Страница 27 из 36
Стоя где-нибудь на помосте эстрады в Юнион-сити, эта девица наверняка вызвала бы кое у кого в первых двух рядах инфаркт, а в третьем заставила бы затрястись и покрыться потом не одну плешивую голову.
Со сцены маленького театрика на Бродвее эта девица просто воспламенила бы зал. Зрители стояли бы на ушах, а критики тут же ринулись бы к пишущим машинкам строчить восторженные отзывы.
В постели же... – у Хейза все смешалось в воображении от этой мысли.
Но, к сожалению, сейчас эта девица находилась не на помосте, и не на сцене, и не в постели. Она стояла в проеме двери, которая была не шире, чем верхняя койка в пульмановском вагоне. И она явно собиралась поставить на уши не кого-нибудь, а Хейза. И руку в сумочку она сунула с такой же решимостью, с какой крыса, живущая в пустыне, ввинчивается в песок в поисках воды. Но вдруг рука ее замерла и на прелестном личике появилось удивленное выражение. С отчетливой, кристально-правильной, как подобает настоящей леди, артикуляцией она проревела: «Где, черт подери, мой пистолет?» И в этот момент Хейз схватил ее.
Снайпер повернулся от окна. Девица была не менее ярда шириной в талии и к тому же, казалось, вся состояла из одних зубов и ногтей. Она укусила Хейза за запястье, когда он стиснул ее, и тут же, стремительно выкинув вперед руку, ногтями разодрала ему здоровую половину лица. Снайпер кружился рядом и при этом орал: «Отцепись от него, Уна! Я ничего не могу сделать, когда ты...»
Хейзу не хотелось бить девушку. Ему особенно не хотелось бить ее молотком. Но молоток был единственным имевшимся у него оружием, и он правильно рассудил, что если он отпустит девушку, то неандерталец либо просто вобьет его прикладом в пол, либо, что еще хуже, всадит ему несколько пуль в грудь. Ни та, ни другая перспектива особенно не привлекала его. Да и в борьбе с блондинкой тоже не было уже ничего привлекательного. Извернувшись в его руках, она сумела наотмашь нанести ему такой удар, что он едва не остался без правого глаза. Сморщившись от боли, он замахнулся на нее молотком, но она быстро нырнула ему под руку и одновременно заехала коленом в пах. Наверное, она научилась этому старому трюку еще в школе, настолько мастерски она его выполнила. Хейза и раньше били. И в пах тоже. Его реакция, как он сумел заметить, всегда была одинаковой: он сгибался от боли пополам.
Но на этот раз, согнувшись, он все же не выпустил блондинку, поскольку сейчас она была его единственной защитой от ее напарника. Покуда ее горячее тело было рядом, снайпер ничего не мог с ним поделать. Пытаясь удержать блондинку, он вцепился ей спереди в платье, но оно не выдержало и лопнуло вместе с лифчиком, почти целиком обнажив левую грудь.
Материя продолжала рваться, а блондинка норовила выскользнуть из его рук, как разматывавшийся моток шерсти из лап игривого котенка. Хейз снова взмахнул молотком и попал ей в плечо. Она остановилась, и он вновь попытался удержать се, вцепившись на этот раз в плечо. Крепко стиснув пальцы, он притянул ее к себе. Платье блондинки разорвалось уже до талии, но Хейза сейчас анатомия не интересовала. Хейза интересовало, как бы изловчиться и ударить ее молотком. Он рывком развернул ее спиной к себе и сдавил твердое и плотное, мускулистое тело. Обхватив ее одной рукой за шею так, что его локоть оказался между пышными холмами грудей, он занес другую руку с молотком для удара, но тут девица выкинула еще один старый трюк, которому она тоже, видимо, научилась в школе.
Она резко присела и тут же с силой распрямилась, как поршень, врезавшись затылком ему в подбородок. Он уронил руку. Девица развернулась и бросилась на него, как фурия, пытаясь выцарапать ему глаза. Он размахнулся и попал ей молотком по правой руке. Она непроизвольно схватилась за нее с искаженным от боли лицом. «Ах ты, сукин сын!» – процедила она и нагнулась, чтобы снять туфлю. При этом подол се платья задрался вверх, обнажив ноги, которые бесподобно смотрелись бы в бикини где-нибудь на пляже Французской Ривьеры. Она сдернула туфлю на высоком каблуке и, зажав ее в руке, как булаву, пошла на Хейза.
