Страница 13 из 14
Но являясь эмиграцией литературной, духовной, культурной, назовите как хотите, мы, тем не менее, хотим того или не хотим, являемся для окружающих также, если не в первую очередь, эмиграцией политической, что в свою очередь ставит перед нами проблему гражданского существования за пределами своей страны.
«Мы не в изгнании, мы в послании», — сказала как-то большая русская поэтесса, и в том, как каждый из нас понимает это самое «послание», заключено зерно внутреннего, а подчас и внешнего конфликта в нашей среде.
Противостояние диктатуре в России начиналось с мучеников-одиночек, но их влияние на последующие литературные поколения оказалось настолько духовно радиоактивным, что в результате в нашей стране сложился, если так можно выразиться, генетический тип писателя, который противостоит насилию не потому, что сознательно выполняет героическую миссию, а потому, что иначе он просто не мог бы жить, ибо хочет остаться личностью, Человеком.
Крушение эпохи мифов
Недавно мне пришлось быть участником литературного симпозиума «Биеннале» в Венеции, на котором обсуждалось творчество так называемых диссидентских писателей. Симпозиум открыл итальянский новеллист Альберто Моравиа — автор достаточно известный далеко за пределами своей страны и в частности в Советском Союзе.
В течение примерно пятнадцати минут выступления маститый мэтр коснулся самого широкого круга тем и вопросов: от советских изданий Кафки и Джойса до особенностей классовых культур. За эти считанные минуты он ухитрился определить свое отношение к революции вообще и к ее благотворному влиянию на историю, в частности, развенчал буржуазию и ее мнимые достижения, поведал слушателям о своей последней поездке в Москву, прошелся по еврокоммунизму и так далее, и тому подобное. В приливе благодарности к знаменитому писателю, который не побоялся появиться на столь одиозном с точки зрения среднего западного интеллектуала собрании, никто не заметил, что гость ни словом не обмолвился по поводу основной темы дня, то есть самой диссидентской литературы.
Я привожу этот частный, но весьма характерный пример в качестве иллюстрации к тому способу терминологических коммуникаций, который с некоторых пор прочно укоренился на Западе в средствах массовой информации, в научных дискуссиях и политической полемике. «Правые», «левые», «империализм», «неоколониализм», «эксплуатация», «демократия», «диктатура», «реакция», «прогресс» — вот примерно тот нехитрый набор клишированных отмычек, с помощью которых интеллектуальные бизнесмены взламывают хрупкие тайники современной психологии.
Этот птичий язык тотемных знаков, ритуальных символов, клановых паролей подменяет здесь сегодня всякий сколько-нибудь серьезный человеческий разговор, диалог, дискуссию, обеспечивая душевный комфорт огромному числу обывателей, не желающих самостоятельно мыслить и за что-либо нести ответственность.
Эта языковая тарабарщина освобождает желающих от всех духовных и гражданских обязательств, предлагая взамен этот мир удобных стереотипов, где человек может объяснить себе все, что угодно, не затрудняя свою совесть или мыслительный аппарат жизненными решениями конкретного свойства.
Таким образом, в обществе постепенно возникает система обязательных и грозных табу, нарушение которых влечет за собой различные формы гражданского и политического остракизма. В атмосфере возникающего затем психологического террора, во всех, областях общественной жизни начинают прорастать горькие семена будущего Аушвица и ГУЛага. Восточноевропейская история второй половины девятнадцатого и начала двадцатого веков самое красочное тому свидетельство.
Наверное поэтому, именно оттуда, с Востока, прозвучало в наши дни слово, возвестившее миру приближение эпохи духовного и общественного возрождения. Восток и в частности Россия, пройдя сквозь все девять адских кругов тоталитарного соблазна, усилиями лучших своих сыновей взрывают твердыни идеологических мифов, развенчивают вчерашних идолов, сметают с лица земли остатки политических алтарей, возвращая словам, понятиям, фактам их подлинный смысл и значение.
«Мы не из левого лагеря, мы не из правого лагеря, мы — из концлагеря», — говорит Владимир Буковский. И о лапидарную обнаженность этой позиции разбиваются самые ухищренные построения интеллектуального истеблишмента на Западе.
Трудно назвать теперь область человеческой деятельности, в которой так или иначе не отражался бы этот начатый на Востоке мучительный процесс переоценки еще вчера незыблемых ценностей, восстановления исторической памяти, поворота к подлинно гуманистическим идеалам: Правде, Милосердию и Справедливости.
Процесс этот прежде всего свидетельствует о всеобщем предчувствии близких и, я уверен, коренных перемен в современном мире вообще. Мы стоим на пороге полного преображения политического, духовного и даже географического облика Земли. И только от нашего мужества, от степени нашей солидарности, от нашей личной ответственности, наконец, зависит, в каком направлении — позитивном или негативном — будут разворачиваться предстоящие события.
Разумеется, крайне трудно, если вообще мыслимо, предсказать развитие этих событий, но ясно одно, — и это можно утверждать с абсолютной уверенностью, — что мы переживаем сейчас период крушения идеологических мифов, что возврата к их возрождению нет и что Новая Земля и Новое Небо уже впереди.
В кривом зеркале
Русской литературе в лице ее крупнейших представителей, как говорится, не занимать стать самоуничижения, беспощадности по отношению к себе, к окружающей среде или к России вообще.
От лермонтовского «страна рабов, страна господ», через максимы Чаадаева до некрасовского «Кому на Руси жить хорошо» наша отечественная словесность с завидным постоянством обнажала перед всем миром пороки и язвы своей страны, своего общества.
Эта глубоко христианская традиция покаяния продолжена сегодня такими нашими соотечественниками, как Андрей Сахаров и Александр Солженицын. Те, кто внимательно следит за их выступлениями о положении внутри страны, могут подтвердить, что выступления эти весьма и весьма далеки от какой-либо сусальности или лакировки.
Но трезво оценивать свой народ, его культуру и историю это еще не значит искажать общий их контекст в угоду сиюминутной политической конъюнктуре, что, к сожалению, в самое последнее время сделалось правилом для некоторой части не только западных, но и отечественных интеллектуалов.
Для примера я позволю себе цитату из стенограммы одного вполне представительного симпозиума: «Мне стыдно за мою страну — за эту могучую и подлинно великую державу, которая недостойна собственного величия; она обрекла на гибель Пушкина и Лермонтова, взвела на эшафот Достоевского, травила Льва Толстого, изгнала Герцена…».
Эту цитату можно было бы принять за выдержку из советского учебника литературы, если бы она не принадлежала уважаемому ученому, знатоку французской литературы, которому прекрасно известно, что бесподобный Шенье закончил на гильотине (мне могут возразить: мол, не за литературу же! Но ведь и Достоевский отбывал каторгу не за литературу!); что гордость Франции Вольтер весьма значительную часть жизни провел в изгнании, где, кстати сказать, уже в шестидесятые годы прошлого столетия оказался и великий Гюго; что большая часть цивилизованного французского общества и печати в дни Дрейфуса и позже травила Золя, как зайца, чего в России, годы спустя, во время процесса Бейлиса и в помине не было, наоборот: за редчайшим исключением «варварская» русская пресса и «дикая» русская интеллигенция единым фронтом выступили против антисемитского шабаша в Киеве. Между прочим, и упоминаемого в общем контексте Пушкина убило не «царское самодержавие», но представитель «европейской культуры «Дантес, а мог бы, кажется, выстрелить вверх, показать «восточному дикарю» свое цивилизованное великодушие и галльское благородство, так нет же, в сердце метил и «в руке не дрогнул пистолет».