Хохмач

Теперь ему оставалось сделать еще одну вещь. Уэсли Гэннли подошел к телефону и набрал нужный номер.

– Восемьдесят седьмой полицейский участок. Сержант Мерчисон у телефона, – послышалось с другого конца провода.

– С вами говорит мистер Гэннли из “Коммерческого банка”.

– Что там у вас, мистер Гэннли? Неужто и вам кто-то позвонил насчет бомбы?

– Простите, я не совсем понимаю вас.

– Да нет, это я просто так. Так в чем же дело?

– Я сейчас собираюсь проверить действие сигнальной системы и сообщаю вам об этом.

– А, прекрасно. И когда же вы собираетесь нажать кнопку?

– Сразу, как только повешу трубку.

– Хорошо. Вы потом перезвоните мне?

– Обязательно.

– Вот и прекрасно.

Мистер Гэннли повесил трубку, подошел к одной из кнопок, укрытых в полу и аккуратно наступил на нее. Раздался такой пронзительный вой, что мистер Гэннли поторопился выключить устройство и срочно позвонил в полицию, чтобы сказать, что система работает отлично. Проходя мимо двери хранилища, он не удержался и ласково погладил ее. Теперь он еще раз убедился в том, что с сигналом охранной системы все в порядке и что она, как преданная сторожевая собака, охраняет его добро.

Но он не мог знать, что система сработала только благодаря тщательной работе, которая велась под землей на протяжении последних двух месяцев, как не мог он знать и того, что через тридцать минут ей придет конец.

Было пять минут шестого.

В новой аптеке, которая была расположена через дорогу от входа в банк, за столиком сидел Рейф и следил за его входной дверью. Из здания вышло уже двенадцать человек. Перед каждым охранник предупредительно распахивал дверь, а затем без спешки затворял ее снова. В помещении банка оставалось всего три человека, включая и самого охранника. “Ну, давайте же, – думал Рейф, – сматывайтесь отсюда поскорее к чертовой матери”.

Стрелка огромных часов сдвинулась еще на одно деление. Шесть минут шестого.

Рейф медленно потягивал из стоявшего перед ним стакана кока-колу и не сводил глаз с двери банка.

Семь минут шестого.

“Да пошевеливайтесь же вы, – думал он. – Нам же еще нужно поспеть на этот чертов паром в пять минут седьмого. А значит, нам осталось менее часа. Глухой считает, что бетон мы сможем пробить минут за десять, но я кладу все пятнадцать. А потом еще десять минут потребуется на погрузку денег и еще десять – если, конечно, не будет пробок на дороге – на то, чтобы добраться до паромной переправы. Всего получается тридцать пять минут, если, дай Боже, все у нас пойдет как следует и нас ничто не задержит”.

Рейф снял свои очки в золотой оправе, потер переносицу и снова водрузил очки на место.

Максимум, на что мы можем рассчитывать по моим самым строгим подсчетам – это сорок пять минут. Таким образом, у нас остается всего двадцать минут на то, чтобы погрузиться на паром. Если, конечно, все пройдет благополучно. Нет, у нас должно все сойти гладко.

Совершенно беспричинно у Рейфа снова выступил пот на переносице. Он снял очки и отер пот. В это время он чуть было не пропустил момент, когда двери банка снова распахнулись. В них появилась девушка в белой блузке. Она шагнула на тротуар, но тут пошел дождик, и она попятилась. Солидный мужчина в темном костюме вышел следом за ней и раскрыл огромный черный зонтик. Девушка взяла его под руку, и они бегом припустили по улице.

“Остался последний”, – подумал Рейф. Пот снова выступил у него на переносице, но он на этот раз не стал снимать очки. Он заметил, что в банке напротив начали гаснуть огни в окнах. Сердце его лихорадочно застучало. Одно за другим гасли окна. Рейф напряженно ждал. Он уже встал со стула, когда увидел, что дверь отворяется и из нее выходит охранник. Захлопнув дверь, он еще раз обернулся и машинально попробовал, закрылась ли она. Замок сработал – дверь не шелохнулась. Даже с противоположной стороны улицы было видно, что охранник довольно кивнул и зашагал под дождем по тротуару.

Пятнадцать минут шестого. Рейф вскочил и быстро направился к выходу.

– Постойте!

