Страница 51 из 219
* * *
Расширение возможностей для деятельности религиозных организаций вскрыло глубинный кризис иерархии РПЦ. С одной стороны, РПЦ получила негласную поддержку государства, с другой — оказалась лишенной конкурентных технологий в борьбе за умы.
Церковные иерархи, довольствующиеся скучными нравоучениями в СМИ и требоисполнительством, зачастую подвергалась критике. Тем не менее, критика, исходящая из неправославных кругов, практически всегда носила враждебный характер и рассматривалась как происки недоброжелателей. Критика же со стороны православной общественности всегда была осторожна, ибо православные прекрасно понимают, что излишняя агрессивность может разрушить даже то в Русской Православной Церкви, что еще может послужить основой для возрождения.
Попытка вести разговор о “симфонии” Церкви и государства со стороны православной интеллигенции наталкивалась в период затухания номенклатурного мятежа на глухое равнодушие “синодалов”, больше заинтересованных в “симфонии” между Московской Патриархией и безбожной криминальной государственностью. Помимо участия иерархов РПЦ в достаточно сомнительных политических спектаклях (зачастую в таковые превращаются, например, разнообразные акции вокруг строительства Храма Христа Спасителя, да и освящение “инаугурации” неправославного президента неправославного государства присутствием Патриарха), известны также скандальные истории захоронения одного из криминальных авторитетов в Псково-Печорском монастыре или дарение одной из церквей опоганенного воровской надписью колокола, о чем уже говорилось.
К этим скандальным историям стоит добавить и ставшую поводом для дискуссии причастность Московской Патриархии к получению спонсорской поддержку за счет продажи табачной и алкогольной продукции. Попытки оправдаться доводами, весьма напоминающими тезис о том, что “деньги не пахнут”, выглядели для широкого общественного (а тем более православно-общественного) мнения крайне неубедительными.
К того же рода явлениям следует отнести и мировоззренческий кризис в Московской Патриархии, попавшей в многолетнее затруднение с выработкой социальной доктрины Церкви, а потом разродившейся подготовленным где-то под спудом весьма слабым документов. Это и не удивительно. Ведь наибольшей популярностью в Московской Патриархии пользуется позиция, согласно которой государство должно быть светским, общество секуляризованным, а Церковь должна сотрудничать с ними “на взаимовыгодных условиях”. Таким образом Церковь становится одним из бюрократических учреждений, ее пастыри — подразделением государственной номенклатуры, подобным идеологическому отделу ЦК КПСС на излете “эры исторического материализма”. Вот откуда такая свобода общения Лужкова с Патриархом.
Анализ роли Московской Патриархии в политическом противостоянии 1991–1996 гг. показывает, что Патриархия была институтом, которым достаточно легко манипулировали власть имущие, а реальный процесс осмысления современного положения Православия велся далеко за пределами келий и кабинетов церковных иерархов — чаще всего в условиях самой ожесточенной политической полемики.
Вспомним, что в августе-декабре 1991 Московская Патриархия оказалась не готовой к развернувшимся событиям “демократической революции”. Ее голос не был слышен. В условиях кризиса октября 1993 г. ситуация практически не изменилась, а может быть даже усугубилась. Патриархия стала игрушкой в руках политиков и существенно подорвала свой авторитет провалом переговоров в Даниловом монастыре и безадресной анафемой в адрес потенциальных организаторов кровопролития. Добавим к этому, что Патриархия не решилась в тот момент на организацию крестного хода к Белому Дому и оставила нескольких священников, находившихся там практически даже без моральной поддержки.
Выборы 1996 года дали возможность Патриархии вновь определить глубину своего воздействия на общество и курс властей. И снова ничего привлекательного в действиях церковных иерархов не возникло. Патриарх достаточно недвусмысленно высказывался в поддержку Бориса Ельцина, ориентировал в его пользу прихожан и приходское духовенство.
