Год мертвой змеи

Зная цену даже малого успеха на этой войне, американцы и лисынмановцы наверняка будут развивать его, не считаясь с потерями, бросая в микроскопический прорыв все, что у них найдется под рукой. Можно без большого труда представить себе, что даже если все началось с атаки сравнительно полнокровного батальона южнокорейской армии, усиленного парой американских танков и несколькими бронемашинами, то уже через три—четыре часа за несколько квадратных километров корейской земли станут насмерть драться уже целые полки. И опять все упрется во время, только в него… Застать врасплох здесь уже никто никого не сможет, и все превратится в запутанную мясорубку, состоящую из артиллерийского и минометного огня, а также действий пехоты и отдельных бронеединиц, способных продержаться в огне достаточно долго, чтобы успеть окупить свою постройку. Сверху на все это будут наложены десятки вылетов вражеской штурмовой и бомбардировочной авиации — и их будет тем больше, чем выше окажется накал боя на земле. Потом откуда-нибудь с моря подойдут несколько эсминцев — ну и так далее.

Командиры частей корейских коммунистов и китайских народных добровольцев станут изо всех сил тянуть время до ночи, пытаясь сохранить хоть какой-то порядок, позволивший им хотя бы попытаться восстановить положение к утру. Это тоже было почти привычно, и очень, очень знакомо. Подобная война шла здесь не первый год. А он, везучий разведчик, был сейчас обращен к ней спиной, вытаскивая за собой не только того самого человека, ради которого за последние часы умерли десятки людей, но и людей, бесполезных для чего-либо, превышающего по своему значению автоматную и винтовочную трескотню позади — последних живых еще моряков и уцелевших ребят из экипажей самоходок.

— Воздух!

Это слово, произнесенное на чужом языке, старший капитан не понял, но через секунду услышал и сам. Не останавливаясь, он указал вправо стволом японской винтовки, известной как «Удлиненная, образца „99“», и все тут же ускорили бег, стараясь добраться до примитивного укрытия до того, как их безнаказанно расстреляют с воздуха. Пленный замешкался — то ли отупев от сочетания непрекращающейся физической и психической нагрузки, то ли действительно пытаясь выразить таким образом свой протест в отношении происходящего. За это кореец без малейшего почтения влепил ему по загривку ладонью свободной руки.

Ревущие тени скользнули над головой, ощущаясь всем телом, всеми рецепторами кожи, как чудовищная, невыносимая опасность. «Тандерджеты»? Ему даже не надо было поднимать голову, чтобы опознать самолеты как вражеские — настолько узнаваемым был звук работы их реактивных двигателей. Сбросят или нет? Ю даже не стал падать на землю, пытаясь закрыть пленного собой — настолько это было бесполезно. Ему хотелось верить, что группка пеших людей, удаляющихся от поля боя и ничего не несущих на себе, не станет для вражеских пилотов таким соблазном, что заставит их израсходовать боевую нагрузку. В конце концов, в считанных секундах полета отсюда они могли найти гораздо более важные цели — в том числе и ту самую самоходку, которая сожгла оба вражеских «Паттона». Цела ли она еще? Очень может быть, что да, потому что живучесть советской «ИСУ-122» в создавшихся условиях, то есть в роли тяжелого самоходного орудия непосредственной поддержки пехоты, может быть весьма высока. Тянуть вперед, на «прямую наводку», ствольную артиллерию американцы и южнокорейцы не будут, поскольку должны знать, чем такое обычно заканчивается. Состоящими на вооружении их частей реактивными противотанковыми ружьями взять ее будет непросто, а стрелять по одиночной, хорошо бронированной цели из-за горизонта, поданным корректировки — пусть попробуют. Так что остается только авиация. Впрочем, командир «ИСУ» уже проявил себя как достаточно хладнокровный и умелый офицер, поэтому он наверняка догадался не геройствовать, а немедленно после выполнения своей главной задачи уходить в тыл, спасая свою золотую, по меркам этой войны, машину. Все рухнули в идущую вдоль узкой дороги канаву и начали расползаться. Прищурившись, старший капитан смотрел вверх. Достоверно определить тип машин он не смог: слишком уж высоко, но по звуку — точно реактивные. Впрочем, неизвестно, лучше это или хуже, потому что винтовые бомбардировщики и штурмовики берут столько бомбовой нагрузки, сколько не унести ни одному реактивному самолету — если не считать советский «Ил-28», которого в этих краях пока не водится.

— Дальше, еще дальше!

Русский разведчик, внешне почти ничем не отличимый от нормального ханьца или корейца, крикнув что-то своим, рухнул рядом — и опять взрыкнул на попытавшегося посмотреть на него пленного, придавленного рукой старшего капитана.

