Страница 101 из 219
Хотелось бы спросить у этого неплохо устроившегося в жизни “мэтра” (благодаря постоянной поддержке Ельцина и Лужкова), с чего он взял, что “золотая молодежь”, проституирующая вокруг него, отражает взгляды всей молодежи России? Может быть кто-то референдум проводил на счет поддержки разорителей страны? Или эта проституирующая публика вместе со своими нравственно сгнившими мэтрами чует “что народу надо”?
На эти вопросы ответы ясны. И мы можем сказать Олегу Табакову: “Врете, сударь! Тут дело в интересе — примитивном и поганом, в чистогане, в подачках, которые получаются исправно”. Мы еще должны ткнуть паяца в физиономию его собственным сыном, который не весть на какие деньги (наверное, на студенческую стипендию) приобрел целую сеть ресторанов. Или это тайное золото ельцинистов, к которой табаковская семейка так плотно прильнула, когда это было выгодно?
Вот ведь гнусь какая — хотят пакостничать ежедневно, да еще порядочными людьми себя считать, давать уроки нравственности всем встречным и поперечным! Как же они все надоели…
Интерес, о котором мы говорим, проявился, например, в том, что упомянутый театр “Современник” за лизоблюдство главного режиссера театра перед “всенародно избранным” получил от последнего миллиард рублей “на покупку зрительских кресел”. Ну какая же здесь мораль? Может нам как раз представляют примеры антиморали? Точно, так оно и есть.
А вот для также помянутого поэта в прошлом и “гражданина мира” в настоящем (кстати, достигшего своего идеала благополучия в роли преподавателя частного американского колледжа) Евгения Евтушенко дело вовсе не в подачках. Тут, похоже, психическое расстройство на почве длительного пребывания за границей. “Антикоммунячная” поэма Евтушенко “Тринадцать” — просто бред помешанного, опубликованный “Литературной газетой” скорее в интересах клинического опыта. Тут не надо быть врачом или знатоком поэзии. Отклонение от нормы столь велико, что заметно невооруженным взглядом. Главное в этом бреде — воспевание ельцинизма, который тоже является своего рода болезнью.
“Граждане мира” просто млели от маразматического президента, олицетворяющего для них свободу. Такой вот кривобокий у них символ… Нельзя было без острого чувства стыда смотреть как этот символ устраивал собственный бенефис на сцене “Ленкома” под предлогом награждения артистов к 70-летию театра. Артистическая богема смотрела на разболтавшегося кумира увлажнившимися от почитания глазами. Отвратительные сцены, когда Ельцин целовал об себя режиссера Марка Захарова, а славный актер Леонид Броневой припадал к всенародно избранному телу, аки к родной матушке, вызывали в зале лишь умиление. У нас — омерзение.
Но всей этой мерзости либеральной публике мало. Она старается присвоить себе души тех, кто отошел в мир иной, не поклонившись грязной власти, не перепачкавшись во лжи.
Мы приведем лишь один пример.
Перед нами статейка некой либеральной дамы из “Новой газеты” (27.10.97). Повод для ее публикации — 75-летие со дня рождения недавно скончавшегося артиста Папанова.
Что можно вспомнить о замечательном артисте? Сыгранные в театре и в кино роли. Особенно в кино. От “Приходите завтра”, снятого в 1961, до “Холодного лета 53-го года”, появившегося в 1987. Все они перед нашими глазами, их не надо извлекать из запасников Госфильмофонда. Здесь трудно, практически невозможно солгать. И без сомнения талантливый артист, и его герои все еще перед нашими глазами. И, скорее всего, надолго. Тем не менее автору и газете неймется. Юбилей использован как повод для желчного злословия, параноидальной фальсификации и ролей Папанова, и времени, в которое он перевоплощался.
В сатирической комедии Гайдая “Бриллиантовая рука” Папанова, оказывается, некая неведомая сила “заставляла грубо “комиковать”. Отношения между Папановым и “советскими режиссерами” якобы носили характер “эксплуатации”. Предмет эксплуатации критикесса углядела в “интеллигентности” актера, сочетающейся с “фельдфебельской внешностью”, что было (?) типичным для образов “положительных рабочих и водителей такси”. При этом ни с того ни с сего Папанову, игравшему самые разные роли, приписывается амплуа “комика”.
