Страница 173 из 219
В период 1993–1999 г. политическое пространство почти без остатка поделено между двумя суперпартиями — КПРФ и “партией Кремля”, действующими каждая в своей особой зоне.
В борьбе за тотальный контроль собственного пространства каждая из суперпартий действует специфическим образом. Коммунисты стараются монополизировать сферу идеологии, осваивают не столько марксистско-ленинское наследие, сколько идейное наследие антикоммунистов начала века, адаптируют его под себя. По сути дела внутри самого коммунистического движения создается буферная зона, в которую втягиваются ранее идеологически неприемлемые группировки. Так, по технологии “мыльного пузыря” рождается движение “Духовное наследие”, да и сам миф о народно-патриотическом движении — НПСР, мирно почивший уже к лету 1999.
“Партия Кремля”, напротив, делает ставку на технологию — создает рекламные концерны для грядущих избирательных кампаний, формирует сеть непартийных фондов, гуманитарных организаций, обществ защиты прав налогоплательщиков и т. д., патронируемых госструктурами и выполняющих их установку на достижение победы в очередном туре борьбы за власть.
Неприемлемость для “партии Кремля” публичных технологий показывает опыт создания и деятельности движения “Наш дом — Россия”. Относительный успех на выборах 1995 года обернулся для НДР образованием крайне аморфной фракции, вопреки ожиданиям так и не ставшей проводником правительственной политики в Думе. Это не удивительно, поскольку на изначальную недееспособность НДР в качестве политической группировки указывало полное отсутствие собственного политического лица. Как поведал лидер движения “Духовное наследие” А.Подберезкин в интервью “Независимой газете”, даже программы НДР к парламентским выборам 1995 года готовили его эксперты. (Данное обстоятельство является также яркой иллюстрацией своеобразного симбиоза двух противостоящих друг другу суперпартий.)
То же самое произошло и с инспирированным из Кремля созданием системы “Народных домов”. Предоставленные ресурсы к 1998 по большей части достались организациям, вошедшим в Коалицию либеральных и правоцентристских партий и движений, настроенных к власти более чем критически.
Спокойное отношение к деятельности экстремистских организаций со стороны властей (а возможно и косвенная их поддержка), по всей видимости, объясняется попыткой пробудить у общества симпатии к основной политической линии власти, пользы тоже не принесла. Даже специально разрекламированный в СМИ съезд РНЕ, собравший более тысячи делегатов, не менял ситуацию — опасностью “фашизма и национализма” были озабочены не более 3 процентов граждан России.
Аналогичным образом можно утверждать, что коммунистическая оппозиция неизменно терпит провал при попытках вторгнуться в область административных технологий. Попытка стать “системной оппозицией” привела к потере несколько влиятельных персон, “ушедших во власть”, а заодно была подмочена репутация КПРФ в глазах радикальных противников современного курса Кремля. В полгода исчерпался ресурс правительства Примакова с сильной группировкой “левых”. Кремль легко расправился с ним.
Падение популярности двух суперпартий, по всей видимости, приведет их к необходимости заимствовать пропагандистский материал у социалистов и национал-патриотов, привлекая идеологические заготовки из соответствующих секторов политического спектра. В 1997–1999 такого рода заимствования делались с нарастающей энергичностью. От этого неразличимость “суперпартий” еще более укрепилась.
Утрата властью контроля за привычными ей рычагами, ставшая особенно очевидной после региональных выборов, а также потеря коммунистами перспектив объединить протестный потенциал общества на президентских выборах 1996, породили многочисленные инициативы “третьего пути”.
Ранее такого рода попытки возникали лишь на периферии политической жизни — в движении “Память”, мелких “русских партиях”, микрогруппировках “русских фашистов”… Вместе с тем практически весь маргинальный слой голосующей публики концентрировался на поддержке ЛДПР как наиболее влиятельной организации в некоммунистической оппозиции. Научившись лавировать между двумя суперпартиями, ЛДПР то и дело меняет облик, становясь то респектабельной силой, то свитой шута.
