемость утопленника, перешли на английский, но я не успел ответить. Тогда они добросовестно заговорили на немецком.

— Ноу аусвайс! — ответил я, тщательно ощупав карманы. Отсутствовал также бумажник. Но я пока не ощутил размеры трагедии…

Меня заставили поднять руки. Молодчики бесцеремонно стали ощупывать мою сырую одежду. В сверкании праздничного света я отчетливо увидел, как из кармана моих джинсов один из полицейских вытащил целлофановый пакетик размером с сотенную бумажку нового образца. В пакетике почему-то был белый порошок. Тут снова голова стала отказывать, я никак не мог вспомнить, откуда взялась у меня эта дрянь. Тем временем один из блюстителей вскрыл и сыпанул щепотку себе на ладонь, клюнул языком, задумался и энергично сплюнул. Я и второй полисмен с интересом наблюдали за этим экспресс-анализом.

— Кока! — радостно сообщил он.

А вот мне стало совсем хреново. «Эх, какие же негодяи: не утопить, так подставить!»

Я увидел, что рука одного из парней потянулась к наручникам на поясе, а второго — к кобуре. Видно, это они давно отрепетировали. Надо было решаться: на болотной каторге с крокодилами мне не выжить… Двумя руками я сильно толкнул обоих, они незамедлительно покатились вниз, к воде, как маленькие аккуратные бревнышки. Вращаясь, они отчаянно палили из огромных револьверов.

А я опять убежал. Это стало моим хобби… Я перевернул несколько прилавков, которые не давали мне разогнаться, сделал несколько крюков, потом в грязной подворотне выжал майку и пошел искать свое счастье. Я тщательно избегал шумных магистралей, в последние секунды уходил от фар шныряющих полицай-машин, и только к утру, используя метод опроса местных жителей, добрался до своего отеля. Девушки из персонала выдержанно не отреагировали на мой странный вид. Я же, увидев себя в зеркале, не смог сдержать чувств: моя морда напоминала недоваренную свеклу — красноватая и с полосами…