Страница 35 из 35
— Так вот, — сказал он, — я, между прочим, умер. И умер, действительно, от сердечного приступа. Несварение здесь ни при чем; желчный пузырь — тоже. Меня прихватило минут через пять после твоего ухода. Вызвали скорую, и санитарам кое-как удалось снова запустить мое сердце. Правда, я все равно отдал концы по дороге в клинику.
Его улыбка стала чем-то напоминать широко раскрытый рот дохлой форели, валяющейся на берегу отравленного озера.
— Я умер, ожидая светофора на Сторроу Драйв, — пояснил Трептрепл.
— Нет, — прошептал Гарденер. Это… Это как раз то, чего он всегда боялся. Вот он — заключительный неотвратимый результат пьянства.
— Да, — настаивал покойник, в то время как они неслись вниз по холму, стремительно приближаясь к деревьям. — Я позвал тебя в гости, напоил и накормил, а ты отплатил за это, убив меня в пьяном споре.
— Пожалуйста… я…
— Что ты? Что ты? — раздалось слева. Пестрые олени на свитере Теда исчезли. Вместо них появились желтые символы — предупреждение о радиоактивном заражении. — Ты ничто, вот что ты! Интересно, что же думают ваши современные луддиты о том, куда деваются все радиоактивные выбросы?
— Ты меня убил, — бубнил Трепл справа, — но ты за все заплатишь. Ты врежешься и разобьешься, Гарденер.
— Ты думаешь, что мы это подцепили в стране Оз? — застонал Тед. Внезапно мокнущие язвы покрыли его лицо. Губы растрескались, вспухли и начали гноиться. Один глаз затянула молочная пленка катаракты. С нарастающим ужасом Гарденер замечал все симптомы последней стадии лучевой болезни.
Желтый рисунок на свитере Теда почернел.
— Ты разобьешься, можешь мне поверить, — угрожал Трептрепл, — разобьешься насмерть.
Гарденер закричал от ужаса; закричал совсем как тогда, когда стрелял в свою жену. Незабываемый оглушительный выстрел… Затем он видел, как Нора медленно заваливается на разделочный столик, прижимая руку к щеке, жестом, выражающим крайнее удивление.
— Бог мой! Я никогда!.. — кровь хлынула сквозь пальцы; тогда-то он сделал отчаянную попытку убедить себя, что это всего лишь кетчуп. — Успокойся, это просто кетчуп. Потом он истошно завопил, так же, как и сейчас.
— Если уж мы затронули эту тему, твоя ответственность за все содеянное закончится на склоне этого холма; помнишь, где ты катался, — кожа на лице Теда трескалась и отваливалась. Волосы выпадали в считанные секунды. Постепенно рот расходился в такой же, как у Трепла, оскал. Теперь, когда ужас дошел до предела, Гарденер заметил, что его лыжи несутся по склону независимо от его желания.
— Ты же знаешь, что тебе не остановить нас. Это никому не удавалось; и не удастся. Как видишь, ядерное оружие тоже вышло из-под контроля. Еще давно… да, где-то с 1939-го, если я не запамятовал. Мы достигли критического объема к 1965-му. Процесс пошел. Скоро все взорвется.
— Нет… Нет…
— Ты высоко поднялся, но чем выше поднимаешься, тем больнее падать, поучал Трепл. — Убийство того, кто тебя принял в своем доме, — худшее из убийств. И теперь ты разобьешься… Разобьешься!..
Как это верно! Он пытается свернуть, но лыжи упрямо несутся к деревьям. Теперь он снова увидел старую корявую сосну. Тед и Трептрепл исчезли; его осенило: а что если они и есть Томминокеры, Бобби?
Перед его глазами снова оказалась красная полоска, пересекающая шершавую кору… все ближе, ближе. Он беспомощно несется прямо к дереву… мало-помалу он осознает, что дерево оживает и стремится поглотить его. Остальные деревья, казалось, расступались перед ним, давая дорогу; теперь красная полоска превращалась в контур губной помады, окаймляющий черную, бездонную, гнилую пасть; казалось, он слышал, как завывает ветер, там — внутри, и…
4
…в этот самый момент он не проснулся, как того следовало ожидать — принято считать, что даже наиболее невероятные сны воспринимаются как реальность, они имеют даже свою потустороннюю логику; однако этот сон был нереален, не мог быть реальным. Просто, на его место пришел другой сон. Так часто случается.
