Страница 7 из 8
Вот и в тот день, когда у отца приключился сердечный приступ, все было ОК. Настолько же ОК, насколько и всегда. От этого ОК и инфаркты приключаются, и с ума, бывает, люди сходят. И совсем не обязательно, чтобы произошло что-то из ряда вон выходящее. Отец говорит: «Все было, как всегда». И я ему верю. Накопившееся «как всегда» – груз, который не каждому атланту под силу.
И вот теперь я одна уже не в четырех стенах, а в восьми. Если же посчитать еще стены кухни, санузла и коридора, то получается столько, что взвыть впору.
Общие темы. Ишь чего захотела! Сидишь теперь в тишине и горько размышляешь о том, что источником любого живого звука в этих до ужаса многочисленных стенах можешь быть только ты. Еще немного – и начнешь чувствовать себя последним человеком во вселенной. Так, наверное, и сходят с ума… Ну вот, опять я о том же. Из всех возможных мероприятий по борьбе с тишиной почему-то приходит на ум только одно – включить телевизор. Но вот именно этого и не хочется. А подруги… Кто, спрашивается, в одиннадцатом часу вечера захочет поработать скорой психологической помощью?Собаку, что ли, завести?
Любка
Не люблю сентябри-октябри. Ноябрь, строгое предзимье, предчувствие зимней радости, – другое дело. Да и вообще, я из тех, кто дождь любит больше, чем солнце, желтому цвету предпочитает черный, а золоту серебро.
Предчувствие радости… Иногда это предчувствие куда значительнее, нежели сама радость.
Дождик накрапывает, а я иду себе, гуляю. И не потому, что не хочется оставаться в пустой квартире. Точнее, не только поэтому. Отпуск у меня. И дело очень кстати подвернулось – Насте вынь да положь потребовалась книжка по вязанию. Я-то не из рукодельниц, а вот мамина завалялась в книжном шкафу, Настька ее видела не раз и не два, а тут вдруг: «Очень надо, хочешь, я на такси приеду?» «Теперь я понимаю, почему про блондинок анекдоты ходят, – огрызнулась я. – Сиди дома, сама привезу».
От Настиного дома до троллейбусной остановки – десять шагов, это если на десятисантиметровых шпильках. В кроссовках, подозреваю, в два раза меньше. Но я сегодня нацепила шпильки. И мне вдруг захотелось (что я там говорила про блондинок?) на этих пресловутых шпильках прогуляться под дождичком да по бездорожью, и я, вместо того, чтобы идти прямехонько к остановке, свернула в безлюдный переулок.
Спешу разочаровать любителей Стивена Кинга и поклонников Фредди Крюгера с Ганнибалом Лектором: маньяки у нас не водятся. Был один, да и тот на поверку оказался допившимся до белочки сантехником, возжелавшим совершить какое-нибудь доброе дело на пользу человечеству. Этой идеей он и пугал до икоты гуляющих старушек и детишек, пока однажды не нарвался на дембеля-десантника. В боевик ужастик так и не превратился: у новых знакомых оказались родственные интересы, и дружеские отношения были окончательно оформлены в ближайшем пивбаре. Если что-то из всего этого и получилось, так криминальная драма: досталось участковому, ситуацию разруливал наряд.
Так что если кого и приходится опасаться одинокой даме дождливым осенним вечером, так это взбесившихся собак и укуренных нариков. Первое – редкость, второе – не то чтобы совсем, но и не то чтобы очень. Одним словом, степень риска допустимая.
Иду себе вдоль какого-то длинного забора и каких-то длинных строений явно народнохозяйственного назначения. Иду, протыкая шпильками размягчившийся грунт, бурчу под нос нецензурное. Одним словом, получаю удовольствие, сдобренное капелькой адреналина. И вдруг…
Нет, увы, ни сияющего огнями НЛО, ни блещущего сквозь мрак эльфийского костра. То есть ни фантастики, ни фэнтези, один только реализм. Но КАКОЙ реализм! Подсвеченная розоватым табличка-указатель с витиеватой золоченой надписью «Центр развлечений «Трианон», дорога (в галогенном свете ничем не уступающая сказочной, ну, той, из желтого кирпича), а дальше – сияющий и блещущий трехэтажный барак, выполненный в архитектурном стиле «брежневский модерн». Сэкономили на аренде… а табличка – шикарная, ей-ей!
