Ночные кошмары

Листья с каштанов на Хэннон-сквер уже облетели, и только ветер шевелил оголившиеся ветви. Он приближался к статуе – есть вещи, которые слепые ощущают: предметы, отражающие эхо или излучающие тепло; легкие движения, которые чувствуешь кожей. Где-то выше, на Калвер-авеню, автобус с натугой брал крутой подъем. В воздухе пахло снегом. Он надеялся, что снега все-таки не будет. Когда снег, труднее...

Стэнли внезапно остановился.

Он дернул за поводок. Собака не шелохнулась.

– Что случилось?

Собака зарычала.

– Стэнли, я тебя спрашиваю, в чем дело?

Собака продолжала глухо рычать.

– Кто тут?

Он почувствовал запах, который определил сразу же. Знакомый еще с того дня, когда его оперировали в военном госпитале. Хлороформ. Ноябрьский воздух резко пах хлороформом. Не выпуская из рук кожаный поводок, он чувствовал, как пес весь напрягся. Потом завыл, протяжно и жалобно. Запах хлороформа сделался нестерпимым. Стэнли стал медленно заваливаться на тротуар. Он пытался удержать его. Прилагал все усилия. Склонился направо, по ветру. Но собака уже лежала без движения. Где-то высоко скрипели на ветру ветки каштанов. Неожиданно он ощутил страшную пустоту. Ему не хотелось выпускать из рук поводок, потому что без собаки он и впрямь окажется слеп: его глазами был верный пес. Но Стэнли лежал без движения, и он разжал пальцы и отпустил поводок так, словно выпустил из рук нить жизни. Потом сделал шаг назад. В ушах гудел ноябрьский ветер. Ничего не было слышно.

– Кто тут?

Тишина. Ветер.

– Вы где? И что вам нужно?

Внезапно его шею обхватила чья-то рука. Голова откинулась назад, челюсть вздернулась. И затем – боль. Огненная вспышка в горле. Воротник рубашки мгновенно увлажнился чем-то теплым. Широко растопыренные пальцы левой руки судорожно хватали пустоту. Он закашлялся, задохнулся, отчаянно заглатывая воздух. И упал на асфальт рядом с собакой. Из рассеченного горла хлынула кровь, заливая подножие памятника и сбегая струйками в кусты барбариса.

Тело обнаружила пуэрториканка, не говорившая ни слова по-английски. Был вторник, без десяти восемь вечера. Пристально взглянув на мужчину и собаку, она подумала, что оба мертвы, но тут же заметила, что собака дышит. Сначала она решила было просто пройти мимо: к чему, в конце концов, ввязываться в чужие дела, особенно если на дороге валяется человек с распоротым горлом. За это не платят. Но тут женщина сообразила, что собака – поводырь, и ей стало жаль мертвого. Покачивая головой и прицокивая языком, она пошла в автомат на другой стороне улицы, бросила монетку и набрала номер 911. Она знала, что нужно набирать именно этот номер, потому что об этом напоминали на каждом шагу и по-английски и по-испански, и не зря – в этом районе совсем нелишне знать, как звонить в полицию в случае необходимости. Ответил полицейский, понимавший по-испански. Собственно, он сам по происхождению являлся испанцем, семья приехала в Америку из Маягуэса во время великого послевоенного переселения. Тогда ему было двенадцать лет. Теперь он говорил по-английски без малейшего акцента: скорее уж его испанский не отличался безупречной чистотой. Из возбужденной речи женщины он понял, что она обнаружила труп слепого неподалеку от конной статуи на Хэннон-сквер. Он собирался спросить, как ее зовут, но женщина уже повесила трубку.

Что ж, удивляться не приходится. Это город.

Когда на месте происшествия появились детективы Карелла и Мейер, у тротуара уже торчала радиофицированная патрульная машина. Рядом стоял черный седан, напоминавший катафалк. Карелла решил, что на нем приехали люди из отдела по расследованию убийств.

– Так, так, – произнес Моноган. – Кого мы видим?

– Так, так, – эхом откликнулся Монро.

