Страница 169 из 219
Другой пример. Бедный диссидент и “правозащитник” С.Ковалев заплатил за свою избирательную кампанию по оценкам его оппонентов (эти тоже, разумеется, врут) около миллиона долларов. Кончено не все выплачивалось наличными. В такую сумму избирательная кампания обошлась бы любому кандидату, будь он на месте Ковалева. Ведь ему бы пришлось оплачивать коммерческий канал телевидения по очень ощутимой цене (Ковалев занимал его по полчаса в день). Конкурент Ковалева О.Румянцев смог выйти в эфир только однажды — всего на десять минут.
“Бедные” демократы просто завалили Москву своими цветными буклетами. В одном из избирательных округов нам довелось видеть цветное изобилие, изданное для избирательных кампаний “демократов” Гусмана и Мурашева. Тираж был впечатляющий — по буклету досталось буквально каждому избирателю. Кто же устоит перед Гусманом, если в его буклете есть все — от адресов и телефонов магазинов и местного чиновничества до кулинарных рецептов.
Избирательная кампания вообще может быть превращена в коммерческое предприятие. Ведь Законом предусмотрено выделение бюджетных средств для каждого блока или объединения. При отсутствии шансов пройти в Думу можно участвовать в выборах не для того, чтобы выиграть, а для того, чтобы присвоить около 2 млрд. бюджетных средств и воспользоваться бесплатной телерекламой. Затраты на фабрикацию подписей сторицей окупались государством, выделяющим немалые средства каждому зарегистрированному кандидату. (Впрочем, за исключением оппозиционеров, которым деньги перечисляли только когда выборы уже состоялись, По этой причине деньги забирали обратно.) Последствия такой профанации политики как для “верхов” общества (правящей номенклатуры, имущественной элиты), так и для “низов” весьма существенны.
Сюда добавляется также ответственность государства по искам пострадавших подрядчиков избирательной кампании, доверившихся неправомочным субъектам (блокам), оформившим фиктивные договоры. К этому подталкивала специальная инструкция ЦИК, предписывающая средствам массовой информации заключать договора с избирательными блоками, которые, не являлись юридическими лицами и не могли, согласно действующим законам, нести ответственность по своим договорам.
Избирательный блок в результате шизофренического законотворчества оказался таким субъектом выборов, который, в отличие от избирательного объединения, не является даже общественным объединением, и был избавлен от ответственности перед законом с момента завершения выборов. С одной стороны имелись избирательные объединения со своими уставами и регистрационными документами, руководящими органами и всей полнотой ответственности перед законом; с другой — избирательные блоки без уставов и регистрационных документов, полностью освобожденные от ответственности перед законом. Это прямо противоречило Гражданскому кодексу, но “демократам” и их Избиркому до этого дела не было. Им выборы подавай!
За деньги можно вполне справится с избирателем, обработав его рекламными роликами и цветными буклетами. Кроме того, дополнительным ресурсом избирательной кампании становится неполитическая известность. При прочих равных условиях, диктор телевидения или популярный артист легко выиграет выборы у любого политика. Поэтому дальновидные и состоятельные “политики” на время избирательной кампании ангажировали известных персон для своей свиты. Политика тут не при чем. Поэтому и парламент получился что в 1993, что в 1995 к политике не причастный. То есть — фальшивый.
Плата за подпись в ходе кампании 1995 года колебалась в разных регионах страны от 500 рублей до 5 тыс. На излете избирательной кампании в условиях цейтнота расценки поднимались до 10 тыс. за подпись. Платили все кандидаты и избирательные объединения без исключения.
Огромное количество подписей хождением по квартирам или стоянием в пикетах не соберешь. Поэтому фамилии с адресами и паспортными данными добывались в жилконторах, общежитиях, гостиницах и отделах кадров. После этого команда оплаченных “энтузиастов” устраивала конвейер по изготовлению подписей. Некоторые финансово слабосильные партии торговали собственными подписными листами, позволяя переписывать их своим более обеспеченным конкурентам.
Центризбиркому все это было, что называется, до лампочки. Даже несмотря на то, что фальшивые подписи на одном подписном листе оказывались подозрительно похожими и не составляло большого труда их выловить.
* * *
К 1995 году Ельцин уже пережил им же созданный режим и Россия вступила в период постельцинизма — в тягучую стадию подковерной борьбы за наследство, которым никто не хотел владеть, но все хотели разворовать окончательно. Борьба шла за право разграбить то, что не разграбили проходимцы ельцинского призыва.
Политика в этот период окончательно утратила понимание высших ценностей, ее язык становился лживым по определению. Это означало, что людям чести в политике делать нечего. Если, конечно, не превращаться в партизан и не пускать под откос номенклатурные программы.
Следствием профанации стало разложение центров публичной власти, полное недоверие к политикам со стороны населения, неприятие режима культурными слоями общества. Конфликт и очередной передел власти в таком случае просто неизбежен, даже если избиратели будут так же исправно посещать участки для голосования, как это было во времена не столь отдаленные. Правды от политиков все-таки еще ждут. Только от новых политиков, не запятнавших себя сотрудничеством с ельцинистами и коммунистами.
Второе следствие — безнадежный провал парламентаризма, многопартийности, а с ними и всего института права, так или иначе, задающего правила экономической и политической конкуренции. Дальнейшее неизбежное развитие кризиса — замена политики борьбой мафиозных кланов, в которой интеллект и интересы страны ценятся меньше всего. Парламентаризм как инструмент разрешения конфликтов, изучения общества, система организации законодательной деятельности исчезает, покрывается непрерывным “стебом” избранников народа, от которых уже больше ничего другого не ждут.
Третье следствие — ликвидация возможности апелляции к народу, бессилие доводов разума, приводимых политиками. Для населения России исчезает “ощущение” государства как рациональной силы, стремящейся к справедливости и благу народа. В результате народ самоотчуждается от власти, утрачивает правосознание и мотивы к честному труду.
Если перечисленные следствия признаются кем-то явно нежелательными, необходимо определиться, какие же меры нужны, чтобы не допустить их наступления. Никаких других инструментов, кроме политической воли, тут нет. “Верхи” общества должны проявить волю к самоорганизации и утверждению иных “правил игры” в политике, чем те, которые действуют сегодня. Поняв подлость ситуации и собственную подлость, эти “верхи” должны раскаяться хотя бы внутренне, чтобы не протухнуть окончательно, и приступить к деятельному переосмыслению свой роли в истории России, почувствовать ответственность за ее судьбу.
Избавиться от опасной перспективы полной профанации политики можно использовав то законодательство о выборах, которое действовало на выборах в 1990 году (исключительно мажоритарные выборы, полное равенство кандидатов в средствах агитации, упрощенный порядок выдвижения), а также опыт зарубежных стран (например, установление ценза оседлости для кандидатов, введение денежного залога, который не подлежит возвращению, если кандидат набрал менее 5 % голосов, обволакивание парламента сетью исследовательских центров и пр.).
Необходимо принципиальное изменение отношения к партиям и общественным объединениям в целом. Должен быть введен жесткий контроль, направленный на то, чтобы партии действительно таковыми становились, выдвигали бы политические концепции, пропагандировали их среди населения, профессионально оппонировали правящим силам и отвечали бы перед избирателями за свои официальные предвыборные платформы. Тогда этот процесс происходил бы при содействии государства, под его контролем, была бы известна реальная обстановка с общественной поддержкой режима, а не удобная иллюзия.