Страница 50 из 50
— Не знаю.
— У тебя есть какие-нибудь планы?
— Нет… Я думал… — Он нерешительно замялся. — Сам не знаю, что я думал.
— Но что же ты все-таки думал, Энди?
— Не знаю.
— Энди, почему ты позвонил?
— Я думал…
— Да?
— Я хотел спросить тебя, Ирэн, не хотела бы ты…
— Да?
— Поставить.
— Поставить?
— Да, на меня.
Он сказал это так тихо, что она не расслышала.
— Что? — сказала она.
— На меня, — повторил он.
— А-а!
«Она скажет „нет“, — думал он. — Она скажет „нет“, и я пойду бродить в ночи с пятью центами в кармане, что на целых пятнадцать центов меньше, чем было у меня вчера утром. Пожалуйста, Ирэн, не говори „нет“, только не говори „нет“!
— Ирэн?
— Что, Энди?
— Пожалуйста, не говори «нет»! Я знаю, что я дурак, что я…
— Нет, нет! — сказала она. — Ты…
— Ирэн, ты говорила кому-нибудь, что я дурак?
— Энди, я вовсе не считаю тебя дураком.
— Но это так, Ирэн, я круглый дурак.
— Нет, Энди. — Пауза. Затем она снова заговорила, только очень тихо. — Энди, ты очень милый, — сказала она, — тебе бы только повзрослеть.
— Ирэн… — сказал он.
— Да?
— Ирэн…
— Я не игрок, Энди.
— Я тоже не игрок, — сказал он и не услышал ответа. Он испугался, что она положила трубку, и с тревогой ждал, чтобы она снова заговорила, а затем сказал:
— Ирэн? Ирэн, ты…
— Я… я здесь, — сказала она.
— Слушай… Послушай, ты не плачешь? Ирэн…
— Энди, Энди, — сказала она.
— Я… я могу приехать?
Она не отвечала.
— Скажи «да», Ирэн.
Она все молчала.
— Ирэн? Скажи «да». Пожалуйста!
Он услышал ее вздох.
— Да, — сказала она.
— Да?
— Да, приезжай, — сказала она. — Наверное, я ненормальная.
— Я люблю тебя, — сказал он.
— Хорошо, — сказала она.
— Буду у тебя через минуту, — сказал он.
— Хорошо.
— То есть, конечно, не через минуту, потому что у меня всего пять центов. Так что немного позже, это займет некоторое время.
— Время у нас есть, — сказала она.
— Да, — ответил он, — время у нас есть.
— Но все равно поторопись, — сказала она и положила трубку.
Он повесил трубку на рычажок и присел на корточки в будке, чувствуя, как сырой апрельский ветер задувает внутрь, глядя на замусоренный клочками бумаги пол будки. Он долго сидел так рядом с грязными обрывками старой газетной бумаги, которые ветер швырял к его ногам, и думал об игре, которой отдался всей душой и в результате оказался полностью проигравшим, и ему нестерпимо хотелось плакать. А затем он подумал о той игре, которой собирался заняться теперь, о самой крупной и важной игре из всех возможных, и тогда он коротко кивнул себе, встал на ноги и, покинув будку, зашагал, направляясь назад, в Манхэттен.