Страница 57 из 162
В одном из интервью после выборов Гончар заявил: "…меня Моссовет избрал для того, чтобы я организовал его работу, а не руководил им". В другом месте он сказал: "…председатель должен быть, прежде всего, организатором, а не выразителем той или иной политической позиции" ("Куранты", 21.06,91). Понимание, для чего его избрали, у Н. Гончара было, но не было с его стороны ни одного шага для воплощения этого понимания в реальные организационные действия.
Это и неудивительно. Сразу после избрания начались переговоры с верхушкой московских чиновников. Предмет был тот же, что и у Попова — о взаимоприятном существовании, выделении ячейки собственных интересов в общем интересе номенклатуры, гарантиях собственной «непотопляемости».
Номенклатурный руководитель заинтересован в поддержании подвластной ему структуры в том состоянии, в котором он ее получил. Это происходит по причине того, что руководитель сам является продуктом этой структуры. Организация работы для номенклатурного руководителя — дело опасное. Структура может перерасти его профессиональный уровень, и неквалифицированный руководитель может стать ненужным. Поэтому последний период пребывания Гончара в Моссовете ознаменован курсом на сведение к минимуму работы по принятию каких-либо решений. Депутаты доводились до физиологического отвращения к нахождению на сессии, провоцировались на склоки и перепалки, выяснения вопросов о том, кто и когда сказал ложь. (Чуть подробнее об этом мы расскажем в главе "Вздох в микрофон".)
Еще одно правило номенклатурного руководителя — давать поменьше обещаний, за выполнение которых потом придется отвечать. Если такой руководитель и дает обещания, то только так, чтобы они выполнялись или не выполнялись независимо от воли обещающего.
Гончар, применяя оба правила, предал Моссовет и своих избирателей так же легко, как и Попов. Но сделал это менее шумно, не ставя себя под удар, не оскорбляя никого лично. И депутаты приняли в своем большинстве этот сговор. Вотируя Гончара на доверие через год его руководства они отдали ему 270 голосов, и лишь 65 депутатов отказали Гончару в доверии. Это был аванс еще на год вперед. Для Моссовета этот год оказался последним, для Гончара — стартовым.
Второй раз вотировать вопрос о доверии Гончару не пришлось. Жизнь сама вынесла вотум недоверия депутатам, молчаливо принявшим участие в сговоре.
МЕТОД УЖА
Уже в декабре 1991 г. Гончар откровенно определил свое кредо: "Моссовет в нынешнем составе напоминает мне волейбольную площадку, на которую вместо шести человек вышли 60 игроков. Какие бы они ни были профессионалы, игра не пойдет". Это и стало оправданием полного бездействия в течение двух последующих лет.
Не многим известно, что сопротивляться бездействию значительно труднее, чем действию. Но не только это облегчило существование Гончара на посту председателя Моссовета. Его бездействие служило депутатам хорошим оправданием перед собственной совестью. Если ничего сделать нельзя, то нечего и утруждаться. Всякая же попытка «накатить» на Гончара вызывала вопрос: если не Гончар, то кто станет председателем Моссовета? Яркого лидера не было. Если бы он даже и был, шансы выбить Гончара из его кресла были бы весьма незначительными. Дело в том, что за год-полтора все индивидуальности в депутатской среде уже выявились и получили свою долю негативных оценок. Мысленно представляя себе любую кандидатуру, каждый депутат говорил себе: "И эта бездарь (этот проходимец, дурак, тупица, экстремист, консерватор, соглашатель…) будет мной управлять? Разве я хуже его?" Именно поэтому всякие попытки поставить лидерство Гончара под сомнение наталкивались на молчаливое противодействие депутатской массы. Новой метлы в своем доме молчаливое большинство не желало. И Гончар это чувствовал.
