Парус любви

Люсьен облизнул сухие губы. Теперь он знал, что породило цепь ужасающих событий. Кейт хочет отомстить за смерть Перси. Люсьен недоверчиво покачал головой. Он никогда не задумывался над тем, как сложилась судьба его кузенов. И мысль о том, что Перси мертв, отозвалась в его душе странным чувством. Он посмотрел в упор на женщину в вуали.

– Ты похитила мою дочь, Кейт, – чуть внятно произнес он. – Она не сделала тебе ничего плохого. Ведь твой враг я, а не мои дети.

– Она носила фамилию Доминик. Должна была унаследовать то, что принадлежит мне. Такая красивая. Такая чистая. Такая доверчивая. – Кейт рассмеялась резким смехом. – Она была очень дорога твоему сердцу, милый кузен Люсьен. Вот и ответ на твой вопрос. Ты ведь очень страдал после ее исчезновения. И мои записки, вероятно, приводили тебя в смятение. Правда? – с надеждой в голосе поинтересовалась она. – Я думаю, это была умная идея, Люсьен. Но Люсьен не слушал ее.

– «Была», Кейт? – спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Кейт. Потом вдруг расхохоталась. – А, все ясно. Ты хочешь знать, мертва или жива твоя дочь? – Она заколебалась, желая помучить его неизвестностью. – Этого я тебе не скажу. А может быть, и скажу. В обоих случаях это не сулит тебе ничего хорошего, – добавила она безжалостно.

Кейт явно начала получать удовольствие от их разговора.

– Честно говоря, Люсьен, я и сама не знаю, жива твоя девчонка или нет. Но могу поручиться, что она еще с нами, в этом мире, – притворно мягким голосом заявила она. – Видишь ли, дорогой кузен, я отправила твою дочь в колонии.

Увидев, с какой жадностью он глотнул воздух, она презрительно рассмеялась:

– Я продала твою дочь как законтрактованную служанку. Сейчас она, вероятно, обслуживает мужчин в каком-нибудь публичном доме в Америке – если, конечно, пережила плавание, в чем я сильно сомневаюсь. Ведь она у тебя такая бледная, хрупкая – просто жалко смотреть. Должна сказать, Люсьен, что твои наследники вообще не отличаются здоровьем и силой. Я даже опасаюсь, как бы линия Домиников не прекратилась. Как ты думаешь, бабушка была бы разочарована, верно? – спросила Кейт тоном заботливой тетушки. – Ладно, вернусь к твоей малокровной дочери. Допускаю, что я ошибаюсь и в ней куда больше жизненных сил, чем я полагаю. Но ни за что на свете мне не хотелось бы оказаться на ее месте, в колониях. Края там, по слухам, дикие. Впрочем, это лишь мои предположения, возможно, и неверные, ведь когда я в последний раз ее видела, она была в беспамятстве. Нам пришлось опоить ее каким-то снотворным, даже не знаю, не слишком ли большую порцию мы ей дали. Помнится, дышала она довольно тяжело, – задумчиво сказала Кейт и, видя, что Люсьен хочет подойти к ней, воскликнула: – Нет, стой на месте, Люсьен! – В ее руке, как по волшебству, появился пистолет, извлеченный из складок плаща.

– Я удивлен, Кейт, что ты не убила ее. Ты ведь никогда не отличалась терпением, а тебе, как я понимаю, пришлось везти Ри до самого Лондона. Там ты посадила ее на корабль, идущий в колонии? – спокойно спросил Люсьен.

– Только не благодари меня. Этого я просто не вынесу, – насмешливо произнесла Кейт. – Чего-чего, а благодарности твоей я не заслуживаю. Будь на то моя воля, я при первой же возможности выкинула бы ее из экипажа. Ее спас этот болван, мой лакей. Почему-то привязался к ней и всю дорогу держал ее на руках, как малое дитя. Это была трудная поездка, Люсьен. Рокко охранял твою девчонку и ворчал всякий раз, когда я взглядывала в ее сторону. – Воспоминание об этом до сих пор причиняло Кейт боль. – Но я разделалась с Рокко. Никому не позволено безнаказанно предавать меня.

– Что же случилось?