На сей раз ему снилась его старая лыжная передряга — второй раз за день, можете себе представить? Только на этот раз, дерево, в которое он должен был врезаться, превратилось в огромную пасть, намеревавшуюся поглотить его. Он проснулся в старом кресле-качалке, слишком измученный, чтобы заметить, что его горло настолько воспалилось, что, казалось, его натерли наждаком.
Гарденер вспомнил: «Вроде бы я собирался сварить кофе и принять аспирин. Почему я не сделал это?» Он хотел встать, но тут Бобби открыла глаза. Должно быть, он еще спит, иначе чем же объяснить зеленоватое свечение, льющееся из глаз Бобби. Гарду вспомнились рентгеновские лучи, исходящие из глаз Супермена в комиксах. Однако свет, льющийся из ее глаз, напоминал зеленоватые болотные огоньки; обычно так светятся светляки в гнилушках… Что-то не так, слишком уж похоже на огни Святого Эльма, возникающие на мачтах в жаркие, влажные ночи.
Бобби медленно села и осмотрелась… перевела взгляд на Гарденера. Он чуть было не сказал ей: «Пожалуйста, не свети на меня».
Не вымолвив ни слова, он уставился на свечение в глазах Бобби — в самом центре лучи зеленые, как изумруд, и яркие, как солнечный свет. Лучи слепили глаза; пришлось зажмуриться. Он попытался заслонить глаза рукой, но рука словно онемела. «Будет ожог, — решил он, — обязательно будет, в течение нескольких дней проявляются результаты облучения; сначала кажется, что это просто прыщи и что они скоро пройдут, но это первые признаки лучевой болезни, так что со временем они только прогрессируют…»
В его ушах снова раздался голос Трепла как отголосок прошлого сна, но теперь в его голосе звучало торжество: «Я ведь знал, что погибнешь, Гарденер!»
Свет коснулся его… словно омыл. Даже через зажмуренные веки он видел свет, казалось, даже темнота засветилась зеленым. Однако во сне мы не чувствуем боль; здесь ее тоже не было. Яркое зеленое свечение не было ни горячим, ни холодным. Вообще никаким. Кроме…
Горло.
Оно уже не болит.
Затем он услышал вполне ясно и разборчиво: «Снижены цены! Не упустите шанс! Кредит для всякого! Подлокотники! Надувные матрацы! Гостиная».
Снова эти загадочные голоса. Только ушли — и появились снова.
Например, как боль в горле.
И зеленый свет тоже исчез.
Гарденер открыл глаза… осторожно.
Бобби лежала на кушетке, глаза закрыты, крепко спит… Все так, как было. Так что же с зеленым свечением? Бог мой!
Он снова уселся в кресло. Сглотнул. Не больно. Лихорадка почти прошла.
Кофе и аспирин, решил Гарденер. Ты же собирался принять его, помнишь?
Да я уверен, что сидел в кресле, и только, подумал Гарденер, но ведь во сне-то никто не принимает кофе с аспирином. Я, наверно, принял это, когда проснулся.
Гард, ты спал.
Но этого не может быть. Наяву люди не видят зеленое свечение, излечивающее ангину и лихорадку. Во сне — да, наяву — нет.
Он скрестил руки на груди и снова задремал. Он и сам не знал — во сне или наяву он провел остаток ночи.
5
Когда Гарденер проснулся, яркий солнечный свет бил ему в лицо из распахнутого окна. Все тело жутко затекло, так что, встав на ноги, он застонал. Четверть девятого.
Он взглянул на Бобби, боясь увидеть, что она мертва. Однако она так глубоко и сладко спала, что действительно казалась мертвой. Кто угодно ошибся бы. Только грудь медленно поднималась и опускалась. Гарденер прикинул, что она делает не больше шести вдохов в минуту.
Правда, выглядела она лучше — незначительно, но все же лучше, чем та тень, что встретила его вчера вечером.
Сомневаюсь, буду ли я выглядеть лучше, подумал он и пошел в ванную комнату Бобби бриться.
Лицо, взглянувшее на него из зеркала, было испуганное, и он отметил с ужасом, что его нос кровоточит снова; немного, но вполне достаточно, чтобы залить верхнюю губу. Он отвернулся от буфета направо к раковине и открыл кран с горячей водой.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.