– Отцепись, черт подери, от него! – гаркнул снайпер, но девица не собиралась отступать.
Она и Хейз кружили друг против друга, как тяжеловесы. Грудь девицы, почти не удерживаемая бюстгальтером, тяжело вздымалась. Хейз дышал, как паровоз. Зажав в руке один – молоток, а другая – туфлю на шпильке, они выжидали момент, когда можно будет нанести удар. Рот у девицы приоткрылся, и оскаленные зубы, казалось, готовы были перекусить Хейза пополам. Блондинка сделала обманное движение – он подставил левую руку, чтобы отразить удар; но тут она молниеносно качнулась в сторону, и последнее, что он запомнил, – это летящая в расплывшемся воздухе красная туфля и дикая боль от врезавшегося ему в висок острого, как стилет, каблука. Он почувствовал, как пальцы его, державшие молоток, сами собой разжались. Он почувствовал, что падает вперед, и раскинул руки, чтобы задержать падение. Он рухнул на девицу, уткнувшись головой ей в плечо, и начал соскальзывать вниз, на мгновение ощутив теплоту ее мягкой груди, прежде чем она злобно отшвырнула его от себя. Он отлетел, стукнувшись головой об пол, и, прежде чем окончательно потерять сознание, еще успел испытать жгучий стыд: «Женщина! Черт подери, меня побила женщина:»
Будь ребенок мальчиком ли, девочкой ли, но сейчас он поднял настоящую бучу. Сидя рядом со своим свекром, который явно перебрал спиртного, Тедди Карелла не могла припомнить, чтобы ожидаемый младенец когда-либо так скандалил. Ей было трудно прочувствовать красоту сгущавшихся сумерек, когда ее будущий ребенок делал вот такую вечернюю зарядку. Время от времени он брыкался так сильно, что она вздрагивала от боли, уверенная, что все вокруг только и делают, что смотрят, как она дергается. Казалось, что у ребенка выросла тысяча ног, не приведи Господь! Он ударил ее высоко в живот, под самую грудь, и тут же пнул ниже, в области таза, и она почти не сомневалась, что он перевернулся в животе, настолько сильные удары шли из разных мест.
«На следующей неделе это кончится, – подумала она и вздохнула. Прекратятся боли в пояснице. Да и мальчишки перестанут кричать мне на улице: „Эй, леди, в котором часу запуск воздушного шара?“ – Ха-ха, очень смешно». Она обвела взглядом танцплощадку. Рыжая девица с обложки журнала для мужчин или еще какого-нибудь подцепила нового партнера, но Тедди от этого было не легче. На протяжении последних нескольких часов Стива нигде не было видно, и она сидела и размышляла, что бы это такое могло случиться, если он покинул свадьбу своей сестры, где, как она полагала, он просто обязан был играть роль одного из хозяев. И почему Томми звонил ему так рано сегодня утром? И что делали здесь Берт и Коттон? Инстинкт жены полицейского подсказывал ей, что происходит нечто непредвиденное, но она не знала, что именно.
Ребенок снова брыкнулся. «Ох, – подумала она, – ну право же, перестань».
Тони Карелла выпил море виски, море вина и море шампанского. Он так не напивался со дня свадьбы Стива, а это было бог знает когда. В пылу опьянения он вдруг воспылал любовью к фирме «Свадьбы и торжества». Они в самом деле были отличными ребятами. Все деньги, что он заплатил им, оправдались с лихвой. О мадонна, какую уйму денег он им заплатил! Но все окупилось. До последнего цента. Отличные ребята, абсолютно все. Вон какую симпатичную танцплощадку они отгрохали: принесли эту здоровенную платформу и уложили прямо в центре газона.
О Санта Мария, мой газон! Но все равно отличные ребята. А какую штуковину для фейерверка они соорудили в конце участка! Фейерверк будет загляденье. Он всей душой уже любил «Свадьбы и торжества». Он любил сейчас всех: свою жену, своего сына, свою невестку, свою дочь и своего зятя. Словом, он любил весь мир.
Он любил Бирнбаума. А где, кстати, Бирнбаум? Почему он не сидит рядом с ним в такой радостный для него день и не пьет с ним виски и шампанское?
Впрочем, если он хоть чуть-чуть знает Бирнбаума, то старик сидит сейчас, наверное, где-нибудь в уголке и тихонько плачет. «Мой старый дружище, подумал Тони со слезами на глазах. – Я пойду найду его. Найду и угощу сигарой».