Страница 11 из 49
4) В Дэнни ее привлек многообещающий статус студента, перед которым открыты любые пути к успеху. Приезд юноши с ценным подарком от Мэри Энн — индийской шелковой шалью — явился для Гладис сюрпризом. Между ними завязался непринужденный разговор. Он интересовался, какие театры и музеи стоит здесь посетить, она же была в курсе всех культурных событий. Юноша был поражен ее осведомленностью и выразил Гладис свое восхищение, что побудило ее упомянуть об оставленной ею артистической стезе. Юноша, в свою очередь, чтобы поддержать разговор, поведал о том, что ему случалось позировать перед студентками художественного отделения в Университете, так как у него красивый, развитый торс, хотя ноги несколько кривоваты. Он почувствовал непреодолимое желание разоблачиться — возбужденный сознанием, что находится наедине с женщиной, которая опытнее его. Он попросил у Гладис разрешения снять рубашку, чтобы она смогла убедиться в пластических достоинствах его фигуры, та согласилась. Дэнни разделся до пояса и прошелся по комнате, еще раз выразив восхищение ее художественными познаниями. Затем неожиданно взял руку Гладис и положил на свой бицепс, чтобы та оценила его упругость. Гладис же думала про себя, что у этого паренька все впереди и что при надежном руководстве он сумеет сделать блестящую карьеру, обладая одним неоспоримым достоинством: умением слушать и интересом ко всему на свете — искусству, спорту, истории. Во время этой единственной встречи с Дэнни она испытала наибольшую за весь свой опыт полноту чувств, которой способствовало сочетание любовной атмосферы, ожиданий счастливою будущего и физиологической завершенности акта. Единственным неприятным эпизодом стало предложение Дэнни сходить вместе в Музей современного искусства, отвергнутое Гладис на том основании, что она, мол, не переступает больше порога музеев и галерей, поскольку в последнее время они ее угнетают.
5) Рикардо, мексиканец, околдовал ее своей внешностью и искусством обольщения, заставив поверить в то, что она внушила ему пылкую любовь с первого взгляда. Ловкий молодец замещал в тот день чичероне, который должен был сопровождать группу туристов обоих полов в походе по ночным клубам (называвшемся программой «Ночной Акапулько»), и очень обрадовался, что Гладис говорит по-испански и, стало быть, поможет ему объясняться с остальными членами группы. Разоткровенничавшись, он поведал ей, что пока сидит без работы — после того, как из-за финансовых проблем вынужден был бросить медицинское образование, — и пространно излагал свою мечту эмигрировать в США, где смог бы совмещать учебу с работой. Гладис решила завязать с ним отпускной роман — разумеется, не слишком затянутый и без всяких осложнений вроде последующей переписки, планов встретиться на следующий год и т. п. — и совершенно не предвидела, что может влюбиться. Рикардо же в считанные дни сумел уверить ее в своей полной от нее эмоциональной зависимости, так что Гладис впервые в жизни переживала — по крайней мере, такова была видимость — взаимную любовь. Эти пятнадцать дней в Акапулько казались воплощением всех ее полузабытых романтических ожиданий и поддерживали в ней, в течение последующих двух месяцев разлуки, безграничную веру в скорое воссоединение с любимым.
Когда же формальные процедуры воссоединения стали затягиваться, приступы бессонницы и твердая решимость Гладис воздерживаться от связей с другими мужчинами начали угрожать ее психическому здоровью. Каждую ночь, укладываясь в постель, она не могла избавиться от захлестывавших ее эротических воспоминаний, которые возбуждали ее и прогоняли сон — если только она не принимала небольшую дозу снотворного. По прошествии четырех месяцев с подачи ею прошения разрешить юноше — под гарантировавшийся ею залог в тысячу долларов — иммигрировать в США из американского консульства в Акапулько пришел отказ, мотивированный небезупречным прошлым кандидата на въезд. Вторая, и последняя, поездка Гладис в Акапулько восемь месяцев спустя, на выходные, доказала ей, что роман их окончен: на ее предложение остаться с ним в Мексике — коль уж ему невозможно переехать в США — молодой человек ответил решительным отказом и вел себя на протяжении всего разговора весьма пренебрежительно.