— Мы что, ждать будем? — спросил он по-корейски. — Слушай, Пак, мне здорово не нравится, как за нами идут. Мы уже на полпути к Гензану должны быть, а все через плечо оглядываемся: догоняют нас или нет…

— Погоди, — попросил его Ю, внимательно глядя на разворачивающиеся самолеты. Неужели удар по десятку прикидывающихся пехотинцами людей покажется их пилотам настолько важным, чтобы заставить потратить на уничтожение последних боеприпасы и, главное, высоту? «МиГ-15бис» набирает 3000 метров за один боевой разворот, поэтому растратив так дешево запас высоты, американцы рискуют попасть под их атаку сверху. Другое дело, что у линии фронта «МиГов» до сих пор практически не бывало — это и позволяло авиации интервентов делать все, что хочется. Но сейчас ситуация была особая. Во-первых, вчера утром «МиГи» должны были нанести штурмовой удар неподалеку. Это могло заставить врага осторожничать, а возможно, и вообще прекратить полеты ударных самолетов в этом районе на несколько дней. А во-вторых, «МиГи» и сейчас должны были находиться где-то рядом.

— Не знаю, что им нужно. Может, мне кажется, но по-моему они уходят… — заметил старший капитан Ю после нескольких долгих секунд. — И это правильно. Ты их опознал?

— Не уверен, — отозвался Петров, так же внимательно глядя вверх. — Может быть, «Бэньши», а может быть, даже «Старфайры»[112]. В любом случае что-то сравнительно небольшое.

— Возможно, — согласился тот. — Нам большой разницы нет. Вперед!..

Корейский разведчик приподнялся на ноги и уже взмахнул рукой, чтобы указать направление движения, когда в воздухе повис вой. Совсем другой, чем вой реактивных двигателей, он застал его врасплох, на середине движения, и хотя старший капитан Ю успел выкрикнуть приказ, сам он лечь уже не успел. Взорвавшаяся в десяти шагах мина шаркнула по нему осколками, и почти сразу же несколько разрывов поднялось вокруг залегших, вжавшихся в засыпанную снегом канаву людей, с визгом полосуя небо и снег кусками паршивого сталистого чугуна, из какого льют или штампуют по литью корпус мин.

К этому моменту он уже лежал на снегу, ощупывая себя. «Живой», — это было первое слово, которое старший капитан Ю сумел произнести. Три или четыре осколка прошлись по нему касательно, вспоров кожу и мышцы. Еще один, раскаленный собственным движением, пробил утепленную куртку и завяз в теле чуть повыше паховых связок: воя от боли и ненависти, разведчик выдернул его срывающимися пальцами и отбросил далеко в сторону. Это заняло секунду.

— Пак!

Не обратив внимания на ящерицей подползшего к нему «военинженера» Петрова, старший капитан перекувырнулся на земле и накрыл собой американца — по счастью, не успевшего встать на ноги по команде. Сверху навалился русский, и они лежали втроем, вздрагивая, когда близкий разрыв осыпал их комьями вывернутой из-под снега промерзшей земли, каждый момент ожидая, что какая-нибудь из мин ляжет точно в их кучу, разметав и исковеркав всех троих.

Привыкнуть к этому было невозможно, поэтому старший капитан Ю просто ждал, зная, что конец приходит всему. Потом огневой налет угас — сразу, как будто ветром задуло пламя в костре.

— Живые?

Кто-то подбежал, наклонился, потрогал. Найдя силы, Ю приподнялся, взглянув сначала на пленного (по ругательствам было ясно, что тот жив и даже цел) и только потом на спросившего. Это оказался командир корабля, вывезшего их «с той стороны». Как его там, «товарищ До Вы». Вид у товарища был непростой: лицо абсолютно белое, меловое, но сам он при этом совершенно уверенный и едва ли не счастливый. Так, во всяком случае, старшему капитану показалось, хотя делать выводы из выражения лица европейцев — занятие малопродуктивное. Правая рука моряка висла как плеть, левой, закинув автомат за спину стволом вниз, он зажимал разодранное плечо. Потом подбежал еще один — коренастый, широкоплечий, не такой уже молодой мужик лет по крайней мере тридцати двух или тридцати трех. Он тоже был из Советского Союза и тоже похож на азиата, хотя и поменьше ростом, чем инженер—старший лейтенант. Откуда он взялся, Ю вспомнить не сумел, хотя попытался. Вроде бы выпрыгнул из командирской самоходки, а может быть, и нет. Раны выли и кричали о себе, и хотя усилия воли пока вполне хватало на то, чтобы не дать боли подавить контроль над собственным телом, думать при этом было все-таки тяжело.

112

Запрет американского командования для всепогодных перехватчиков «F-94 „Starfire"» на пересечение линии фронта был снят действительно лишь в начале 1953 года.