Роль комкора Серпилина в “Живых и мертвых” (1963) дает искусствоведу-либералу возможность изложить свое понимание Великой Отечественной войны. Для газеты г-на Явлинского Россия, одолевшая самое страшное в ее истории нашествие — “бездарное государство”. А вынесший в эти годы обязанности главы государства, верховного главнокомандующего и лидера нации Сталин, “трус, скрывавшийся в кремлевском бункере”. Погибших русских солдат походя именуют “солдатским мясом”, которое за просто так этот негодяй, отсидевшийся за стенами Кремля, “бросил в ненасытную пасть вермахта, под бомбы “Люфтваффе”, под колеса моторизованных частей”. А Папанов, как утверждается, воплощал в фильме не талантливого военачальника, стремившегося нанести немцам максимальные потери и победить, а “муку и вину”.
“Белорусский вокзал” показывают по разным каналам ТВ несколько раз в год. Бухгалтера Дубинского, образ которого создал Папанов, вряд ли надо представлять. Так вот, в руках автора статьи педантичный, скромный, честный и твердый служака, который требует от своего начальника-демагога точного исполнения законодательства, когда тому надо, чтобы его нарушили, оказывается “насмерть перепуганным “гражданкой” (т. е. мирной жизнью) бухгалтером”, который “робеет перед начальником”.
Помните тот эпизод в фильме, когда его герои оказываются в квартире медсестры, наскоро готовят более чем скромный стол, вспоминают боевое прошлое, поминают командира, на похоронах которого были утром? Чувства переполняют их, заставляют плакать. Для автора “Новой газеты” слезы героя Папанова — лишь предчувствие, “что один за другим они скоро уйдут не из кадра, уйдут вообще”.
Фильм “Берегись автомобиля” (1964) оказался притчей, он позабавил, но не предупредил. Над образами тестя-барыги и зятя-фарцовщика, созданными Папановым и Мироновым, в то время зритель добродушно посмеивался, сочувствуя честному вору Деточкину, а не невезучим мелким жуликам, у которых угнали автомобиль. Теперь эти отрицательные образы — герои нашего времени. Жизненная философия куркулей и пижонов взяла верх. Но киновед вместо разъяснения конкретного фильма впадает в сослагательные пророчества. “Что было бы, если бы Папанов в наши дни снимался в “фарсе о “новых русских”?” Кстати, либералы так ненавидят русских, что современных дельцов-спекулянтов, которые грабят Россию, именуют не иначе как новые “русские”. А русские с доверчивой глупостью повторяют эту пакостную кличку, их всех оскорбляющую.
Так вот, в чем ответ либерала: “Папанов своего куркуля непременно бы вывел на отвратительно режиссированный анпиловский митинг под красным знаменем, прикрывающим зарытую в огороде кубышку”. Н-да, тут обсуждать нечего, эта болезнь не лечится…
Наконец, “Холодное лето”. Яблочно-либеральный экстаз достигает высшей точки. Кипит критический разум, призванный в который раз обличить мрачные годы сталинщины и бериевщины. Ложь хлещет из всех щелей.
Расконвоированный, вышедший из лагеря на поселение герой Папанова превращен в горячечном воображении критикессы в “члена похоронной лагерной команды”. Человек, сохранивший в многолетнем заключении и чувство собственного достоинства, и веру в справедливость, и способность постоять за себя и других называется “лагерным придурком”. Несмотря на то, что в фильме есть сцены, в которых герой Папанова искренно мечтает вновь вернуться к своему любимому делу, критику-либералу мерещится: “он и свободе-то не видит повода радоваться”.
Герой Папанова заставляет Лузгу (артист Приемыхов) вспомнить, что он капитан-разведчик и потому банде, захватившей остров, надо дать бой. И он погибает в бою с оружием в руках, погибает, потому что даже против убийц не может действовать из засады. Но автору “Новой газеты” такой финал не подходит. Она не замечает подвига. Ее вдохновляет образ кладбища. Кладбищем для таких авторов является вся Россия. “Приемыхов закапывает Копалыча, хоронит чеховское никчемное, потому что в этом мире действует только ветхозаветное или блатное: “око за око” или “умри ты сегодня, а я завтра””.