Хохмач

Карелла вскрыл конверт и достал из него заключение медэксперта.

– Да, это оно, – сказал он.

– Вот и прекрасно. Я, собственно, звоню вам, чтобы извиниться. У нас тут полная запарка, и пришлось делать все по порядку, Стив. Твой был убит выстрелом из охотничьего ружья, так ведь?

– Ага.

– Терпеть не могу ран, сделанных из ружья. Можно подумать, что стреляли из пушки. Ты никогда не обращал внимания на это? Особенно, если выстрел был сделан с близкого расстояния.

– Ну, пистолет сорок пятого калибра тоже делает порядочную дыру, – сказал Карелла.

– Да и тридцать восьмого тоже. Но выстрел из ружья мне почему-то кажется еще более отвратительным. Ты видел, какую дыру сделали у вашего клиента?

– Да, видел, – сказал Карелла.

– А когда стреляют в упор, то раны получаются еще страшнее. Господи, у меня бывали случаи, когда эти типы засовывали ружейный ствол в рот, а потом нажимали на спусковой крючок. Пренеприятнейшее зрелище, уверяю тебя. Не веришь?

– Верю, верю.

– Тогда вступает в действие вся взрывная сила расширяющихся газов. Это я говорю о так называемых контактных ранах. – Блейни сделал паузу, и Карелла ясно представил себе бездонно синие глаза этого человека, глаза, которые каким-то странным образом соответствовали его занятию – бесчувственному вскрытию трупов. Это были лишенные эмоций глаза, которые бесстрастно следят за работой, проделываемой монотонно и хладнокровно. – Ты слушаешь? В общем, на этот раз это не было контактной раной, но стрелявший стоял очень близко от своей жертвы. Ты знаешь, как снаряжается ружейный патрон, так ведь? Так вот, я хочу сказать, что между порохом и зарядом дроби или картечи помещается плотная прокладка, которая не дает рассыпаться пороху и смешаться с дробью. Обычно ее делают из фетра или другого подобного материала.

– Да, знаю.

– Так вот, эту чертову прокладку прогнало по всему пути вместе с картечинами.

– По какому пути? Я что-то тут не понимаю.

– По пути заряда, – сказал Блейни. – Ну в грудь. По пути картечин. Эта прокладка тоже вошла внутрь тела. Прошла весь путь.

– Ага.

– Понимаешь теперь, – сказал Блейни, – так вот, эта чертова прокладка вошла вместе с картечинами прямо внутрь грудной клетки этого типа. Так что, представляешь себе, с какой силой она влетела туда, и как близко должен был для этого стоять тот, кто стрелял.

– А нельзя ли у вас там определить, какого калибра было ружье?

– По этому поводу придется вам обратиться в лабораторию, – сказал Блейни. – Я уже переслал туда все, что мне удалось вытащить из этого малого, вместе с его носками и ботинками. Так что ты уж извини меня за задержку с заключением, Стив. В следующий раз попытаемся нагнать упущенное.

– Ладно, спасибо, Пол.

– А погодка на улице стоит просто отличная, правда?

– Да.

– Ну ладно, Стив не буду тебя больше задерживать. Всего доброго.

– Всего доброго, – сказал Карелла. Он положил трубку и взял со стола заключение медицинского эксперта. Читать его было неприятно.

Глава 3

Трое из четырех партнеров, играющих в американский покер, чувствовали, как у них все нарастает раздражение. Дело здесь было отнюдь не в том, что им не хотелось проигрывать – плевать им на проигрыш! Просто все они проигрывали четвертому – человеку со слуховым аппаратом, – и именно это было особенно унизительно для них. Возможно, что более всего их бесила та невозмутимость, с которой он относился к игре. Выражение его довольно приятного лица как бы говорило им, что они просто обречены на проигрыш, несмотря на весь их опыт и на то, что фортуна изредка улыбалась и им.

Чак, самый плотный и здоровый из всей четверки, мрачно разглядывал свои карты, а потом бросил взгляд на глухого, который сидел напротив. Он был одет в брюки из серой фланели и темно-синий блейзер, под которым виднелась безукоризненно белая рубашка с расстегнутым воротом. Выглядел он так, будто только что сошел с борта роскошной яхты. Казалось, что в любой момент к нему может подойти лакей и подать на подносе какой-нибудь коктейль. Похоже было и на то, что в сданных ему четырех картах наклевывается “стрит”.