Он замер на месте. Казалось, что ледяная рука судорожной хваткой сжала его сердце.

– Вы что, так и не собираетесь платить за кока-колу? – похихикивая, осведомился придурок за стойкой.

Глухой сидел в дальнем конце туннеля прямо под главным хранилищем банка и дожидался, когда появится Рейф. В туннеле постоянно слышался звук падающих с кровли капель, и глухому было тяжеловато дышать. А кроме того, он вообще не любил запах земли. Он действовал на него удушающе: резкий и в то же время затхлый, он бил в ноздри, и казалось, что в воздухе не хватает кислорода. Но вот знакомая фигура показалась в конце туннеля. Он молча ждал, когда Рейф подойдет к нему.

– Ну? – коротко спросил он.

– Все вышли, – сказал Рейф.

Глухой одобрительно кивнул.

– Вот она, эта коробка, – сказал он и широким жестом повел рукой, посвечивая фонариком. Яркий луч осветил распределительную коробку, к которой сходились все провода охранной системы.

Рейф пробрался в зияющую дыру, проделанную в усиленном стальными прутьями бетоне, и потянулся к коробке. Но пришлось тут же снять очки. На них пеленой осела влага. Он протер запотевшие стекла, снова вздел очки на переносицу и принялся за работу.

В горячечном бредовом мире Стива Кареллы вещи, казалось, имели более четкие очертания, чем в обычной жизни.

Он был словно спеленут плотной оболочкой из боли и беспорядочно мечущихся мыслей, как вдруг сознание его стало совершенно ясным, и эта абсолютная ясность внезапно поразила его, он будто бы усомнился в том, был ли он полицейским. Он вдруг предельно четко осознал, что сейчас он и его товарищи столкнулись с таким хитроумным планом преступления, которое делает их усилия совершенно бессмысленными. Он совершенно отчетливо представил себе, что и сам он, и весь состав Восемьдесят седьмого участка похожи на сборище недоумков, зарывшихся в кипах бумаг с данными криминологической лаборатории, абсолютно бесполезных хождениях и расспросах, добывая в результате всех своих трудов лишь мелкие и почти ничего не значащие сведения.

Сейчас он был полностью уверен в том, что Джона Смита убил тот же тип, который с такой бесстрастной методичностью наносил ему, Стиву Карелле, удары прикладом охотничьего ружья. Он с достаточной долей уверенности мог утверждать теперь, что в обоих случаях было использовано одно и то же оружие. Он также совершенно точно знал, что та синька, которую он нашел на Франклин-стрит, является чертежом хранилища в новом здании “Коммерческого банка” и что именно это хранилище намечено ограбить.

Интуитивно он понимал – и это понимание пугало его – что убийство Джона Смита, нападение на него самого и планируемое ограбление банка самым непосредственным образом связаны с тем делом, которым занимается сейчас Мейер Мейер и которое они окрестили между собой “делом хохмача”.

Он ни на секунду не сомневался в правильности своих чисто интуитивных выводов, но эта бездоказательность и мучила его больше всего, буквально приводя в ужас. Если бы он понимал сейчас, что дело здесь не только в интуиции!.. Ведь хотя они с Мейером никогда открыто не сопоставляли обстоятельства и факты этих, казалось, совершенно несвязанных дел, но незаметно для себя он фиксировал в памяти обрывки телефонных разговоров, а иногда даже бросал беглый взгляд на документы, лежавшие на столе у Мейера. Все это как-то не давало достаточных оснований для серьезного разговора с ним, но, тем не менее, откладывалось в его подсознании, и теперь он увидел предельно четкую, чуть ли не графически выполненную картину, хотя картина эта и казалась плодом чистой интуиции.

Но если все эти рассуждения (а их трудно назвать рассуждениями в полном смысле этого слова), если это интуитивное чувство относительно взаимосвязи двух дел верно, то значит, они имеют дело с человеком, не привыкшим полагаться на волю случая в поединке с полицией. В мозгу Кареллы все яснее проступал образ человека, который умеет предусмотреть все случайности, умудряется поставить себе на службу даже полицию, заставляет работать на себя; он умело использует ее, не вступая с ней в открытую схватку, а вовлекая ее действия в свой план, к выполнению которого он приступил... В самом деле, когда все это началось?