Ночные кошмары

– Предположим, что я настоящий полицейский, которому начинает надоедать этот разговор. У вас там регистрационный журнал под рукой?

– Да, сэр, но я надеюсь, вы понимаете, почему я не могу раскрывать имена своих гостей.

– Мистер Отис, я, конечно, могу поехать в центр и получить ордер, дающий мне право заглянуть в ваш драгоценный журнал. Но тогда я разозлюсь всерьез. Если вы вынудите меня сделать это и если, добравшись до вас, я найду в мотеле хоть одного таракана, сразу же вызову людей из отдела здравоохранения, и вашу лавочку прикроют. Так что советую надраить полы до блеска, чтобы ни пылинки.

– Вы что, угрожаете мне, мистер Карелла?

– Это уж как вам будет угодно, мистер Отис. Итак?

– Тараканов у нас в комнатах нет.

– Отлично. В таком случае ждите меня с ордером в руках.

– Ну, если вы и вправду полицейский...

– Я и вправду полицейский, мистер Отис.

– И если речь действительно идет об убийстве...

– Речь действительно идет об убийстве. Слушайте, мистер Отис, почему вы работаете в регистратуре? Вам бы больше подошла роль адвоката в Филадельфии.

– Я не работаю в регистратуре. Я хозяин этого мотеля.

– Ага, ясно.

– Так что вполне естественно, что я защищаю интересы своих гостей.

– Разумеется. Мистер Отис, останавливались ли у вас в четверг днем некие мистер и миссис Пратт? Или, возможно, мистер и миссис Питт? Имя, кажется, Феликс.

– Одну минуту. Карелла ждал.

– Да, у меня здесь записаны мистер и миссис Феликс Питт.

– А вы были в регистратуре, когда они регистрировались?

– Не помню. Или, минуточку, минуточку. Она слепая?

– Да.

– В таком случае я сам регистрировал их. Красивая женщина, муж у нее гораздо старше. Сначала я даже и не сообразил, что она слепая. На ней были большие темные очки, так что не поймешь. И только потом, когда он повел ее к лифту...

– А в котором часу они регистрировались?

– В журнале это не записано.

– Вспомнить не можете?

– Да уж смеркалось.

– А уехали когда?

– Часов в восемь. Я выходил перекусить, а когда вернулся, они уже уезжали. Он расплатился наличными. Это я помню.

– Спасибо, мистер Отис.

– Надеюсь, вы понимаете, отчего...

– Да, да, понимаю. – Карелла повесил трубку.

Он немного посидел, не снимая руки с аппарата. Итак, Изабел Харрис и Фрэнк Престон действительно провели вместе по крайней мере вторую половину дня в четверг. Охваченные, так сказать, слепою страстью...

Ни один из них не мог между половиной седьмого и половиной восьмого оказаться на Хеннон-сквер и перерезать горло Джимми Харрису. Более того, в восемь они только покидали приют Гэри Отиса. Наверное, Изабел Харрис вернулась домой буквально за несколько минут до того, как Карелла постучал к ней в дверь. К тому времени ее муж был уже часа два, а может, и больше, как мертв.

Карелла вспомнил вопросы, которые задавал ей в тот день, и среди них: «А у вас другого мужчины нет?» Изабел тогда коротко бросила: «Нет». Ко лжи Карелла привык. Когда речь идет об убийстве, всегда бывает полно вранья. Привык он и к слезам. Иногда плачут по тем, кого ненавидели годами. Слезы текут сами собой, это такая же элементарная реакция, как вопль доисторического человека, выдернувшего из огня головешку. Карелла поднялся, прошел в холл и поблагодарил хозяев. Престон вопросительно посмотрел на него. Карелла, чувствуя себя заговорщиком, коротко кивнул.

Глава 7

Два гроба были установлены в часовне так, чтобы между ними остался проход и пришедшие отдать последнюю дань не устраивали толкучки. Тут были и черные, и белые. Часть из них шепотом переговаривалась снаружи, в вестибюле, устланном ковром. Некоторые сидели в часовне на складных деревянных стульях, некоторые молились, опустившись на колени у железной решетки, за которой стояли на каталках обитые черным крепом гробы.

