Дикое поле

На поле работало человек восемь — это были немецкие солдаты. Поодаль виднелся большой ящик, вероятно железный, выкрашенный в защитную краску. Одни солдаты рыли в земле какие-то ямки и, видно, уже кончали свою работу; один за другим они подходили к межевому камню и садились на землю, закуривая; другие, вынув из ящика круглые предметы, похожие на толстые вафли, раскладывали их по ямкам; наконец, третьи, прежде чем засыпать ямки, что-то мастерили. Работа шла сосредоточенно, один из солдат, очевидно, старший, стоял в стороне и на большом листе бумаги делал пометки.

«Да ведь они же ставят мины! — сообразил вдруг Осокин. — Конечно, в случае высадки батарею будут атаковать именно отсюда». И как только эта мысль осенила Осокина, он словно проснулся: восторженное ощущение работы исчезло, он отделился от природы и вернулся к тем мыслям, с которыми ехал сюда: экскаватор, Фред, война. Вот сейчас немцы ставят мину около межевого камня. На шаг в сторону, к морю. И не глубоко. «Это от лени или так полагается? Пожалуй, зимою, при хорошем дожде, мины вылезут наружу».

Один из солдат вбил на краю поля столб с деревянным щитом, на котором был нарисован череп и кости. Уже многие десятки таких столбов торчали на полях Олерона, окружавших немецкие батареи. Вскоре солдаты подняли ящик и пошли вверх, к батарее, придерживаясь межи, заросшей высокою травой. «Вот спасибо, теперь я буду знать, как к вам пройти, несмотря на все ваши мины. Впрочем, это могут быть мины не пехотные, а танковые, ведь в Дьеппе высадка производилась при помощи танков-амфибий», — подумал Осокин, снова берясь за мотыгу.

Когда вечером Осокин возвращался домой, навстречу ему попался экскаватор. Отпечатав зубчатые следы на асфальте, экскаватор прополз два километра, отделявшие батарею Трех Камней от Сен-Дени, и остановился перед каменным мостом, перекинутым через канал. Мост, сложенный из больших, грубо обтесанных камней, уже давно не чинился, и его, по-видимому, решили укрепить, прежде чем переправлять экскаватор на другую сторону. В дно неглубокого канала под мостом было вбито несколько бревен, другие бревна и грубо обструганные брусья лежали на краю дороги. Высунувшись из кабинки, механик-француз о чем-то договаривался с немецким фельдфебелем — экскаватор, стоявший на самой середине узкой асфальтированной дороги, мешал проезду. Наконец механик сдвинул набок синий баскский берет и, обозвав фельдфебеля и стоявших рядом солдат бандой дураков, задергал рычагами. Экскаватор медленно сполз одной гусеницей с асфальта и, продвинувшись вперед, остановился в пяти метрах от канала.

Когда стемнело и Лиза была уложена в постель, Осокин спустился в подвал к Фреду.

— На этот раз я выспался, — сказал Фред, поднимаясь навстречу. — Который час?

— По солнцу восемь вечера. Я сказал мадам Дюфур, что ты здесь. Она приготовила нам поесть. Одевайся, а я тебе расскажу пока все, что мне удалось сегодня узнать.

И Осокин рассказал о том, что экскаватор уже отправился на батарею Трех Камней, но застрял перед мостом, через который его боятся переправить.

— Ведь он тяжелый, черт его знает сколько тонн весит. Но теперь они уже скоро кончат укреплять мост. Что ты собираешься делать? Каким образом этот экскаватор можно испортить?

— Видишь ли, если умело засунуть железный брус в одну из его гусениц, это может сорвать все управление, — сказал Фред. — Тогда чинить его нужно чуть не целый месяц.

— Месяц — это неплохо. Но слушай, вот что я придумал. Я видел, как немецкие солдаты минировали поле там, рядом с моим. Кажется, эти мины небольшие, пехотные. Я думаю, что сумею вырыть одну из них, я точно приметил, где ее закопали. Это будет все-таки действеннее твоего железного бруска…

В течение всего ужина Фред был задумчив и даже не шутил с мадам Дюфур. Выпив второй стакан вина, он отодвинул бутылку и уселся около камина, как в прежние времена. Осокин заметил, что виски у Фреда сильно поседели. «Неужели я тоже старею?» — подумал он, но эта мысль показалась ему совершенно дикой: несмотря на недоедание, он никогда не чувствовал себя таким здоровым, как в последнее время.

— Сколько тебе лет, Фред?

— Сорок пять. — Фред посмотрел на него с удивлением. — А тебе зачем?