Весь оставшийся отрезок пути я размышляла о том, как далеко может завести любовь к звучным именам. И дело даже не в расхожем «как вы яхту назовете», а в искажении сущности – по непониманию, по глупости. Вон, раньше: если написано на здании «Гастроном», то гастроном и есть. Ну или в угоду абстрактно-эстетическому мышлению могли «Радугой» назвать или там «Березкой». А теперь? Магазин «Элегант» – полуподвальное помещение, где торгуют китайским шмотьем. А рядом «Для Вас» – сэконд-хэнд.
На днях зашли с Настькой в бутик. Стенограмма:
– Ой, какая кофточка!
– Уй, е!
– Люб, это у меня в глазах троится или там правда три нуля? Да я точно такую же за четыре сотни на рынке видела!
– А ты видела, куда заходила?
– Да ну их, если на полшага ближе к центру, так уже цену ломят…
– Не-е-е…
Вывожу Настьку на улицу, тычу указующим перстом в вывеску, на которой васильковым по нежно-голубому начертано «Фобос»… Не хватает только магазина декоративной косметики «Деймос». А что вы хотите в стране, где даже шоколадный батончик – и тот «Марс»?
Креатив, однако! Кстати, у нас недавно этим модным словечком парикмахерскую назвали, так соседка баба Рита туда идти побоялась. И я ее понимаю…
Баба Рита, кстати, работает уборщицей в компании (ввиду малости оной правильнее будет именовать просто компашкой), занимающейся наружной рекламой. Так что, думаю, скоро слово «креатив» перестанет вызывать у нее священный ужас. И, заходя со шваброй в санузел, она будет зычно ругаться: «Эк сколько мимо унитаза на-креативили!»Впрочем, не все так плохо. Бар, возникший на месте детского магазина, хорошо назвали, честно. «Три поросенка».
Палыч
В нашей палате, отнюдь не белокаменной, прибыло. И опять же, вновь прибывшего еще нескоро назовут дедом. Бедовый такой мужичок лет сорока пяти, балагур и любитель бородатых анекдотов:
– Я, – говорит, – дизайнер. – Нет, это не фамилия. Фамилия моя Сидоров, шо у того козла, а дизайнер – это профессия.
Вежливо посмеялись. С меня даже сплин слетел вместе с остатками сонливости. Видно, при столь малом количестве общения, какое было у меня в последние полторы недели, на качество я скоро начну забивать.
Сидоров, ко всему прочему, еще и тезкой моим оказался, Пашкой. И так же совсем не по-современному любящим свою работу. Через пару дней мне уже казалось, что о работе дизайнера в частном издательстве я знаю все. Если верить Пашке, с писателем А. и с поэтом Б. он на вась-вась, а с публицистом В. вообще не один литр водки выпил. Среди постоянных Пашкиных клиентов были местный пивной король и колбасный магнат – делал он им этикетки и рекламные буклетики.
– А вот новые пропуска для работников мэрии без меня, наверное, доделают, – вздыхает Пашка. – Они поначалу хотели, чтобы корочки васильковые были, а я им другое предложил. Не коричневые, нет, а, знаешь, такие, коньячного оттенка, с золотым тиснением…
– Коньячного, – говорю, – это хорошо. Это электорату понятно. Но желтые были бы лучше по сути.
– Желтые? – Пашка страдальчески морщит лоб, думает, наверное, как бы потактичнее выразиться о моих дизайнерских способностях.
– Ага, Паш, желтые, – радостно подтверждаю я. – Желтый билет – оно и откровенно, и законопослушно. Короче, полнейшая гармония формы и содержания.Простых смертных тюрьма и больница делают философами. Во что трансформируюсь я, философ, – труднопредставимо и устрашающе.
Любка
Папеньку грозятся выписать со дня на день. Я по-прежнему маюсь отпускной тоской. А ее вечерняя модификация – это вообще что-то. Том за томом перечитываю Дюма, пытаясь воскресить то ощущение необычного в обычном, которое посещало меня в детстве. Фигушки! Моя реальность ну никак не хочет производить стыковку с реальностью книжной. Злюсь, плююсь, обижаюсь на Дюма и ухожу к Толкиену. Погружаюсь, но ненадолго. Всплыть меня заставляет мелодичное «динь-динь» над входной дверью. Воображаю: вот открываю я дверь, а передо мной седобородый Гэндальф. Пойдем, говорит, Любка гномикам помогать. И я, вся такая из себя Белоснежка, радостно бросаюсь на помощь гно…