По возвращении в Нью-Йорк Гладис попыталась возобновить отношения с Лоном, но художник, как оказалось, успел за этот промежуток времени жениться. В очередные выходные девушка, под предлогом навестить Мэри Энн, слетала в Вашингтон, где договорилась о свидании с Дэнни, на которое тот явился с невестой.
6) К Питу — соседу по этажу — ее толкнула мучительная потребность забыть предательство Рикардо. Неделя за неделей Гладис не представлялось никакой возможности познакомиться с каким-нибудь представителем сильного пола — покуда однажды, взяв отгул, она не решила постирать и не спустилась в подвал, где стояла платная стиральная машина для общего пользования. Там-то она и встретила соседа — одного из самых, как ей казалось прежде, грубых и стервозных жильцов дома, с которым она боялась входить в лифт. На сей раз, однако, между ними быстро завязался непринужденный разговор. Сосед, проводивший, как выяснилось, целые дни взаперти за переводами — в то время, как его жена отправлялась на службу в свое учреждение — остроумно повествовал ей о своей титанической борьбе с алкогольными наклонностями: о том, как на протяжении бесконечного рабочего дня в окружении лишь иностранных текстов и словарей ему постоянно приходится сопротивляться искушению спуститься вниз и надраться в баре напротив. На прощание он полушутливо спросил Гладис, не пригласит ли она его к себе на единственный глоток чего-нибудь, который он-таки готов себе позволить ради знакомства. Она ответила, что, к сожалению, ей уже пора уходить.
На другой день сосед постучался к ней в дверь, так что она вынуждена была, по крайней мере, ему открыть, разрываясь между потребностью побыть в чьем-либо обществе и опасением навлечь на свою голову неприятности в результате посещений женатого соседа. Тем не менее, она впустила его, они выпили виски, и кончилось все постелью. Однако во время последующих своих посещений сосед все большее предпочтение оказывал не ей, а алкоголю, увеличивая дозы, и, наконец, однажды утром Гладис, войдя в лифт, очутилась нос к носу с его супругой, которая первой заговорила с ней, попросила, чтобы девушка избегала открыто держать дома спиртное, вымученно попрощалась с нею и вышла. Гладис последовала ее совету, спрятала виски подальше, и во время своего очередного, и последнего, визита сосед, извинившись за свое поведение накануне, бросил взгляд на опустевшую полку, где обычно стояли бутылки и сифон, и через пару минут раздраженно распрощался.
К тому времени Гладис вдруг обнаружила, что слабые транквилизаторы, помогавшие ей на протяжении многомесячного ожидания ответа из консульства, перестали на нее действовать. В особенности выбивали ее из колеи любезничающие на улицах молодые и симпатичные парочки, которые встречались ей по дороге с работы. Войдя в свою чудесно согретую центральным отоплением квартиру, Гладис с тоской озирала царившие всюду чистоту и порядок: не в силах спать дольше пяти утра, она ежедневно поднималась и убивала остаток времени до ухода на службу уборкой.
В эту зиму состояние ее ухудшилось. Недосыпание обернулось растущей подавленностью, и она вынуждена была увеличить дозу транквилизаторов, что, в свою очередь, повлекло сонливость и заторможенность в течение всего дня — так что на службе ей приходилось совершать над собой болезненные усилия, чтобы сосредоточиться. Все чаще приходилось ей брать отгулы за свой счет. Запершись в квартире, Гладис пыталась восстановить силы бездельем перед телеэкраном. Весной она не нашла иного выхода, как лечь в клинику — из опасения, что нервный кризис может достичь предела, за которым она не сможет устоять перед искушением броситься из окна. А это было против ее принципов.
Вскоре, по рекомендации врача, мать Гладис прилетела из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк и убедила дочь вернуться на родину. Из Буэноса-Айреса они направились прямиком в Плаю Бланку, маленькое курортное местечко, где Кларе Эвелии был предоставлен влиятельными друзьями на неопределенный срок небольшой коттедж. Шел май 1968 года.