Гончар занимал свое место, тихо ссорил депутатов между собой и оказывал мелкие услуги номенклатуре. В 1991 г. такой услугой стала «инициатива» бесплатной приватизации квартир, тут же подхваченная Г. Поповым и позволившая чиновникам всех мастей даром получить в собственность элитное жилье вместе со всеми сверхнормативными излишками. Другая услуга — «пробивание» криминального бюджета города, изготовленного мастерами казнокрадства из команды Лужкова. Тут Гончар умел выкручивать мозги, приглашая депутатов на закулисные переговоры, одних пугая роспуском Моссовета, других одушевляя радужными перспективами роста его популярности, третьих урезонивая ради грядущего наступления на беззаконие. И тактика Гончара находила благодатную почву в депутатской среде, где каждый второй был таким же «гончаром», только второго сорта.
Многие депутаты даже не замечали, что уходят из кабинета Гончара уже запрограммированными. Те же, кто не программировались, его не интересовали. Гончар работал с массовкой — податливой и наивной. Работал истово и самозабвенно, как трудолюбивый талант.
Нужно было номенклатуре собрать сессию Моссовета по поводу отмены выборов мэра — Гончар собирал. Нужно было заострить внимание граждан на фигуре Анпилова — Гончар снова собирает специальную сессию. Ну и что же, что реального результата нет, что никакого решения не принято! Достаточно и того шума, который весело обыгрывался средствами массовой дезинформации.
Гибким ужом вился Гончар между острых проблем. Это был настоящий талант — живучий и незаметный. Он даже врагом ни для кого толком быть не мог. Он заставлял признавать себя, как неизбежность, как лучшее из зол, с которым в данных конкретных условиях бороться бесполезно. Так обычно мирятся с паразитами.
В 1993 г. Гончар делает попытку более явно встроиться в систему исполнительной власти, которая уже никому не подчинялась, и провести рекламную кампанию своей персоны. Формально такая попытка могла быть проведена по вопросам городской собственности, поскольку под рукой была такая структура, как Фонд имущества Москвы, являющийся как бы промежуточным звеном между исполнительной и представительной властью. Возглавлял Фонд назначенный сессией депутат В. Бушев. Он и подвиг Гончара выпустить распоряжение о разграничении полномочий Фонда и Москомимущества ("Коммерсантъ-Дейли", 11.05.93), которое по сути дела не имело юридической силы, но было согласовано и с самим Бушевым, и с Лужковым. Одновременно была сделана и попытка политической рекламы: Гончар появился на телеэкране перед недостроенным зданием, которое совсем уж было «ушло» с аукциона, но Фонд имущества признал торги несостоявшимися. Гончару представилась возможность выступить защитником благосостояния москвичей.
Второе направление рекламы — роль миротворца. По горячим (и кровавым) следам первомайских событий Гончар делал реверансы во все стороны. Перед демонстрацией 9 мая 1993 г. он даже привез лидера Союза офицеров на телевидение и предложил ему сказать все, что подобает к случаю. Тот сыграл в предложенную игру — только поздравил всех с праздником. А Гончар, как выяснилось, и оппозиции угодил, и власти не обидел. Настоящий талант!
После бойни 1 мая 1993 г. и чудно-мирной демонстрации 9 мая Гончар так оценивает действия властей: "Власти допустили ошибку. Они выражали мнение очень серьезных экономических сил. Прямым путем. И настрой был — "показать быдлу силу"…. У людей появляется накопленный капитал и некоторые рассчитывают, что еще месяца три существующему правительству надо продержаться, чтобы, скажем, партию меди он успел вывезти за рубеж или выполнить контракт по нефти. А дальше… Дальше у него в Женеве маленький домик" ("АиФ", № 19, 1993).
Несмотря на то, что Гончар в прессе призывал "прийти и понять", он очень желал привлечь к ответственности организатора коммунистических манифестаций своего коллегу по Моссовету В. Анпилова и удовлетворить присланное в Моссовет представление прокурора о лишении Анпилова депутатской неприкосновенности. Но Моссовет, имея в виду выступление Гончара по телевидению, решил, что нельзя давать вести сессию человеку, заранее определившему позицию и высказавшему ее публично. Гончару только этого и нужно было. Он стал пострадавшим, ему сочувствовали все, кто не относил себя к экстремистам. Заодно Гончар вышел из-под шквала критического демхамства в прессе, в избытке доставшегося Моссовету.