Озорство

— Нет. И это имья я не знаю, — произнесла она.

Очаровательный испанский акцент музыкой звучал в ушах Паркера. Он слушал ее голос и улыбался, хотя третья жертва нисколько не располагала к веселью.

Его и Клинга разбудили сегодня ночью в половине четвертого телефонные звонки. Дежурный сообщил им, что возле загаженной пачкотней стены здания, прежде бывшего Муниципальным рыбным рынком, на северной границе территории участка лежит убитый парень. Ему дважды прострелили голову и один раз руку, а потом залили краской из краскопульта. Ему прострелили руку, видно, потому, что он поднял ее, чтобы защититься. Вообразил себя суперменом, способным останавливать летящие пули. Так или иначе, в него выстрелили два или три раза. Возможно, пуля прошила руку, а потом верхнюю губу. Но это только предположение. Как и в предыдущих двух случаях, на месте преступления не нашли ни стреляных гильз, ни пуль, так что нельзя было определить, каким оружием пользовался убийца. Ясно только одно — это не был автомат, из которого гильзы сыплются градом. Все жертвы были застрелены с близкого расстояния, в упор. Пули попали в цель. Выходит, либо сыщики небрежно проделали свою работу, либо стрелок все убрал за собой, как сознательный гражданин убирает за своим псом. Собрал пули и гильзы, если он стрелял из пистолета, или только пули, если это был револьвер. Охотником и собирателем был Убийца Пачкунов. Так окрестили его газетчики.

— Миссис Херрера, — проговорил Паркер, — мы теперь... вы позволите мне называть вас Каталиной?

— Кэти, — сказала она.

Клинг удивился, а Паркер заморгал глазами.

— Друзья называют меня Кэти, — объяснила Каталина.

— Кэти? Хорошо, — сказал Паркер и кивнул головой. — Как я вам уже говорил, Кэти, этот человек убил троих, одна из его жертв — ваш сын. Прошу прощения, что не смог прийти вчера на его похороны.

— De nada[14], — сказала она.

Как же они очаровательно выражаются, подумал детектив, эти женщины.

— Мы были очень заняты — расследовали второе убийство, — продолжал он, — но неудачно, хотя и нашли в доме убитого целый склад краски для краскопультов. Никогда прежде не слыхал о пачкунах-интеллигентах. А ты, Берт? — обратился он к коллеге. Паркер из кожи вон лез, показывая, какой он хороший и веселый парень. Не чета другим сыщикам, с которыми Кэти, возможно, приходилось общаться.

Клингу нисколько не улыбалась роль его компаньона. Если Паркеру вздумалось поволочиться за женщиной, пусть он это делает в нерабочее время.

— Мы нашли краску в его кабинете. Понимаете? — говорил Паркер. А Клинг подумал, что малышка Кэти понятия не имеет, что это такое — кабинет. А про пачкунов-интеллигентов и говорить нечего. Паркер, однако, счел нужным объяснить свою шутку, показав этим, что с сообразительностью у него все в порядке. — Тот парень был адвокатом. Второй. Ему было 38 лет. Он жил с тридцатипятилетней женой. Вы бы могли подумать, что такой человек занимается пачкотней? А?

— Ньет, конечно, — проговорила Кэти.

Холмс и Ватсон, размышлял Клинг. Ватсон, принимающий на веру мысль великого сыщика. С акцентом, за который мало исполосовать мачете.

— Ваш сын никогда не упоминал его имя? Может быть, случайно?

— Какьое это имья?

Господи, как Паркеру нравилась ее манера говорить.

— Питер Уилкинс, — ответил он.

— Нет, никогда прежде не слыхала это имя.

Он уже прекрасно понимал каждое сказанное ею слово.

Ему было интересно, на каком языке она говорит в постели.

Хотелось, чтобы это был испанский. С каким наслаждением он слушал бы ее признания на испанском языке. Например, что ей нравится, как он целует ее испанские губы.

— Так ваш сын действительно никогда не упоминал этих имен? Мы ищем, Каталина, Кэти, связь между этими тремя преступлениями. Зацепку, как мы говорим в полиции, — объяснил он и снова улыбнулся.

«Гос-с-поди!», мысленно взмолился Клинг.

