Страница 1 из 8
ВАДИМ АНДРЕЕВ. СТИХОТВОРЕНИЯ И ПОЭМЫ. В 2-х томах. Т.I[1] [2]
Лазарь Флейшман. Предисловие
В.Л. Андреев
Творчество Вадима Андреева (1902–1976) различными своими гранями отражает коренные черты русской культуры XX века и в какой-то степени символизирует ее судьбу. Старший сын Леонида Андреева, одного из лучших прозаиков России предеволюционного десятилетия, в трехлетнем возрасте лишившийся матери и только временами живший с тех пор в новой семье отца, он через смуту революции, гражданской войны и эмигрантского бытия пронес глубоко выстраданное ощущение неразрывности со всем русским прошлым, обостренное сознанием принадлежности к роду, и по отцовской, и по материнской линии связанному с историей литературы и общественного движения. Сформировавшиеся в юношеском возрасте политические убеждения воспринимались Вадимом Андреевым как нравственные принципы, унаследованные от русской либеральной интеллигенции. В конце жизни он писал: «Я не знаю, как родилась во мне ненависть к самодержавию и преклонение перед декабристами и народовольцами, неприятие антисемитизма и расового неравенства (ни дело Бейлиса, ни «Хижина дяди Тома» — впрочем, может быть, даже не сама скучноватая и сентиментальная книга Бичер-Стоу, но разговоры о ней — не могли пройти бесследно), ужас перед провокаторством и доносами, неприятие смертной казни, вера в революцию, слепая вера в русский народ, — я не знаю, когда они стали моими, но вне их я себя не мыслю. Все эти волнения, споры, неизбежные противоречия, когда отвлеченные понятия сталкивались с баррикадами, которые ставила реальная действительность, — все это было тем воздухом, которым жила русская интеллигенция в начале XX века»[3]. Противостояние метропольной и эмигрантской частей русской культуры и возникшая у Андреева в ответ на это противостояние убежденность в эфемерности и ненормальности существования зарубежной России (а именно пришлось прожить всю свою сознательную жизнь), неясность и неопределенность будущего русской страны — все это наложило на его поэзию неизгладимый отпечаток. В этом — источник сквозной у него темы «сиротства» (одновременно и метафизического, и буквально-биографического) и пронзительно звучащей темы томительного отрыва от родных корней; в этом же — объяснение многих особенностей общественной позиции писателя.
Расщепленность русской литературы на метрополию и диаспору нашла парадоксальную параллель в литературной репутации Вадима Андреева: в то время как в эмигрантской среде он был ценим как поэт, автор пяти стихотворных книг (включая изданную посмертно), в Советском Союзе, с шестидесятых годов начиная, публиковалась почти исключительно его автобиографическая проза. Но парадоксальность места Андреева в литературе этим не исчерпывалась: факторы как чисто биографического, так и мировоззренческого характера осложнили позицию Вадима Андреева и внутри эмигрантской России. Неслучайно поэтому ретроспективный сборник его назван «На рубеже» (а не, скажем, «За рубежом»). Андреев рано испытал отталкивание от «белого» движения, с которым соприкоснулся волею судеб в семнадцатилетнем возрасте. Участие в гражданской войне свелось для него к мимолетному эпизоду в Грузии, о котором он поведал в повести «История одного путешествия» и в автобиографической поэме «Возвращение» (1936). Последовавшие контакты с остатками врангелевских войск в беженском лагере на Босфоре и в Константинополе обострили в юноше ощущение исторической неправоты белой армии. В «Возвращении» дана «покаянная» формулировка, выразившая существо позиции поэта на протяжении всей его жизни:
Размышляя спустя много лет о жизненной траектории, приведшей его и зарубежье, Андреев рассказывал в своих мемуарах: «Никуда не уезжая из нашего дома, мы оказались за границей. Осенью 1920 года я уехал из Финляндии, но опять-таки я не уезжал за границу, я ехал в Россию, в Крым, путем самым невероятным, но ехал домой. Подхваченный вихрем событий, я облетел всю Европу, долетел до Грузии, вернулся в Константинополь и вот теперь… Теперь я увидел своими глазами константинопольскую белую, главным образом военную эмиграцию и понял, насколько она чужда всему тому революционному, чем я жил с детства»[4]. В русском лицее в Константинополе Вадим познакомился с будущими своими друзьями на всю жизнь — Даниилом Резниковым и Брониславом Сосинским — и вошел в ученический литературный кружок. Вместе с другими «лицеистами» весной 1922 года он был переведен в Болгарию, откуда уже в апреле выбрался в Берлин с помощью комитета Уиттимора, созданного для поддержки эмигрантской студенческой молодежи.