Самый длительный проект “третьей силы” принадлежит Явлинскому, который попытался превратить разнородные региональные организации, составившие движение “Яблоко”, в “демократическую оппозицию”. К 1996 стало ясно, что этот проект не поддержан демократическим движением в целом (которое само находилось в глубоком кризисе) и фактически выродился в одну из мелких социалистических инициатив (соответствующим образом была выстроена программа Г.Явлинского на президентских выборах 1996). В 1999 “Яблоко” выделялось только на фоне полного распада всех прочих “демократических” организаций, оставаясь при этом бестолковым альянсом самых разных людей.
Наиболее заметная попытка игры в “третий лишний” — кампания Лебедя, который умудряется говорить о “третьем пути”, практически ничем не отличающимся от идеологических установок радикальных либералов, объединяя вокруг себя именно таким образом настроенных политиков (наиболее яркой фигурой в этом отношении стал Г.Каспаров, хорошо известный своим радикализмом еще членам ДПР “травкинского призыва” — 1990 г.).
Среди попыток создать “третью силу” есть и вовсе анекдотическая — инициатива В.Шумейко с движением “Реформы — новый курс”, которое в 1997 году переориентировано на создание движения “Россия православная”. Созванное в тайне от православной общественности, оно было нацелено скорее всего на то, чтобы заблаговременно утопить всякие попытки использования православного мировоззрения при решении политических вопросов — точно так же, как были “утоплены” незадолго до того все попытки использования в политике монархических взглядов.
Современная квази-многопартийность в России характеризуется непрерывным дроблением на флангах политического спектра. Вероятно эти фланги (радикальные демократы, радикальные коммунисты, патриоты-экстремисты) будут пребывать в состоянии раздробленности всегда. Единственная польза от них — формирование среды, из которой мобилизуются наиболее здравые молодые профессионалы, получающие наглядный опыт того, “как не надо делать”.
Признак российской партийной системы — надпартийная деятельность лидеров, вступающих в самые причудливые политические союзы и закулисные соглашения. Мы имеем пример Лебедя, сходившего во власть “послужить”, и изменившего за год свои политические взгляды до неузнаваемости, пример альянса Чубайс-Гайдар (аппаратчик с оппозиционером), пример Жириновского, не раз высказывавшегося в поддержку правительства, пример деятельности фракции КПРФ в Госдуме (предельно жесткая критика правительства и мирные голосования за утверждение председателя правительства и за бюджет в течение 1994–1999) и т. д.
По сути дела на верхних этажах политики происходит формирование слоя лидеров общественного мнения, которые лишены серьезных мировоззренческих различий и не связаны никакими идеологиями. Идеологическая обособленность демонстрируется лишь для публики, становящейся объектом манипуляции.
Поскольку инструментом борьбы за голоса избирателей являются избирательные штабы, то в них основную роль начинают играть не идеологи, а аппаратчики, специалисты по избирательным технологиям. Политические менеджеры становятся движущей силой политики, снабжая лидеров новыми рекламными разработками, планируя их публичные подвиги. Идеология превращается в служебный атрибут технологии.
Сложившаяся политическая система России находится сегодня практически в том же состоянии, в котором она была накануне краха КПСС. Партии, лишенные какой-либо возможности участвовать во власти, вынуждены блокироваться с единственной целью — снести старую систему и попытаться занять более достойное место в условиях нового плюрализма.
В сложившейся ситуации, при непротивлении государства и общества сложившимся тенденциям, заложено полное повторение сценария 1987–1993 гг. Ведь блокирование партий идет снова не по идеологическим мотивам и даже не исходя из интересов стоящих за партиями социальных и финансовых групп, а “под лидеров”, которые снова не берут на себя никаких обязательств, меняя свои взгляды и лозунги применительно к обстановке, исходя из текущей конъюнктуры.