— Да так… Вот ты седеть начал. Ты меня старше на шесть лет.

— Охота тебе о таких вещах думать, — сказал Фред с неудовольствием. — Потуши свет и приоткрой ставни: когда пройдет патруль, мы двинемся в путь. Сегодня ночь темная, ты не собьешься с дороги?

…Шли ощупью, вдоль виноградников, теми узкими и колеистыми дорогами, по которым в прошлом году вместе с Альбером Осокин возил бочки с виноградом. В темноте все казалось враждебным и незнакомым. Тишина в полях нарушалась только легким шелестом дождевых капель. Шелест то усиливался, то затихал. «Если дождь не прекратится до утра, это поможет взойти кукурузе». Осокин вспомнил, что еще накануне заметил первые бледно-зеленые ростки, пробившие твердую землю; один из этих ростков вылезал из-под камня вбок, напрягая все свои усилия для того, чтобы пробиться к свету. Осокин отбросил камень в сторону, и росток сразу же стал выпрямляться…

— Ты не ошибся дорогой? — спросил шепотом Фред, шедший сзади. — Мы что-то слишком долго идем.

Осокин остановился, оглядываясь. В темноте выступали низкие кусты тамариска, и невдалеке с трудом можно было различить низкое строение. В воздухе запахло тухлым мясом.

— Нет, я не ошибся. Это бойня. Ты же помнишь, что бойня в Сен-Дени находится в поле. Мы скоро придем.

Оба прислушались. Ночь по-прежнему была тиха, и только шелест дождя нарушал тишину.

«О чем я думал? Хорошо, если дождь не прекратится до утра: он зальет следы там, где я буду выкапывать мину. Мина. Об этом не надо думать. В Орле сейчас сходит снег. Весна. Воздух пахнет растаявшим навозом и мокрой землей. Почему весной запахи особенно отчетливы? Запахи оттаивают, как земля, как деревья. Но ведь и снег тоже пахнет…»

В темноте Осокин зацепился за виноградный куст и чуть не упал. Внезапно перед самыми глазами поднялся высокий край асфальтированной дороги, и на темном небе выступила тонкая шея экскаватора.

— Пришли, — шепнул Осокин.

Несколько минут они лежали в мокрой траве, вглядываясь в темноту. Экскаватор стоял около самого моста, на обочине дороги. Ночью он казался еще огромней и тяжелее, чем днем. По-видимому, его никто не охранял — только вдали, на гребне дюны, где начинались окопы батареи Трех Камней, шагах в двухстах, как будто маячил черный силуэт, но часовой ли это или просто коряга — разобрать было невозможно.

— Ты иди за мной, — шепотом сказал Фред. — Будь осторожен. Не спеши. Я здесь в щебне сделаю дыру, я захватил с собой нож.

Фред добавил еще что-то совсем еле слышным голосом, но Осокин не разобрал, что именно, — только сей' час он понял, какое рискованное предприятие задумал Он пошел вдоль канала — так было ближе. Сверху часовой не мог его видеть: высокий горб песчаной дюны закрывал его. Первые шаги после того, как он расстался с Фредом, были так трудны, как будто он поднимался почти по отвесному склону. Казалось, что спускаться на четвереньках легче, чем идти во весь рост. Плохо слушались ноги. Но это продолжалось недолго. Уже через несколько шагов он почувствовал, как физическая немощь — это было именно немощью — отпустила его. Скользя на крутом склоне обрыва, он довольно быстро добрался до своего поля. «Назад придется идти кругом, с миной в руках тут, пожалуй, не проберешься». И будто в подтверждение этой мысли, он споткнулся, упал и покатился вниз по склону. Однако вскоре Осокину удалось удержаться руками за какие-то кусты. У глаз блеснула поверхность воды, почти невидимая сверху. «Сейчас прилив, и течение должно тянуть в глубину острова. Смогу ли я перейти канал, не замочив мину?» На другом, высоком берегу канала виднелся черный квадрат щита, вбитого на краю заминированного поля, но межевой камень тонул в темноте.

Канал в этом месте был шириною метра четыре, не больше. Когда вода дошла до пояса, Осокин снял куртку и поднял ее на вытянутой руке. Течение было довольно сильное, но не настолько, чтобы сбить с ног. Иногда вокруг ног обвивались длинные водоросли, затрудняя движение. Наконец, противоположный берег надвинулся вплотную. Осокин поднялся по склону без труда: лезть вверх оказалось легче, чем спускаться. Вскоре в темноте он нащупал межевой камень.