Тайна "немецкого золота"

После обеда у меня было первое длинное совещание с господином Иоффе. Вся его теория основана на установлении во всем мире самоопределения народов, на самом широком базисе и на внушении этим народам начал любви. Иоффе не отрицает, что это движение, безусловно, вовлечет государства всего мира в гражданскую войну, но считает, что такая война, которая должна привести к осуществлению идеалов всего человечества, справедлива и достойна намеченной цели. Я ограничился тем, что сказал Иоффе, что ему следовало бы доказать на примере России, что большевизм действительно прокладывает путь к новой, счастливой эре, и что, когда ему удастся это сделать, идеи его завоюют мир. Но прежде, чем такое заключение будет подтверждено примером, Ленину едва ли удастся насильственно ввести весь мир в круг своих идей. Я сказал, что мы готовы заключить мир без аннексий и контрибуций и вполне согласны предоставить затем дальнейшее течение русских дел на усмотрение русского правительства. Мы также охотно готовы научиться чему-либо у России, и если русская революция возымеет успех, то она принудит Европу примкнуть к ее миросозерцанию, независимо от того, хотим ли мы этого или нет. Но подойти к таким теориям мы можем не иначе, как с величайшим скептицизмом, и я обращаю его внимание на то, что мы пока воздержимся от подражания русским теориям и категорически отвергаем всяческое вмешательство в наши внутренние дела. Если же он намерен и дальше настаивать на своем утопическом желании насаждения и у нас своих идей, то было бы лучше, если бы он уехал со следующим же поездом, потому что в таком случае мир все равно немыслим. Иоффе удивленно посмотрел на меня своими кроткими глазами и затем сказал мне дружеским, я бы сказал даже, просящим голосом, которого я никогда не забуду: «Я все-таки надеюсь, что нам удастся вызвать у вас революцию».

В этом-то я и сам уверен, и без милостивой поддержки Иоффе — об этом позаботятся все народы за себя, — если Антанта останется непреклонной и будет и впредь отказывать в уравнении в правах.

Удивительные люди — эти большевики. Они говорят о свободе и общем примирении, о мире и согласии, а при этом они, по-видимому, сами жесточайшие тираны, каких не видел мир — буржуазию они попросту вырезывают, а единственными их аргументами являются пулеметы и виселица. Сегодняшний разговор с Иоффе показал мне, что эти люди не честны, и что лицемерие их превышает все, в чем обыкновенно упрекают профессиональных дипломатов, — потому что так угнетать буржуазию и в то же время говорить о свободе, которая должна принести счастье всему человечеству — есть не что иное, как ложь.

21 декабря 1917 г.

В двенадцать часов я со всем своим штатом поехал завтракать к принцу Баварскому. Он живет в небольшом замке, куда мы доехали на автомобиле в полчаса. Он, по-видимому, очень занят военными вопросами и уделяет много времени службе.

Первую ночь я провел в моем поезде, а теперь, пока мы завтракали, наши слуги перенесли багаж в нашу новую квартиру. Мы живем в небольшом домике, вместе со всем австро-венгерским штатом, рядом с офицерским собранием, и окруженные всем комфортом, который только можно пожелать. Весь день я проработал со своим штатом, а вечером пришли делегаты всех наших трех союзников. У меня тут же было первое совещание с глазу на глаз с Кюльманом. Я тотчас же положительно установил, что русские без всякого сомнения выставят предложение общего мира и что мы должны его принять. Кюльман наполовину согласен со мной; разумеется формула будет гласить: «никто не должен требовать ни аннексий, ни контрибуций» — если Антанта на это пойдет, то все это ужасное страдание прекратится. Но, к сожалению, это маловероятно.

22 декабря 1917 г.

