Сладкая боль

Уже почти девять, когда я возвращаюсь. Еду отношу прямо на кухню и выгружаю из пакетов. На кухне чисто, чайник холодный, Анны не видно и не слышно — видимо, она еще не встала. Я открываю один из шкафов и изучаю содержимое. Приятно видеть, что кухня снабжена всем необходимым. Отличные кастрюли, острые ножи, чугунная сковорода на длинной ручке, замысловатая кофеварка. Но еды никакой. Холодильник пуст, не считая пакета молока, куска сыра и вялой моркови. В кладовке — скудный запас разной дряни. Консервированные супы, огромная бутылка с томатным соусом, макароны. Ничего интересного — ни специй, ни приправ, ни хотя бы чеснока и лука.

Закрыть дверь кладовки что-то мешает. Я наклоняюсь и обнаруживаю мятый листок бумаги, угодивший между дверью и полом. Я извлекаю его и разглаживаю на столе. Бумажка сплошь исписана именем «Бенджамен», вдоль и поперек. Писавший, похоже, был в отчаянии, ближе к концу ручка продавливает бумагу. Буквы отчетливые, с наклоном влево, уверенные. Наверняка это Анна, хотя трудно представить, чтобы столь хрупкая и замкнутая девушка так писала.

Понятия не имею, кто такой Бенджамен — нынешний или бывший бойфренд, наверное, — но я убеждаюсь, что первоначальное впечатление оказалось верным. Анна многое скрывает. Бесстрастная механическая внешность — своего рода маскировка, защитная броня. А подлинная суть прячется.

Я складываю листок и бросаю его на пол, где он валялся до сих пор — есть вещи, о которых лучше помолчать, если увидишь.

Когда я разбиваю яйца, Анна заходит на кухню. На ней просторная, как ночнушка, футболка, яркая, с пятнистым узором, как у ребенка.

— Доброе утро, — говорю я. — Я готовлю французский тост. Вы голодны? Хотите есть?

— Да, — тихо отвечает она. — Да. Спасибо.

Я взбиваю яйца, нагреваю сковородку, а Анна просто стоит рядом и как будто чего-то ждет. Наконец она спрашивает:

— Помощь нужна?

Я прошу помыть и нарезать клубнику, и несколько минут мы проводим в молчании, которое нарушается лишь шипением поджариваемого в масле хлеба. Ситуация вроде бы располагающая к общению и приятная, но я чувствую, как от Анны исходит нервное напряжение.

— Все в порядке? — спрашиваю я. — В смысле, вы…

— Да, все нормально, — говорит она. — Извините. Просто не обращайте на меня внимания, если можно. Я безнадежна.

— Вовсе нет, — возражаю я. — Не надо так говорить.

Она жмет плечами.

За завтраком я задумываюсь, не упомянуть ли о том, что ночью слышал плач, но не знаю, с чего начать. Решаю коснуться этой темы косвенно, дать Анне возможность заговорить самой, если она захочет.

— Вчера я вернулся домой около полуночи. Спасибо, что оставили свет. Надеюсь, я вас не побеспокоил, когда пришел? Вы крепко спали?

— Да, как убитая, — отвечает она с бесстрастным, непроницаемым лицом. — Вы меня совершенно не потревожили. Я ничего не слышала.

Она настаивает на том, чтобы вымыть посуду после завтрака, поэтому я оставляю ее на кухне, а сам иду в комнату. Некоторое время я провожу в Интернете, устояв перед искушением зайти в «Фейсбук» и посмотреть, чем занята Лилла.

Когда я спускаюсь на кухню, чтобы сделать себе сандвич, в дверь стучат. Я слышу, как Анна идет по коридору и отпирает дверь. Голоса. Шаги.

Через несколько минут Анна появляется на кухне с Фионой, которая тащит сумку с продуктами и оживленно о чем-то говорит. Она останавливается, заметив меня, и здоровается.

— Здравствуйте, Фиона. Очень приятно вас видеть.

— Я тут кое-что принесла, — она ставит сумку на стул. — Молоко, хлеб, кофе.

— Извините, — говорю я, глядя на Анну. — Может быть, мне нужно было сначала спросить? Я уже кое-что купил.

Фиона машет рукой.

— Не беспокойтесь, я просто подумала: вдруг пригодится. Все равно проходила мимо магазина. Это привычка. А теперь вы оба сядьте, я уберу продукты, а потом мы сварим кофе.