Они играли в американский покер, в котором раздается поочередно по пять карт. Двое партнеров спасовали после третьей карты, и сейчас игру продолжали только глухой с Чаком. Бросив взгляд на три открытые карты глухого, Чак прикидывал его комбинацию: на столе лежали валет пик, трефовая дама и бубновый король. Он был почти уверен, что четвертая карта, лежавшая рубашкой кверху, наверняка была либо десяткой, либо тузом, но скорее все-таки десяткой.

Про себя Чак считал, что рассуждает он вполне логично. Сам он сидел, выложив на столе пару тузов и шестерку треф. Четвертая его карта, лежавшая на столе рубашкой кверху, была третьим тузом. Таким образом, его карты были старше незавершенного “стрита” глухого. Даже если у глухого четвертой картой была десятка, это означало, что у него на руках четыре порядковых карты, к которым может прийти либо туз, либо девятка. Вероятность этого была невелика. Если же закрытой картой тоже был туз, то продолжить комбинацию можно было только с одной стороны, а это совсем уменьшало шансы глухого. А кроме того, и у самого Чака была возможность прикупить еще шестерку, тогда у него получился бы “фулл”, или четвертого туза, что давало бы ему “карре”, а обе эти комбинации бьют “стрит”.

– Ставлю сотню на тузов, – сказал он.

– И еще сто сверху, – отозвался глухой.

Чака сразу же охватила дрожь азарта.

– На что вы рассчитываете? – сказал он вслух как можно безразличнее. – Пока я вижу тут всего лишь три карты, которые тянут на “стрит”.

– Если посмотреть на них более внимательно, то можно разглядеть и выигрышную комбинацию.

Чак коротко кивнул, однако кивок этот означал не согласие с глухим, а одобрение своих прежних расчетов.

– Тогда я накину еще сотню, – сказал он.

– Вот это – уже игра, – отозвался глухой. – А я накину сотню сверх ваших.

Чак снова посмотрел на выложенные на стол карты глухого. Да, четвертая его карта наверняка подходила для “стрита”, но для завершения этой комбинации необходима била еще и пятая карта.

– И еще сто, – сказал Чак.

– Берегитесь, – сказал глухой. – Я ведь могу и просто завистовать. – Он бросил необходимое количество фишек в банк на столе.

Чак сдал ему пятую карту. Выпала десятка червей.

– Вот вам и ваш чертов “стрит”, – сказал он и взял себе карту. Выпала четверка червей.

– Ваши тузы все равно выигрывают, – сказал глухой.

– Откроем карты, – предложил Чак.

– А я поставлю еще сотню, – сказал глухой, и лицо Чака тут же помрачнело.

– Ну что ж, все равно откроем, – сказал он.

Глухой перевернул лежавшую на столе карту. Конечно же, это был туз.

– “Стритт”, начиная с туза, – объявил он, – это старше ваших трех тузов.

– А откуда вам было известно, что у меня в запасе третий туз? – спросил Чак, провожая взглядом собранные глухим фишки.

– Я судил только по тому, как смело вы повышали ставки. Едва ли вы бы так рисковали, имея на руках всего две пары. Вот я и решил, что у вас уже есть третий туз.

– И вы играли против тройки тузов, имея всего лишь незавершенный “стрит”? На что же вы рассчитывали?

– На соотношение вероятностей, Чак, – пояснил глухой, составляя аккуратными столбиками выигранные фишки. – Соотношение вероятностей – серьезная вещь.

– Да какое там, к черту, соотношение! – не выдержал Чак. – Дурацкое везение и ничего больше.

– Нет, не совсем так. У меня на руках были четыре карты подряд: туз, король, дама и валет. Для того, чтобы получился “стрит”, мне нужна была десятка, любая десятка. И это был один-единственный шанс побить ваши три туза. Мне было просто необходимо получить из колоды эту десятку. Если бы она не пришла ко мне, если бы мне выпала какая-нибудь другая карта, парная к уже имеющимся, я все равно проигрывал. Разве не так? Так каково же было соотношение вероятностей? У меня получалось соотношение один к девяти. Понятно, Чак?