Стихи Вадим писал с десятилетнего возраста, но именно в Берлине осознал себя поэтом. Трудный процесс литературного самоопределения во многом происходил путем освобождения от гипнотического влияния отца. В своих мемуарах он свидетельствует: «Понемногу я превратился в тень отца, повторявшую его доводы, его впечатления, даже его жесты. На долгое время он привил мне свои литературные вкусы, и даже теперь, спустя почти сорок лет, я иногда ловлю себя на том, что в основание моих литературных оценок ложатся сказанные отцом слова. Для меня нужны были многие годы, гражданская война, жизнь, совершенно не похожая на ту, которой жил отец, чтобы вновь обрести мое потерянное “я”»[5].
Обращение к стихам само по себе было формой такого «освобождения», тем более, что влияние литературной школы, к которой с отрочества тянулся Вадим (русский символизм. Блок), на начинающих поэтов вызывало у отца только саркастическую насмешку. Между тем именно отсюда, из символистского лагеря, и пришла поддержка первым литературным выступлениям юноши. В Берлине, ставшем в те дни центром русской литературной жизни, начинающий поэт встретился с Андреем Белым, редактировавшим отдел поэзии в газете «Дни» и взявшим туда первые стихи Вадима. Эту публикацию он и считал своим литературным дебютом[6]. Вслед за тем он стал печататься на редактируемой Р.Б. Гулем литературной странице берлинской сменовеховской газеты «Накануне». Доброжелательно отнесся к первым стихотворным опытам Андреева находившийся тогда в Германии Борис Пастернак.
В специфической атмосфере русского Берлина Вадим Андреев перешагнул «символистские» влияния, открыв для себя новаторскую линию в текущей русской литературе и горячо увлекшись ею. Вместе со сверстниками Анной Присмановой, Георгием Венусом, Семеном Либерманом и Брониславом Сосинским он основал молодежный литературный кружок, выпустивший поэтический сборник «4+1». Под той же маркой вышла его первая стихотворная книжка «Свинцовый Час». Составляющие ее стихи свидетельствуют о сознательно «антисимволистской» установке автора. Стремление к «преодолению символизма» проявилось у Андреева не в ориентации на акмеистическую поэзию или футуризм в его наиболее радикальных и шумных проявлениях (например, Маяковский, гастролировавший осенью 1922 года в Берлине), а в воздействии поэтики «младшей линии» в футуризме (Большаков, Шершеневич, до некоторой степени Б. Пастернак и Асеев). Продиктовано это было, по-видимому, разработкой «военной» темы — отсюда «мужественная» структура» синтаксиса и стиха, широкое культивирование «новой» рифмы, обращение к нетрадиционным метрическим формам и демонстративный «антиэстетизм» образов.
1
В настоящее издание стихотворений и поэм Вадима Леонидовича Андреева включены все опубликованные при жизни автора и после его смерти поэтические произведения (Исключение составляет поэма «Детство», опубликованная посмертно в журнале «Отчизна» (1977, № 6), которая не вошла в настоящее собрание.), а также большая часть прежде не публиковавшихся стихов, сохранившихся в архиве писателя. Необходимые архивные материалы или их копии были предоставлены в наше распоряжение дочерью Вадима Андреева Ольгой Андреевой-Карлайль (Сан-Франциско, США) и хранителем Русского Архива в Лидсе (Великобритания) Ричардом Дэвисом, которым мы приносим искреннюю благодарность.
Первые четыре раздела первого тома представляют собой воспроизведение четырех книг Вадима Андреева, вышедших при его жизни:
Свинцовый час. Берлин: «4+1», 1924.
Недуг бытия. Вторая книга стихотворений. Париж: «Стихотворение», 1928.
Восстанье звезд. Поэма. Париж: «Стихотворение», 1932.
Второе дыхание. Стихи 1940–1950 гг. Париж: «Рифма», 1950.