Российская номенклатура не только заметила возрождение религиозного чувства в широких слоях российского общества, но и тут же использовала его для наращивания своего политического капитала. Впрочем, например, Лужков с Храмом Христа Спасителя заметно опоздал. Тема восстановления разрушенного большевиками храма и его разграбления существенным образом “выгорела” в общественном сознании. Да и сам нетворческий подход, лишь имитирующий “всенародную стройку” существенным образом погасил энтузиазм православной общественности.
Чиновники, внешне поддерживая Православие, стремились более к нетрадиционным формам мистики. Это вело к поддержке секты “Аум-Синрике” (О.Лобов, секретарь Совета безопасности, старейший соратник Ельцина, вписавшийся затем в московскую строительную мафию и получивший под прикрытием галереи художника Шилова возможность строить огромный бизнес центр напротив Кремля и захватывать землю у Музея изобразительных искусств имени Пушкина), к тому что “духовником” президента становилась экстрасенс Джуна (также учредитель проельцинского “блока Джуны”), Жириновский предоставлял личного адвоката “Богородичному центру” (см. комментарий А.Дворкина, “Радонеж”, № 29–32, 1996), а генерал Лебедь заявлял, что “в церкви такой же бардак, как и в государстве” и что-то вроде “посмотрел я и увидел, что я среди них самый святой”.
Свою лепту во всю эту бесовщину внес Лужков, внезапно предложивший канонизировать “основателя Москвы” Ю.Долгорукого. Причиной для такого предложения была, видимо, находка каких-то костей в Киеве, с некоторой вероятностью принадлежащих князю. Может быть, Лужков решил, что канонизируют “за заслуги перед Отечеством”, приурочивая это дело к какому-нибудь праздничку? Некому было остановить мэра, напомнив хотя бы о том, что Долгорукий не является основателем Москвы, а отмечаемое 850-летие относится всего лишь к одному из первых упоминаний в летописи. Тем более, не нашлось у Лужкова советника, который хотя бы в общих чертах сообщил бы ему на каких основаниях канонизирует Русская Православная Церковь своих святых.
Разумеется, рассчитывать на душевную чуткость и эрудицию самого Лужкова было бы наивно. Немудрено, что Лужков принял сторону Ельцина в конфликте с Православием и одобрил вето на принятый депутатами Закон “О свободе совести и религиозных объединениях”, скорее всего даже не удосужившись прочесть текста Закона.
По сути дела, в России сформировался неявный оккультный альянс представителей различных политических убеждений, объединенных неправославным мировоззрением и рутинной риторикой околоправославного содержания.
* * *
В полной мере панельной болезнью были заражены те приверженцы демократического фланга российской политики, что обернуты “мурлом к Церкви”. Пиетет перед церковной иерархией сочетается здесь с невероятным озлоблением против всяческого противления нынешнему курсу властей в отношении к РПЦ и курсу иерархии РПЦ в отношении государства.
Представления либеральных демократов о месте Церкви в государстве характерным образом выразилось, в статье бывшего ответственного секретаря Совета по взаимодействию с религиозными объединениями при Президенте РФ Анатолия Красникова1 (НГ 09.10.96).
Чего только стоят явно провокационные пассажи типа: “…значительная часть православных и околоправославных активистов только о том и мечтает, как бы вернуться в прошлое. “Ястребы” в рясах с одинаковой готовностью приемлют и дорогую сердцам дореволюционных черносотенцев триаду “православие — самодержавие — народность”, и красные знамена советской власти. Им по пути с кем угодно, лишь бы путь этот вел к созданию новой системы запретов и ограничений, огосударствлению Церкви и клерикализации государства”. Это просто ложь.
Зато вместе с ложью за какой-то особый успех выдается современная политика властей: “Президент предложил им (представителям общин различных религиозных конфессий в Совете по взаимодействию… — авторы) информировать его об отношении религиозных объединений к различным аспектам внутренней и внешней политики государства, а также готовить свои рекомендации по этим вопросам. Ничего подобного Россия не видела за всю свою историю”.