Мы с Анной сидим за столом, пока Фиона разбирает покупки. Она предлагает растворимый кофе, и я соглашаюсь, хоть и терпеть его не могу. Не хочу показаться недружелюбным.

Фионе, должно быть, под тридцать или чуть за тридцать — она в любом случае старше меня — и по отношению к Анне она держится покровительственно, с родительской заботой. Она больше похожа на мать или на старшую сестру, чем на подругу.

Фиона ставит кружки на стол, предлагает нам сахар и молоко, садится между мной и Анной и поворачивается ко мне:

— Как устроились? Нравится дом?

— Да, — я киваю. — Просто супер.

— Не слишком просторно? — продолжает Фиона. — Не заблудились?

— Пока нет, — отвечаю я.

Фиона начинает рассказывать длинную и запутанную историю о какой-то дорожной аварии, которую видела по пути сюда. Мне совсем не интересно, но из вежливости я притворяюсь. Анна даже не старается. Она прихлебывает кофе и смотрит в никуда, как будто совсем не обращая внимания на слова Фионы, которую, похоже, совсем не беспокоит странное поведение подруги. Она говорит и говорит, как будто ситуация абсолютно нормальная. Я задумываюсь: может быть, она так привыкла к скрытности Анны, что перестала ее замечать — или же научилась не обращать на эти странности внимание.

Когда мы допиваем кофе, Фиона ставит пустые кружки в раковину. Она прощается с Анной и наклоняется, чтобы поцеловать ее в макушку. Девушка слабо улыбается.

— Тим, не могли бы вы посмотреть, что такое с моей машиной? — спрашивает Фиона. — Всю дорогу мигал огонек на приборной доске. Может быть, масло закончилось?

— Да, конечно, — я жму плечами. — Сейчас гляну. Правда, механик из меня не особый.

Я иду вслед за ней по коридору и выхожу на крыльцо. Фиона прикрывает дверь.

— Дело не в машине, — тихонько говорит она, оглядываясь и плотно сдвигая брови — густые и темные, которые так идут Маркусу, но на ее лице кажутся мужскими. — Я просто хотела предупредить: если жить в одном доме с Анной вам покажется слишком тяжело и если вы решите съехать, мы с Маркусом не обидимся. Главное, чтобы вы не чувствовали себя обязанным здесь оставаться. Вы вольны уехать в любое время, как только захотите. Просто помните об этом. В любое время.

7

В ресторане вечером нас только трое — я на кухне, Блейк моет посуду, а наша лучшая официантка, Джо, работает в зале. Из всех, кто работает в «Корсо», Джо и Блейк — мои фавориты. Блейк невероятный здоровяк, добродушный гигант. Самое приятное в нем — непоколебимое спокойствие. Безмятежность — полезная штука в жаркой людной кухне. Тарелки могут громоздиться горами, но Блейк спокойно работает, неизменно улыбаясь и оставаясь вежливым.

Джо тоже добродушна, но если Блейк большой и невозмутимый, то она маленькая, изящная, быстрая. У нее темные волосы и яркие глаза. Когда клиентов много, я готов поклясться, что она наполняет весь ресторан своей энергией. А еще у Джо сверхъестественная способность знать, что происходит за каждым столиком.

Мы работаем втроем, дела идут прекрасно, последние посетители уходят, и к десяти уже прибрано.

Устроившись за стойкой, мы с Блейком пьем пиво, Джо — красное вино.

— Хорошие сегодня чаевые? — спрашиваю я.

Она улыбается.

— Двадцать пять баксов.

— Значит, ты нам ставишь выпивку в «Стейне», — говорит Блейк.

— Договорились, — охотно соглашается Джо. — Тим, ты с нами?

— Нет, — отвечаю я. — Пойду домой. Сил совсем нет. Я рано встал, чтобы покататься.

— Неплохо, — замечает Блейк. — Эй, ты все еще в Колларой у своей бывшей? Вечером туда фиг доберешься.

— Я недавно съехал, — говорю я. — Теперь живу неподалеку, в Фэрлайт. Минут десять — пятнадцать ходу отсюда.

— Правда? — он свистит. — В Фэрлайт? Отличное место. Я там подрабатывал маляром. Там есть один красивый старый дом из песчаника. Знаешь, про какой я? Такой, огромный, с шикарным садом. Хозяйка хотела, чтоб я выкрасил столовую в красный цвет, точно помню. Мы боялись, что будет слишком темно, но получилось неплохо.