Девушка с обложки

Но голос подтвердил — да, Томас Конвей в отъезде и вернется не раньше чем недели через три.

Ключ от квартиры Томми у нее имелся, но заезжать туда она смысла не видела — поехала в отель, где был для нее заказан номер. Утром ей предстояло перебраться на «Абейан» и последние сутки перед отплытием провести на яхте.

Секретаря шейха звали Халид. Несмотря на то, что он оставил свою прежнюю мрачность и был с Клодин вполне любезен — улыбался, попросил называть его имени, она, что называется, печенкой чуяла, что не нравится ему. Возможно, причина неприязни крылась в том, что он был на добрых десять сантиметров ниже ее — некоторые мужчины воспринимают это как удар по самолюбию.

Тем не менее утро он посвятил тому, чтобы показать ей «Абейан» — подробно, проведя по всем этажам (то есть палубам) снизу доверху.

Яхта впечатляла — по-другому сказать было нельзя. Девяносто метров в длину и почти двадцать в ширину; по высоте же — плавучий пятиэтажный дом, даже больше, если считать за этаж и машинное отделение.

При этом роскошные ковры везде, где только можно, великолепная мозаика, изображающая несущуюся во весь опор белую лошадь, в обеденном салоне, бесшумные лифты и лестницы с перилами резного дерева — их было столько, что если бы не Халид, Клодин заблудилась бы через пять минут.

Если не считать десятидневного круиза по Карибскому морю пару лет назад, она была человеком сугубо сухопутным, и морская терминология, которой щеголял секретарь, вызывала у нее желание поморщиться: ну почему нельзя говорить по-человечески и называть лестницу лестницей, а не трапом, кухню — кухней, а окно — окном. «Трап с широкими ступенями, устланными ковровой дорожкой, и с резными деревянными перилами» — согласитесь, звучит нелепо.

И зачем придумывать названия для каждого этажа? Притом названия совершенно нелогичные! Казалось бы, просторная палуба, где стояли два больших катера и вертолет и оставалось еще достаточно места, чтобы не только погулять, но даже пробежаться — должна называться «главной». Но главной палубой почему-то именовалась галерея этажом ниже, тянувшаяся вдоль бортов от середины судна к корме. Ближе к носу галереи не было — борт поднимался плавным уступом вверх, и в него выходило длинное окно обеденного салона и большие круглые окна кают, в том числе и каюты Клодин.

И почему «верхней» называется не самая верхняя палуба, на которой расположена рулевая рубка? Ведь это было бы логично: верхняя — она и есть верхняя! Но нет — верхней считается другая, под ней, где находятся апартаменты шейха и библиотека!

Закончилась экскурсия по «Абейан» в кабинете шейха. Сидевший за столом Абу-л-хаир при ее появлении поднял голову.

— А, Клодин, здравствуйте! Халид вам все показал?

— Да.

Несмотря на улыбку, растянувшую его губы, ей показалось, что он чем-то встревожен. Или недоволен.

— Присаживайтесь, — не вставая, махнул он рукой на кожаное кресло, стоявшее у стола.

Клодин села. Ощущение было, словно она погрузилась в воду — такое оно оказалось мягкое и так обтекло ее со всех сторон.

Секретарь молча прошел в боковую дверь и бесшумно прикрыл ее за собой.

— Сейчас, еще минутку. — Шейх досмотрел лежавший перед ним документ и, перевернув, отложил в сторону. — Ну как — вы уже устроились?

— Я... — Клодин хотела сказать, что свою каюту видела лишь мельком, даже чемодан распаковать не успела, но в этот момент из боковой двери снова появился Халид и негромко сказал что-то на незнакомом языке.

— Говори по-английски! — не поворачивая головы, бросил шейх.

Секретарь зыркнул на Клодин недобрым взглядом, но покорно повторил по-английски:

— Пришел факс из Японии. Мистер Иошикава просил подтвердить получение документов.

— Я сейчас подойду, — кивнул Абу-л-хаир. — Клодин, прошу прощения — дела. Надеюсь, вечером вы поужинаете со мной? — Встал, не дожидаясь ответа, добавил: — Я пришлю за вами стюарда, — и со стремительностью, которую трудно было ожидать от такого старого человека, вслед за секретарем скрылся за дверью.