– Даже в Лондоне он не захотел с ней расстаться. А это создавало трудности. Тем более что хозяйка гостиницы проявляла излишнее любопытство. Я и Тедди – этот дуралей, который ранил тебя, – разработали план, осуществлению которого мешал Рокко. Я не могла этого допустить и пристрелила его. О том, что произошло с ней потом, я не имею понятия. Должна признаться, что мысль отослать ее в колонию принадлежит Тедди, – пробормотала Кейт, выговаривая это имя с такой же ненавистью, какую испытывала к Люсьену. – Когда я отыщу его – убыо. Свинья проклятая! – выругалась она, подняв свободную руку, как бы с целью защитить свое лицо. – Но и с этим я разделаюсь, – продолжала она, возвращаясь мыслями к Люсьену Доминику, герцогу Камарейскому. – Ты принес мне столько несчастий, Люсьен! Разрушил все наши с Перси надежды – самим фактом своего существования. Когда я вспоминаю о нашей жизни в Венеции и одновременно смотрю на тебя – а ты выглядишь таким отвратительно здоровым, – я готова вопить, проклиная несправедливость судьбы. Перси испытал бы тоже самое. Он надеялся, что ты растолстеешь, станешь подагриком, да не тут-то было, – с возмущением воскликнула она. Внезапно Кейт переменила тему: – А знаешь, Люсьен, мне даже понравился твой Фрэнсис, хотя он и разрушил мои замыслы. Он очень похож на Перси. Просто копия. Я еще не видела твоих близнецов, но слышала, что они такие же золотоволосые, как Перси и я. Ведь когда-то мы с Перси были золотоволосыми и красивыми, правда, Люсьен? Но это было так давно, – с болью в голосе прошептала она. – Годы все изменили. Хочешь видеть, Люсьен, как я выгляжу сейчас? Тебе это должно быть интересно. Ведь я пострадала по твоей вине.

Медленно, хорошо рассчитанным движением она подняла полупрозрачную вуаль, спадавшую ей на плечи, другой рукой продолжая крепко держать пистолет, нацеленный в самую грудь Люсьена. На этот раз она не чувствовала ни того стыда, ни той ярости, какие охватили ее, когда Тедди Уолтхэм в ужасе смотрел на ее изуродованное лицо. Кейт с нетерпением ожидала подобной реакции и от Люсьена. Как только на его лице появится выражение глубокого отвращения, она превратит это лицо в посмертную маску.

Дрожащей рукой Кейт обнажила лицо и смело взглянула прямо в глаза Люсьену. Но, к ее разочарованию, он отнюдь не отшатнулся при виде некогда красивого, а ныне чудовищно изуродованного лица. Он продолжал смотреть на нее обычным своим холодным, равнодушным взглядом. Это холодное, презрительное выражение всегда приводило ее в ярость, и Кейт осознала, что не сможет освободиться от Люсьена, чей образ преследовал ее даже во сне. Казалось, он клеймит их с Перси позором. Высмеивает, травит. Он сумел добиться их изгнания из Камарея. Он виноват во всех их несчастьях, в том, что ее дорогой Перси погиб в Венеции, а сама она оказалась обезображенной. Во всем этом виноват Люсьен, дорогой кузен Люсьен, стоящий сейчас перед ней.

Люсьен молча наблюдал за отражением бурных чувств на ее лице, он знал, что мучительные воспоминания разжигают в ней пламя нечеловеческой ненависти. Он смотрел в бледные глаза, полные неутолимой жажды мести, и ждал, зная, что на этот раз ему не уйти от смерти.

Герцогиня, вздрогнув, проснулась. Еще сонная, осмотрела спальню. В камине догорали последние угли, комнатой завладел холодный сквозняк, пробивавшийся сквозь щели в плохо подогнанных дверях. Перекатившись на другой бок, она протянула руку, чтобы нащупать теплое тело мужа.

Ощутив, что там, где Люсьен обычно спит, сейчас пусто и холодно, она села в постели. Первой ее мыслью было, что у Люсьена разболелась рана, быть может, у него жар. Но в спальне, уставленной громоздкой мебелью, она так и не увидела мужа.

– Люсьен! Люсьен! – тихо позвала она. Но ответом было мертвое безмолвие.

Поколебавшись мгновение, герцогиня скинула одеяло, соскользнула с кровати и сунула ноги в шелковые домашние туфли. В темноте ее пальцы нащупали тонкую шерстяную шаль, лежавшую на спинке шезлонга, который стоял в изножье кровати.

Какая необычная тишина царит в Камарее, думала герцогиня, торопливо идя по темным коридорам. Прежде чем покинуть спальню, она проверила будуар, куда Люсьен иногда удалялся, чтобы не мешать ей спать. Маленькая комнаткабыла пуста. Она направилась через Длинную галерею, надеясь застать его там снова разглядывающим тот старый портрет, но в галерее стояла мертвая тишина. Герцогиня мысленно упрекнула себя за глупость, когда ее вдруг охватило ощущение, будто с картин на нее смотрят мертвецы, негодуя на то, что она вторглась в их уединение.