Барон Ульрих

— Уна, бо! — Она испуганно встрепенулась.

— Ну что ты, маленькая, совсем не «бо»! — Я старался говорить мягко, чтоб не напугать ее. — Мы можем ее оставить, ничего страшного, только тогда под ней будет всегда мокреть и будет долго заживать.

Подключилась Априя, также давая советы на пару со мной, девочка, боязливо каждый раз вздрагивая, провела первую операцию в своей жизни. Маленькая заноза упрямо не слезала с меня, целиком и полностью оккупировав мои колени и не отпуская руки.

— Фух! — на пару с Априей выдохнули мы.

— Теперь все, заматывай и тащи свою принцессу домой! — сказала знахарка, подмигнув мне. — Умотали вы меня, детки, старую! И еще — у девочки талант, спокойная, непугливая. Ты, Уна, позови, как будешь в деревне, ко мне ее отца, хочу девочке ремесло передать.

Вот так мне прибавилось головной боли. Казалось бы, простая просьба знахарки, а столько хлопот мне. Априя быстро договорилась с родителями Ви, а вот с упрямой малявкой кто будет договариваться? Ага, правильно, Уна, ему-то делать как раз нечего после утренней кормежки скота, проверки рыболовных корзин, работ в поле и на грибной ферме.

Всем, конечно, было смешно, всем весело, а у меня послеобеденный сон накрылся медным тазом.

Эта мелкая заноза устроила целый концерт с заламыванием рук, слезами и криками — вынь да положь ей Уну.

Ее вроде бы даже отец выпорол хворостинкой, а она, бестия, с дому тикать и — куда бы вы думали? Под мою кровать спряталась.

В общем, решили, что я буду отводить Ви к Априи и сидеть с ней там, пока она не привыкнет к старушке. Тут уже я попытался взбрыкнуть, но, увы, вынужден был срочно ретироваться, когда дед намекнул на стимуляцию моего нижнего полушария палкой. Знахарь в деревне человек уважаемый, а уж если Априя еще и ученицу себе пожелала, то деревня в лепешку разобьется, но ученица будет.

Вернувшись с дедом после проверки самоловов, быстро перекусил и сбегал к колодцу умыться. Через полчаса, взяв за ручку прыгающую от счастья девочку, направился к дому Априи, рассеянно кивая детскому лепету и периодически машинально поддакивая ее вопросам. Дни наступили уже по-летнему теплые, деревья и кусты отцвели весенним цветом, поле с горем пополам засеяли, и жизнь дала немного расслабиться, выделяя мне иногда минуты, часы, а порой и целые дни покоя и сладкого ничегонеделанья.

Дошли быстро, задерживаться не стали, так как сегодня вместе со знахаркой собрались в лес, травы собирать да постигать науку.

Еле заметная тропинка быстро уводила нас прочь от деревушки, пели и щебетали птички и маленькие девочки, хихикали и загадочно улыбались бабушки, все были такими милыми, что даже я не ворчал, шагая легко, вдыхая полной грудью сытный и такой терпкий воздух леса.

После весеннего буйства природы лес щедро одарил нас, дав буквально за каких-то два с половиной часа богатый сбор трав, которые мы увязали в заплечный мешок, врученный мне, ибо такова участь всех мужчин — таскать тяжести за слабым полом.

— Давайте, детки, посидим. — Априя устало примостилась на поваленное дерево. — Тяжело мне за вами угнаться.

Скинув с плеч мешок, сел рядом с ней, наблюдая с бабкой за неугомонным маленьким торнадо, носящимся по «куширям» со щенячьим азартом и приносящим периодически пред наши умудренные опытом очи свои изыски.

— Белоцвет, — называла бабка поднесенную девочкой травку. — По лету бесполезен, в начале весны можно корень его выкопать и запарить от мук, испытываемых животом.

— Это еще что за нежности? — возмутился я всунутой мне в волосы ромашке. — Хотя стой, мелкая! Стой спокойно, кому говорю? Это ромашка, ее, если как чай заварить, можно пить как закрепляющее при диарее или для снятия метеоризмов. Еще ей женщины голову моют.

— Что такое дирея? — спросила бабка, удивленно раскрыв глаза. — И что за страшные ризьмы снять может и зачем ей голову мыть?

— Агась! — Тут же запрыгала девочка, умудрившись всунуть мне в волосы еще с пяток цветочков.