В пятом разделе помещены все выявленные нами поэтические произведения автора, опубликованные при его жизни в периодических и непериодических изданиях, но не включавшиеся им в вышедшие сборники.
Во второй том вошли стихи, не публиковавшиеся при жизни автора. Более подробные пояснения к принципам составления второго тома содержатся в преамбуле к примечаниям к нему.
При подготовке настоящего издания мы исправили имевшиеся в предшествующих публикациях явные опечатки (в нескольких случаях — руководствуясь авторской правкой на печатных экземплярах) и привели орфографию в соответствие с современными нормами.
Датировки, отсутствовавшие при первых публикациях текстов и восстановленные нами по архивным или более поздним печатным источникам, помещены в квадратные скобки. Через запятую даются разночтения в датировках в разных источниках, через дефис — двойные авторские датировки. Во втором томе датировки восстановлены по совокупности архивных источников без специальных оговорок.
В примечаниях приводятся все известные нам библиографические сведения о публикации каждого из стихотворений с указанием основных разночтений. Эпиграфы и посвящения специально не комментируются. Отметим лишь, что инициалами «О. А» обозначены посвящения жене Вадима Андреева Ольге Викторовне Андреевой (Черновой).
2
Принятые сокращения:
А) Печатные источники
НР Вадим Андреев. На рубеже. 1925–1976. Париж: «ИМКА-Пресс», 1977.
А Аврора, журнал (Ленинград).
ВР Воля России, журнал (Прага, Париж).
З Звезда, журнал (Ленинград).
ЛРЗ-2 Литература русского зарубежья. Антология в шести томах. Т. 2. (М.: «Книга», 1991).
MB Мост на ветру, сборник (Берлин: «4+1», 1924).
Н Накануне. Литературная неделя, приложение к газете «Накануне» (Берлин).
Нв Нева, журнал (Ленинград).
Не Новоселье, журнал (Нью-Йорк).
РЗ Русские записки, журнал (Париж, Шанхай).
Ру Русский сборник 1 (Париж: «Подорожник», 1946).
С1-2 Стихотворение. Поэзия и поэтическая критика, альманахи 1–2 (Париж, 1928).
СЗ Современные записки, журнал (Париж).
СП Своими путями, журнал (Прага).
СС Сборник стихов. 1 (Париж, 1929).
Ч Числа, сборники (Париж).
Э Эстафета. Сборник стихов русских зарубежных поэтов (Париж: «Дом книги», 1948).
Я Якорь. Антология зарубежной поэзии (Берлин: «Петрополис», 1936).
PV Poesie Vivante, 1967, 22. (Стихи В. Андреева напечатаны в этом журнале на русском и французском языках; перевод Ольги Андреевой-Карлайль.)
Б) Архивные материалы
БТ рукописная беловая тетрадь 1930-х гг. (личный архив Ольги Андреевой-Карлайль);
МС авторский машинописный сборник избранных стихотворений 1924–1959 гг. без названия (там же);
НР-56 авторский машинописный сборник избранных стихотворений «На рубеже», 1956 (Русский Архив в Лидсе, Великобритания);
П авторская машинописная подборка стихов «Последнее» (там же);
СР авторская машинописная подборка стихов «На рубеже: Стихи о России» (там же).
3
Неопубликованные воспоминания В.Л. Андреева, хранящиеся в Русском Архиве в Лидсе.
4
Вадим Андреев, История одного путешествия. Повести (Москва: Советский Писатель, 1974), стр. 215–216; ср.: «За границей отец и вся наша семья оказались случайно после того, как Советский Союз признал независимость в то время красной Финляндии и разделяющая два государства граница прошла по Сестре-реке. Получилось так, что не мы уехали из России, а Россия ушла от нас». — Вадим Андреев, Детство. Повесть (Москва: Советский писатель, 1966), стр. 259–260.
5
Вадим Андреев, Детство, стр. 225. Ср. строки из тогдашнего стихотворения: «Лишь отчество со мной, слепой двойник, Непреодолимое наследство».
6
Детские стихи, появившиеся в гимназические годы в гельсингфорсской газете, Андреев в расчет не принимал. — См.: Вадим Андреев, «Возвращение в жизнь», Звезда, 1969, № 6, стр. 101.