Клодин поняла это как окончание аудиенции.

До своей каюты она добралась минут через двадцать, да и то с помощью случайно встретившегося матроса. До того она, непонятно как, забрела в большой салон с пустым неосвещенным баром и тянувшимися вдоль стены аквариумами с тропическими рыбками; потом оказалась в каком-то коридоре, заканчивающемся холлом с двумя диванами и панорамным окном.

Но тут, как по волшебству, метрах в десяти впереди нее распахнулись двери лифта, Клодин увидела молодого блондина в матросской шапочке, крикнула: «Прошу прощения!» — и через минуту была уже в своей каюте.

Каюта эта ничем не отличалась от номера в фешенебельном отеле — разве что окно было не прямоугольное, а круглое. Стены, обитые серо-голубой материей с рельефным узором, пушистый ковер под ногами, широкая кровать. В углу — узкий высокий бар, рядом кофеварка, на низком столике возле кресла — блюдо с фруктами.

Чемодан оказался уже распакован, вещи аккуратно развешаны на плечиках в стенном шкафу.

Клодин переоделась и несколько секунд колебалась, выбирая между чашечкой «эспрессо» и виноградом. Конечно, виноград калорийнее, но на блюде лежала кисть такой немыслимой красоты, с большими, розовыми, покрытыми матовым налетом ягодами, что раздумывала и колебалась она больше для очистки совести.

Наконец, напомнив себе, что виноград содержит массу витаминов и пообещав (себе же), что в обед ограничится салатом и обезжиренным йогуртом, Клодин переставила блюдо на тумбочку и, удобно устроившись на кровати, раскрыла купленную в аэропорту толстую книгу с завлекательным названием «Кошки в истории, искусстве и религии народов мира».

Увы, обещание выполнить не удалось. Не прошло и часа, как в дверь постучали. Когда Клодин открыла, перед ней предстал матрос с конвертом в руке.

— От капитана, мэм, — сказал он, вручая ей послание.

В конверте была записка: капитан «Абейан» А. Конн приглашал ее на обед в офицерскую кают-компанию.

Нет, никогда ей не понять этих моряков: зачем было гонять человека, когда можно просто позвонить?!

— Спасибо, — подняла она глаза на ожидавшего матроса. — А где это — офицерская кают-компания?

— На твиндеке.

— А где твиндек?

Показалось ей — или в глазах матроса мелькнула тень усмешки?

— Я провожу вас туда.

Твиндек оказался совсем недалеко — этажом ниже ее каюты.

Капитан, Ангус Конн, был высоким сухощавым шотландцем лет сорока, невозмутимым и немногословным, будто сошедшим со страниц романов Жюль Верна. Как сразу заподозрила Клодин, этим имиджем он очень гордился и всячески его поддерживал — даже отрастил бакенбарды по моде позапрошлого века.

Кроме него, на обеде присутствовал второй помощник Джерри Тейлор — молодой русоволосый парень, ровесник Клодин. Четвертым за столом был Халид.

Обед прошел вполне весело. Капитан и помощник рассказывали истории из морской жизни — интересные, но малоправдоподобные; некоторые из них Клодин смутно припоминала — судя по всему, читала уже где-то. Халид ел молча, безостановочно, накладывая себе то одно, то другое; челюсти его работали, как заведенные.

Клодин чуть не предложила называть ее по имени, но, заметив, что капитан с помощником зовут друг друга мистер Конн и мистер Тейлор, и вспомнив про известную всему миру чопорность англичан, решила этого не делать. Вместо этого она в юмористическом ключе рассказала о своих блужданиях в поисках каюты и о том, что никак не могла сообразить, на каком она этаже.

— Так по цвету же понятно, — удивленно заметил Джерри. В глазах капитана тоже промелькнуло удивление.

— То есть?.. — насторожилась Клодин.

— По замыслу дизайнера, каждая палуба «Абейан» выдержана в определенной цветовой гамме, — охотно начал объяснять помощник. — Главная, та, где вы живете — серо-голубой тон. И ковры, и стены, и мебель — все так или иначе в этом тоне выдержано. Твиндек — сами видите, — махнул рукой в сторону обитой светло-оливковым шелком стены, — зеленый, средняя палуба — бежевая... Вам что — Халид этого не объяснил?