…Есть только ночь

— Я не позволю тебе дальше мучить ее. Сколько можно? Дайте ей хоть немного покоя, прекратите рвать ей душу своими проблемами. Не можешь жить дальше, так или учись, или умри. Зачем скидывать собственные муки на того, кто просто не может пройти мимо, кто будет плакать вместо тебя. Или ты думаешь — ей легко живется, с новой душой и совесть чиста? Она до сих пор не простила себе гибели сестер, не то что эту войну. Она считает себя виноватой во всём. Даже в том, что не смогла заменить тебе ту, что ты сам убил.

Олеандр зашипел не хуже дракона, которому хвост отдавили, и сгреб асура за шиворот. Тот же даже не думал сопротивляться, рассматривая эльфа своими синими глазами.

— Не смей.

— Ты же посмел. Вот только моя жена — не твоя. А я твоих ошибок совершать точно не намерен.

Олеандр разжал ткань, отходя от асура.

Лилит действительно совершенно не похожа на нее, разве что готовностью помочь и отчаянной страстью платить по чужим счетам. Она… не сгорала в чужом пламени, она сияла! В то время как его маленькая драконица опалила свои крылья рядом с сильнейшим в этом мире существом. Олеандр настолько опекал возлюбленную, настолько боялся за нее, что не замечал, как свободолюбивая девушка буквально чахнет в его руках. Ведь как бы она не пыталась быть рядом с ним, все равно оказывалась где-то позади. Страж, эльфийский принц, безупречный в своих деяниях Учитель, красивый мужчина… муж простой драконицы, маленького сокровища, оберегаемого кланом и самим Олеандром. Он убил ее, не замечая, настолько задыхалась она в тени, настолько скованы стали крылья, как она хотела быть если не равной, то достойной! И всё что он успел, только сжать ее мертвое тело в руках, так и не приняв решения хоть раз соответствовать своему могущественному супругу.

Лилит другая. Она знает себе цену, она не сдалась. У нее есть Данте.

— Уж будь добр не совершать. Тем более, что Лилит тебе за такое и сама отомстит.

Данте приподнял бровь, затем ухмыльнулся и покачал головой.

— И-и? — протянул Элестс, подавшись вперед. Его щеки горели, а глаза разве что не светились, благо что оборотней у него в роду не было.

— Вечером я вернулся во дворец твоего отца, так и не увидев их. Ну ладно, — не смог подавить улыбку Олеандр, — я сбежал из Царства. А через месяц Лилит устроила ту историю с Бьянкой, предварительно заявившись ко мне, и попросив своего Учителя хотя бы не мешать. Обращалась она ко мне как всегда на вы и вела себя совершенно спокойно, так что мне ничего не оставалось, только как принять правила ее игры. Тем более что позволять себе некоторые шуточки она начала значительно позже. Нам с Данте от такого остается только краснеть и помалкивать. Разве что за исключением ее фразы, что она знает, в кого у нас такой блондиныстый сын. После такого заявления, помнится, Данте жутко порадовался, что хоть рогами и хвостом все дети Лилит в него.

Над таким раскладом Элестс задумался, в то время как его родич сладко жмурился от разбуженных воспоминаний и легкой кислинки нектара тофу. К этой зеленой жиже эльф пристрастился как раз после той истории. Хотя племяннику об этом знать не стоило, как и о том многом, о чем Олеандр промолчал, рассказав только то, что посчитал нужным.

Этого и так хватило, чтобы потрясти младшего эльфийского принца. Он разумеется прекрасно осведомлен, что Лилит та еще штучка, но повесть была совершенно о другом. Уж слишком мальчишка привык к Владыкам, слишком поверхностно смотрел за их отношениями.

…И совершенно не завидовал.

Пора и ему было понять, как дорога может быть семья и кто-то безумно дорогой, тот кто будет стоять рядом с тобой, поддерживая когда хочется упасть и разрыдаться от бессилья, расправляя крылья, благословляя поцелуем душ, спасая и любя. Такая странная семья, такая нужная.

Иногда, чтобы это понять, может хватить и лишь одного взгляда на них, на всех тех, кто счастлив тем, что есть друг у друга, тем, что не один. А иногда надо выжечь это в себе, закрывая старые раны, сдирая с себя старую кожу. Больно, зло, постепенно, как сам Олеандр долгие дни и ночи вспоминал слова, прикосновения, взгляды.

Он до сих пор безумно любит и этих двоих, как дорогих его сердцу друзей, возможно как мог бы любить собственных детей, а Хаделиона считает почти сыном, тем, ради кого отдаст и душу и жизнь (главное чтобы об этом не узнал сам Чертенок, а то этот вполне способен потребовать и такого, лишь бы его не мучили немилосердными тренировками). А иногда от прикосновений Лилит заходится все внутри, и тело предательски реагирует на близость женщины. Но это уже совсем не больно. Переболел, пережил.

И когда в груди начинает что-то щемить, не старый, просто древний эльф вспоминает, что всегда есть совсем иной способ решить проблему, раз уж она случилась. Запретить, ударить, поднять шум и причинить боль легко, намного труднее соединить и без того разбитые осколки счастья. Тяжелее всего просто признать и понять другого.

— Ну Лилит! — наконец присвистнул Элестс. Потом перевел дух. — Ну Да-анте! Вот от кого не ожидал! Он же такой ревнивый!

— Ты просто давно к ним привык и совершенно не заметил, как они изменились, как стали умнее. Но тебе-то простительно. А вот как я такое мог пропустить?