Страница 76 из 101
Это великое соперничество, о котором когда-нибудь со всеми подробностями расскажет историк, длилось довольно долго и с самыми удивительными превратностями. Главным театром военных действий была трапезная, прямоугольная зала, на стене которой висела французская карта с обозначениями морских скитаний Уллиса на остров Калипсо. Чуть ли не каждый вечер соперники собирались вокруг славной вдовы и играли в карты, разнообразя эту забаву игрой в любовь.
Анна была скромной свидетельницей этой атаки. Она открывала двери ежедневным визитерам, накрывала на стол скатерть и, спустя два-три часа, приносила рюмочки с бледно-зеленой наливкой, которую приготовляли монахини, настаивая ее на специальных травах.
Однажды Анна услышала внизу на лестнице громкий голос дона Фиоре Уссорио, который, выйдя из себя во время ожесточенного спора, осыпал оскорблениями аббата Ченнамеле, последний что-то тихо говорил в свое оправдание. Эта непочтительность казалась ей чуть ли не кощунством, и с тех пор она считала дона Фиоре не человеком, а дьяволом, и при встрече с ним быстро крестилась и шептала «Отче наш».
Однажды, весной 1856 года, Анна, стирая белье в Пескарской речке, увидела целую плотину барок, медленно плывущих против течения. Был ясный день. В зеркальной поверхности реки отражались оба берега, соприкасаясь в глубине вод. При виде барок в душе Анны внезапно пробудились воспоминания о ее первом путешествии, она вспомнила об отце и почувствовала прилив нежности. Это была флотилия ортонских судов, плывших от мыса Рото с грузом лимонов и апельсинов. Лишь только суда стали на якорь, Анна приблизилась к морякам и стала смотреть на них с любопытством и нескрываемым волнением. Один из моряков, пораженный поведением Анны, узнал ее и стал дружески расспрашивать, чего ей нужно и кого она ищет. Анна, отведя его в сторону, спросила, не видел ли он случайно в Португальской стране ее отца, Луку Минелла, и не живет ли он еще с этой женщиной? Моряк ответил, что Лука уже давно умер. Он был уже стариком, и спасти его было трудно. Анна едва удержалась, чтобы не заплакать: ей нужно было еще о многом расспросить, и матрос рассказал ей много интересного. Лука женился на этой женщине и имел от нее двух сыновей, старший из них служил матросом на двухмачтовом судне и не раз приезжал в Пескару за товаром. Бесконечное волнение, смешанное со смущением, овладело душой Анны, она едва удержалась на ногах, не будучи в состоянии разобраться в нахлынувших на нее сомнениях. Итак, у нее теперь два брата. Должна ли она любить их? Должна ли она стараться их увидеть? Что ей теперь предпринять? Она вернулась домой в страшном волнении. И с тех пор, когда на реке показывались барки, она спешила на пристань повидать моряков. Нередко с пескарского берега приставал баркас с грузом ослов и пони. Животные, спускаясь на берег, в испуге топали ногами, и воздух оглашался ревом и ржанием. Анна шла к ним и ласково гладила рукой большие головы ослят.
Один знакомый фермер подарил Анне черепаху. В часы досуга Анна охотно забавлялась этим медлительным и молчаливым животным. Черепаха медленно бродила из одного конца комнаты в другой, еле-еле подымаясь своим тяжелым телом на лапы, похожие на оливковые култыжки, причем желтые с черными пятнышками чешуйки щита на ее спине блестели на солнце, отливая цветом самого чистого янтаря. Черепаха с робкой кротостью нерешительно вытягивала свою покрытую чешуей и несколько сплюснутую голову, которая, казалось, вылезала из своей толстой скорлупы, подобно старой измученной змейке. Животное привлекало Анну главным образом своим нравом: спокойствием, умеренностью в пище, кротостью и привязанностью к дому Она кормила черепаху зелеными листьями, кореньями и червяками, с восхищением наблюдая ритмичные движения двойных краев маленьких зубчатых роговых челюстей. Кормя животное, Анна испытывала материнское чувство: она тихим голосом подбадривала черепаху и угощала ее самыми нежными и сладкими травами.