Два детектива из отдела по расследованию убийств стояли, заложив руки в карманы, по обе стороны от мертвеца, который, скрючившись, лежал на асфальте. Одеты они были почти одинаково – темный плащ, серая шляпа с широкими полями и синий шерстяной шарф. Коренастые, крепко сложенные, широкоплечие, с мощной грудью и бедрами, с обветренными лицами и глазами привыкшими видеть мертвых. Монро и Моноган выглядели в точности как полицейские, которые разгоняют толпу.

– Мы здесь уже десять минут, – сразу же заявил Моноган.

– Двенадцать, – Монро посмотрел на часы.

– Нас сегодня на части разрывают, – пожаловался Карелла.

– Труповозку мы уже вызвали, – продолжал Моноган.

– И медэксперт едет.

– Спасибо, ребята, – Карелла склонился над телом.

– Парень мертв, это уж точно, – сказал Моноган.

– Да, кто-то прилично обработал у него горло, – подхватил Монро.

– Нет, ты только посмотри, как его разворотило.

– Прямо тошнит.

В этом городе полицейские из отдела по расследованию убийств обязаны были появляться на месте преступления, пусть даже расследование вели детективы из участка, куда сообщили о преступлении. Иногда, правда, очень редко, детективы из отдела убийств помогали в ведении дела советом или информацией. А чаще всего – просто отстранялись. Моноган и Монро нарушили процедуру, вызвав «скорую» до появления медэксперта. Вечер был холодный, и плясать джигу на морозе никому не хотелось. Только ведь все равно ребята из госпиталя и пальцем не прикоснутся к телу, пока не появится медэксперт.

– Терпеть не могу, когда человека закалывают, – заметил Моноган.

– Это не колотая рана, – сказал Монро.

– Да, а что же это? Отравление? Человек лежит с разрезанным горлом, и что это по-твоему – повешение?

– Резаная рана, – объяснил Монро. – А это не одно и то же. Колотая рана – он внезапно вынул правую руку из кармана и, сжав воображаемый нож, сделал выпад. – Колотая это когда р-р-р-р, – Монро продолжал энергично колотить по воздуху. – А рваная – это когда з-з-з, – и он плавно провел все тем же воображаемым ножом.

– С моей точки зрения, – проворчал Моноган, – когда убивают ножом, то это и значит закалывают.

– С моей тоже, – согласился Монро.

– Тогда какого же...

– Да нет, я толкую о том, что скажут после вскрытия. На их языке это называется резаная рана.

– Ну я толкую о том, что скажу жене за завтраком, – и Моноган расхохотался.

Засмеялся и Монро. Изо рта у них вырывался пар. Подобное веселье казалось не слишком-то уместным рядом с трупом. Чуткий слух Кареллы различил нетерпеливые сигналы «скорой». Темные очки мертвого упали с его носа и теперь, разбитые, валялись рядом с телом. Карелла посмотрел в пустые глазницы. Футах в четырех от тела лежал черный лабрадор, над ним склонился Мейер. Кровь хозяина пропитала и черную шерсть на мощной груди собаки. Она все еще дышала. «А с псом-то что делать», – подумал Мейер. Ему еще не приходилось расследовать дела, в которых фигурировали бы полумертвые собаки.

– Что с псом будем делать? – спросил он Кареллу.

– Вот и я о том же подумал.

– Это собака-поводырь, – заметил Моноган. – Может, она видела убийц. Почему бы тебе не спросить ее?

Монро снова расхохотался. Моноган, как автор остроты, скромно потупил глаза, но вскоре не выдержал и присоединился к товарищу. Их смех оглушительно прозвучал в ночной тишине.

Теперь здесь было уже четыре полицейских машины, все с включенными мигалками. Место преступления огородили по всему периметру площади. Несмотря на холод, начали собираться любопытные, и патрульные стремились оттеснить толпу: «Нечего вам здесь торчать ребята, займитесь-ка лучше своим делом». Из подъехавшей машины «скорой помощи» вышел ординатор, повертел головой в поисках кого-нибудь с полицейским значком и направился к Карелле и Мейеру. Там же стояли и детективы из отдела по расследованию убийств.

– Можно забирать тело?

– Пока нет, – ответил Карелла. – Медэксперт еще не приехал.

– Ну так зачем вы нас вызвали? – спросил ординатор.

– Неужели нельзя немного подождать? – вмешался Моноган. – Ничего с вами не сделается.

Ординатор выразительно посмотрел на него.