— Ну… — протянул я, собираясь с мыслями. — Диарея — это когда, эм-м-м-м… ну жиденько когда с попы льется, а метеоризм — это когда к первому еще и со звуком.

— Фу на тебя, — махнула Априя в мою сторону рукой.

— Фу тя! — тут же поддержала Ви знахарку.

— А ты, мелкая, не фукай, а запоминай, — серьезным тоном, пригрозив пальцем, продолжил я. — Ромашка разная бывает, и пользуют ее по-разному. Я уже сказал, от каких недугов помогает, а теперь скажу еще, что девушки ей голову моют, от нее волос сальным и свалявшимся не становится долго, и кожу протирать хорошо, зуд там снять али царапины ноют.

Так мы и учились, причем, говоря «мы», я имею в виду всех троих. Ви узнавала все обо всем, а мы с Априей то и дело пополняли свои знания, выдавая то один, то другой что-то про какую-либо из принесенных девочкой травинок.

Время далеко за полдень, солнышко прошло зенит, взяв прицел на еще пока нескорый, но такой неизбежный закат. На скорую руку перекусили нехитрой снедью, вновь отправляясь в путь, но уже обратный.

— Уна, ты странный мальчик, — в очередной раз завела свои речи Априя, плетясь следом за мной. — Скажи, откуда ты все это знаешь?

— Уна, ой! — пролетела мимо неугомонная Ви.

— Магия, бабушка, знания вроде сами собой выскакивают из меня, — в очередной раз стал врать напропалую я. А что? Удобно. Можно любую ахинею нести, а потом, закатив глаза, пощелкать пальцами и, загадочно наморщив лоб, произнести: «Магия!»

Народ здесь непуганый, дикий, до сих пор верит во всю эту белиберду, время здесь застыло где-то на уровне Средневековья, не всякий крестьянин знает, что такое плуг, в чем мне удалось самолично убедиться, чуть ли не по плечи стерев руки о лопату. Главное, как я понял, не переусердствовать, а то мало ли — вдруг объявят меня каким убивцем да сожгут на костре в лучших традициях святой нашей матушки инквизиции.

Первозданный чистый мир, незамутненный вседозволенностью цивилизации, ее распутностью и семимильным шагом железного сапога мануфактур и заводов, так страшно попирающих в мое время природу.

Хотя минусов тоже масса. Для тех, кто попробует оспорить, у меня есть жесткий аргумент, бьющий все их козыри. Думаете: медицина? Образование? Не-а. Это туалетная бумага. Поверьте мне, естествоиспытателю, только ради нее стоит вырубить к чертовой матери все эти леса! И плевать мне на всех белочек и бурундуков, так как их, так сказать, к делу не пристроишь.

— Мир вам и вашему дому, люди! — Вдруг вывел меня из мыслей тягучий голос выскользнувшего на тропу из тени деревьев человека. — Если путь свой держите в селение, именуемое родом человеческим Дальним, то о беде хочу вас предупредить!

— Ольф! — пискнула восторженно маленькая Ви.

— Господин эльф! — поклонилась старая знахарка незнакомцу.

— Ну не… себе! — воскликнул я, роняя отвалившуюся до земли от удивления челюсть и выпуская из рук мешок с травами.

Когда я был маленьким, я верил в Деда Мороза. Если уж совсем откровенным быть, то я очень долго в него верил, так как организм мой практически полностью не приемлет ночных бдений, из-за чего папу, с подарком крадущегося к елке, я поймал на месте преступления лишь годам к двенадцати.

Теперь же я чувствовал себя так, как если бы меня поймал Дед Мороз, когда я у него пытался стырить из мешка подарок. Вы только представьте себе: я сидел в двух шагах от самого натурального эльфа и даже при желании мог ткнуть в него палочкой, такой он был настоящий и «всамделишний».

Не скажу, что высокий, скорее среднего роста, с хрупкой подвижной фигурой, словно у балерины. Большие глаза, в которых почти не видно белка из-за огромной радужки, ну и как знак качества в дополнение картины заостренные ушные раковины, выходящие росчерком крыла из-под светлых волос.

Такой утонченный, женственный, и в то же время чувствовалось, что все это грация хищника.

— Вестником беды вынужден я стать для вас. — Он сидел на земле, скрестив ноги. — Я Леофоль из рода Темной Ели, мой путь лежал с северо-востока Дикого леса по реке вниз. На том берегу барон Когдейр выступил со своим войском в боевой поход против вашего барона Рингмара.