Софи Харрис сидела в первом ряду, вся в черном – черные туфли и чулки, черное платье и черная шляпа с вуалью. Она напоминала Карелле женщин из его семьи – овдовевших троюродных теток и сестер, которых он видел только в черном. Он сел рядом с Софи, та бегло посмотрела на него через плечо и тут же отвернулась.

– Миссис Харрис, – сказал он, – мы не могли бы выйти на минуту?

– Мне нечего вам больше сказать.

– Ну здесь-то давайте не спорить.

Она посмотрела на гробы.

– Мне надо с вами поговорить, – настаивал Карелла. – Давайте выйдем.

Она неохотно поднялась со стула и молча прошла сквозь открытые арочные двери в вестибюль. Карелла следовал за нею.

– Ну что, насчет Чарли удовлетворились? – тихо проговорила она, едва разжимая губы и сцепив руки на животе.

– Я должен был поговорить с ним.

– Но почему? Я же вам сказала, что он тут ни при чем.

– Надо было проверить.

– Ну и как, проверили?

– Да, это действительно не он.

– Вы привязались к нему, потому что он черный.

– Нет. Это не так, миссис Харрис. И к тому же я не привязывался к нему. Я задавал ему вопросы. И только потому, что он мог оказаться убийцей вашего сына и снохи.

Женщина пристально посмотрела на него.

– Я хочу найти того, кто их убил.

Она по-прежнему не сводила с него глаз.

– Прошу вас, поверьте.

– Ну хорошо, – кивнула она.

– Я на нуле, – признался Карелла. – Просто на нуле. И мне нужна ваша помощь. Я прошу вас вспомнить, может, Джимми или его жена с кем-нибудь не ладили...

– Нет. – Софи отрицательно покачала головой. – Не было такого.

– Или просто не сошлись в чем-то. Бывает, люди обижаются по совершенным пустякам, и тогда...

– Нет. Если бы вы знали Джимми... Он и грубого слова никому сказать не мог.

– Миссис Харрис, человек, который убил Изабел, похоже, что-то искал. Вы не представляете себе, что именно?

– Нет.

– Джимми никогда не говорил, что прячет деньги или драгоценности, что-нибудь в этом роде?

– Нет.

– Бывает, люди прячут дорогие вещи от воров...

– У него не было дорогих вещей.

– Миссис Харрис, а Джимми не был связан с людьми подозрительными, с преступным прошлым?

– Нет, – сказала Софи и тут же добавила: – А белому вы бы такой вопрос задали?

– Знаете, – возмутился Карелла, – давайте покончим с этим. Ваш сын зверски убит, а убийство – это самое тяжкое преступление, и я хочу знать, может, среди его знакомых были преступники. Это совершенно естественный вопрос, цвет кожи тут ни при чем, так что не будем об этом. – Карелла понизил голос и повторил: – Так как, были у него знакомые с преступным прошлым?

– Нет. Во всяком случае, прямо он никогда об этом не говорил.

– То есть как вас понять? А не прямо?

– Нет, ни о каких знакомых преступниках он никогда не говорил.

– Тогда что вы имели в виду, употребив слово «прямо»?

– Мой сын никогда в жизни не сделал бы ничего дурного.

– Миссис Харрис, вы только что сказали, что ваш сын никогда прямо не говорил о своих знакомых с уголовным прошлым. Что это значит?

– Ничего.

– А не говорил ли он о какой-нибудь преступной деятельности, к которой имел отношение?

– Мой сын не имел отношения ни к какой преступной деятельности.

– Может, он задумывал что-нибудь в этом роде?

– Не знаю. Честное слово, не знаю. Он был нездоров.

– То есть как это нездоров? А что с ним было?

– Кошмары.

– Какие кошмары?

– Они у него с тех самых пор, как он выписался из Форт-Мерсера.

– А что такое Форт-Мерсер?

– Военный госпиталь на севере штата. Недалеко от тюрьмы.

– Так что за кошмары?

– Иногда он просыпался с криком. Я заходила к нему в комнату, он сидел на кровати и вглядывался в темноту, словно зрячий. Я обнимала его, а он был весь в холодном поту. «Что с тобой, Джимми, что случилось, сынок?» – спрашивала я, но он не отвечал ни слова. Он просто дрожал у меня в руках.

– А днем он про эти кошмары когда-нибудь говорил?