Эта черепаха послужила поводом к идиллии. Подаривший ее фермер стал по нескольку раз в день приходит в дом донны Кристины, чтобы беседовать на террасе с Анной. Будучи человеком мягким, религиозным, благоразумным и справедливым, он с удовольствием убеждался в том, что его хорошие качества отражаются в душе женщины. Мало-помалу привычка к общению превратилась у обоих в дружбу, близкую к любви. Виски Анны уже поседели, и во всем ее лице было разлито глубокое спокойствие. Фермер, которого звали Заккиеле, был немного старше Анны, голова у него была огромная, с выдающимся вперед лбом, и глаза кроткие, круглые, как у кролика. Ведя нескончаемые беседы на террасе, они сидели близко друг к другу. Над ними сквозь балки навеса сияло спокойное небо в виде яркого свода, на котором во все стороны кружились и реяли домашние голуби, белые, как Святой Дух. Друзья говорили об урожае, о плодах земли, о простейших способах возделывания почвы, во всем этом оба они были сведущи.
Так как Заккиеле не прочь был щегольнуть своей ученостью перед невежественной и доверчивой женщиной, то последняя почувствовала к нему уважение, смешанное с безграничным удивлением. От него она узнала, что земля разделяется на пять частей света, а все люди — на пять рас: белую, желтую, красную, черную и коричневую. Она узнала, что земля шарообразна, что Ромул и Рем были вскормлены волчицей и что ласточки осенью переселяются за море в Египет, где некогда правили фараоны. Но почему же все люди, созданные по образу и подобию Божию, не были одного цвета? Как мы можем ходить по шару? Откуда люди узнали о царях-фараонах? Ей так и не удалось понять все это, и она была в большом недоумении. На ласточек она с тех пор смотрела с особым восхищением и была убеждена, что птицы одарены человеческим умом.
Однажды Заккиеле показал ей священную историю Ветхого Завета с иллюстрациями. Анна медленно перелистывала книгу, слушая объяснения своего друга. Она видела Адама и Еву, разгуливающих среди зайцев и оленей, полуобнаженного Ноя, стоящего на коленях перед ковчегом, трех ангелов, Авраама, Моисея, спасенного из воды, наконец, она увидела самого фараона, на глазах которого жезл Моисея превратился в змею, царицу Савскую, праздники Кущей, пытки Маккавеев. Случай с валаамской ослицей поверг ее в изумление. Рассказ о том, как чаша Иосифа очутилась в мешке Вениамина, даже вызвал у нее слезы. Она живо представляла себе иудеев, идущих по безводной пустыне под градом белой, как снег, и вкусной, как хлеб, манны.
После Ветхого Завета Заккиеле, тщеславию которого было приятно внимание Анны, начал ей читать «Подвиги франкских королевичей», начиная от императора Константина до Орланда, принца английского. Анна была окончательно ошеломлена и сбита с толку: набеги филистимлян и сирийцев смешались в ее голове с набегами сарацин, Олоферна она пугала с Рициери, царя Саула — с Мамбрином, Елеазара с Балантом, Ноэми — с Галеаной. Она страшно устала, не в состоянии была больше следить за нитью рассказов и пришла в себя только тогда, когда голос Заккиеле произнес имена ее любимых героев — Дузолины и герцога Боветто, который, воспылав страстью к дочери короля фризов, завоевал всю Англию.
Наступила середина сентября. Выпали дожди, и летний зной смягчился, уступив место прелестной осенней погоде. Комнатка Анны превратилась в настоящую читальню. Однажды Заккиеле читал, как Галеана, дочь короля Галафра, потребовала у Майнетта, в которого была влюблена, венок из трав. Потому ли, что завязка была так интересна, или потому, что в голосе чтеца слышались какие-то новые чарующие ноты, Анна слушала его с заметным вниманием. Черепаха спокойно лежала в куче свежих листьев латука. Огромная ткань паука ярко отливала на смотревшем в окно солнце, сквозь тонкие золотистые нити паутины виднелись последние розовые цветочки растущего на навесе табака. Дочитав до конца главы, Заккиеле отложил книгу в сторону, взглянув на всю погруженную в слух женщину, он улыбнулся одной из тех глупых улыбок, которые красноречиво говорят о переполняющих душу чувствах. Затем он застенчиво заговорил с ней Видно было, что он не знает, как бы ему приступить к желанной теме. Наконец, он решился. Не думает ли она о замужестве? Анна не ответила на вопрос. Они замолчали, почувствовав какое-то смутное, сладкое томление. То было пробуждение погребенной юности, зовущее их к любви. Их мозг был словно затуманен парами крепкого вина.