Утро было посвящено теме, затронутой на первом совещании союзников, причем были точно закреплены принципы, отмеченные вчера Кюльманом и обсужденные вместе с ним. Днем имело место первое пленарное заседание, открытое принцем Баварским. Затем председательствовал Кюльман. Было постановлено, что председательствовать будут представители всех держав, очередь которых будет зафиксирована по латинскому алфавиту, то есть Allemande, Austriche и т. д. Д-р Кюльман просил Иоффе развить принципы, которые, по его мнению, должны лечь в основу будущего мира, и русский делегат тут же указал на шесть основных директив, уже приведенных в печати. Мы приняли его предложение к сведению и заявили, что постараемся дать ответ как можно скорее, немедленно после окончания частного совещания между нами. Таково было первое краткое заседание мирного конгресса.

23 декабря 1917 г.

Мы с Кюльманом с раннего утра разрабатывали наш ответ союзникам. Он уже известен из печати. Он стоил нам большого труда, лично Кюльман стоит за общий мир, но боится возражений военных кругов, согласных мириться лишь после окончательной победы. Наконец, все же удалось достигнуть желанного. Затем возникли затруднения с турками. Они заявили, что должны настаивать на том, чтобы немедленно, по заключении мира с Россией, русские войска очистили бы Кавказ, между тем, немцы не соглашались на такое предложение, потому что отсюда непосредственно следовало, что и они в свою очередь должны очистить Польшу, Курляндию и Литву, а добиться исполнения Германией этого требования было совершенно невозможно. После тяжкой борьбы и очень многих усилий, удалось убедить турок отказаться от своего постулата. Второе соображение турок клонилось к тому, что вмешательство России во внутренние дела отвергнуто не достаточно ясно. Но турецкий министр иностранных дел заявил, что в Австро-Венгрии почва для русского вмешательства еще опаснее, чем в Турции, и что если я не высказываю никаких сомнений, то он готов отказаться от своих.

Главным представителем болгар является болгарский министр юстиции Попов. Многие члены делегации не говорят по-немецки, а другие еле понимают по-французски. Поэтому, они не сразу поняли все наши предложения и отложили ответ до 24-го.

24 декабря 1917 г.

Утром и вечером — длительные совещания с болгарами. Между мною и Кюльманом, с одной стороны, и болгарами, с другой, произошли серьезные стычки. Они требовали введения в нашу программу параграфа, по которому для болгар было бы сделано исключение из формулы «без аннексий», и было бы признано, что приобретение Болгарией румынской и сербской территорий не должно быть признано аннексией. Такое признание, разумеется, отняло бы всякий смысл у всей нашей работы и не могло быть сделано ни в коем случае. Разговор временами шел в очень возбужденных тонах и болгарские делегаты дошли до угрозы уехать, если мы не уступим. Но мы с Кюльманом остались непреклонными и заявили, что мы ничего не имеем против их отъезда, так же как и против того, чтобы они дали отдельный ответ, но что редакция нашего протокола больше не подлежит изменению. Так как ни к какому решению мы не пришли, то пленарное заседание было отложено на 25-е и болгарские делегаты телеграфировали в Софию, прося новых инструкций. Болгары получили отрицательный ответ и, по-видимому, остались с носом, как мы и рассчитывали. Они были очень подавлены, не делали больше никаких историй и присоединились к общему заявлению. Итак, это пока в порядке. Днем мне опять пришлось поспорить с немцами. Немецкие генералы «боятся», что Антанта согласится на заключение общего мира. Противно слушать такую дребедень.

Если на Западном фронте будут одержаны победы, на которые германские генералы рассчитывают наверняка, то их требования возрастут до беспредельности и переговоры будут еще более затруднены.

25 декабря 1917 г.

Сегодня было пленарное заседание, на котором мы вручили русским ответ на их мирное предложение. Я председательствовал и говорить пришлось мне, затем отвечал Иоффе. Итак, предложение всеобщего мира будет сделано, затем будем выжидать результата. Но чтобы не терять времени, переговоры с Россией будут продолжаться без перерыва. Таким образом мы сделаем большой шаг вперед и самое тяжелое, быть может, окажется позади нас. Трудно сказать, знаменует ли собой вчерашний день начало новой исторической эры.