— Понятия не имею, как вам помочь, — сказала Кэти.

Клингу стало ясно, что женщина абсолютно не может быть полезной следствию. Вероятность, что ее сын был знаком с кем-нибудь из двух других погибших, была ничтожно мала. Один был адвокатом, а другой писакой-ветераном, зарегистрированным в полиции как вредитель. Так пачкуны именуются в юридических документах. Различают три степени вредительства.

Вредительство первой степени определяется так: преднамеренное, противоправное, не имеющее никакого разумного или справедливого основания действие, причинившее вред чужому имуществу. Пункт 1: на общую сумму, превышающую 1500 долларов. Пункт 2: выполненное посредством взрывчатого вещества. Тяжкое преступление класса D, наказываемое тюремным заключением на срок от одного года до семи лет.

Молодым людям в возрасте от 16 лет до 21 года тюрьма может быть заменена исправительным учреждением.

Две другие степени вредительства различаются стоимостью поврежденного имущества. Более 250 долларов — вредительство второй степени, тяжкое преступление класса Е. Менее 250 долларов — вредительство третьей степени, простое правонарушение класса А. Тяжкое преступление класса Е наказывается тюремным заключением сроком от одного года до четырех лет. Несовершеннолетним тюрьма может быть заменена исправительным учреждением. За правонарушение класса А полагается тюрьма сроком не более года или штраф в 1000 долларов.

Клинг подумал, что хорошо было бы расклеить по всему городу объявления, уведомляющие пачкунов о грозящем им тюремном заключении.

— Я очень хотел бы, Кэти, — продолжал Паркер, — но это только когда вы закончите свою работу, я не хочу, чтобы вы прерывали ее из-за меня, я вижу, как много у вас скопилось работы. Так вот, я хочу, чтобы вы составили для меня список всех друзей вашего сына. Я займусь ими и, возможно, найду среди них виновника.

Клинг подумал, что эта версия заведет их в тупик. Мальчишка Херрера, казалось, был самым ничтожным членом уличной компании, «шестеркой» в иерархии пачкунов. Тиммо же был писакой со стажем, хорошо известным еще в те времена, когда вагоны метро разрисовывались сверху донизу. И только один Господь Бог знает, каким образом затесался в это малопочтенное сборище адвокат. Не был ли он чудаком, днем корпевшим над документами, а ночью отправлявшимся в одежде рабочего разрисовывать здания? Как бы там ни было, Клинг представлял себе убийцу психом, страдающим манией бдительности. Жертвами его оказались писаки, случайно попавшиеся ему на глаза.

— Сегодня и завтра я работаю, а в субботу у меня выходной, — сказал Паркер и улыбнулся, взглянув на плохо прикрытую расстегнутой блузкой грудь Кэти. — Мы можем провести вместе весь день, если хотите. И внимательно обсудим ваш список. Что вы об этом думаете, а, Кэти?

К большому удивлению Клинга она ответила:

— Да, я думаю, это было бы замечательно. Благодарю Вас. В котором часу мне вас ждать?

Одежда Чарли рассказала то же самое.

Вернее, она вообще ничего не рассказала.

Доктор Мукерджи из больницы Святого Себастьяна сообщил Мейеру, что с одежды старика были спороты все метки, и Мейер поначалу поверил ему. Но Мукерджи не был полицейским, а Мейер искал зацепки, как выражался Паркер. Вот почему в ту пятницу он снова пришел в Сент-Сэб.

Как и говорил Мукерджи, метки были действительно спороты со всех вещей. С купального халата Чарли, с его пижамы и тапочек. Кто-то очень хорошо потрудился, чтобы помешать полиции установить личности обоих стариков. У Мейера не было никаких реальных оснований считать, что подкидыши состоят в какой-то связи друг с другом, за исключением того факта, что старуха, выслушав описание внешности мужчины, который привез в больницу Чарли, тотчас же откликнулась:

«Бадди». Удивительно сходные способы действия. Можно было подумать, что обоих стариков привез на машине один и тот же мужчина, глухой ночью, и оставил их...

— Комнатные туфли тоже, — сказал Мейер женщине, стоявшей за стойкой, и тяжело вздохнул. — А это ведь нелегко, спороть с них метки.

14

De nada (исп.) — ничего, все в порядке.