Страница 6 из 15
— Каждому из нас есть над чем задуматься! — с чувством произнес Сулин. — В том числе и уважаемому Борису Григорьевичу Свищеву. Ибо рыба, как известно, портится с головы…
В зале воцарилась гробовая тишина. «Вот оно! — написано было на лицах. — Сейчас долбанет!». Свищев держался мужественно и смотрел на докладчика вполне благосклонно, мол, продолжай в том же духе.
Но с Дмитрием произошло нечто странное. Лицо его вдруг покрылось пятнами. Он то открывал, то закрывал рот, будто выброшенный на сушу карась, но никаких звуков издать не мог. Пауза становилась просто неприличной.
— Смелей, Дмитрий Павлович, смелей! — не выдержал Свищев, начиная нервничать. — Мы вас слушаем!
Но Сулин продолжал молча разевать рот, вперившись глазами в бумажки. На лбу его поблескивали мелкие капли. Зал следил за ним напряженно, ожидая развязки. Впрочем, самые догадливые уже оценили дерзкий трюк Сулина: своим затянувшимся молчанием он как бы подчеркивал значение последней фразы. Дескать, что говорить, когда и так все ясно…
Наконец онемевший Дмитрий, беспомощно взмахнув рукой, побрел на свое место. В последних рядах кто-то крикнул: «Правильно!» Зал загудел. Кое-где раздались аплодисменты. Багровый Свищев, стуча по графину, наводил порядок… Словом, публика еще долго не могла успокоиться, обсуждая выпад отчаянного Сулина.
Заговорил он лишь на третий день. Временную потерю голоса врачи объяснили защитной реакцией организма.
Сапоги
Было воскресенье в январе. Переполненный трамвай со звоном тащился сквозь зимнее утро. Невыспавшиеся горожане спешили на толчок. Сулин, прижатый к замерзшему окну, ехал продавать женские сапоги. Сапоги были привезены Алисе подругой, оказались ей малы, и Алиса, погоревав, командировала мужа на толчок. Сама она болела ангиной и поехать не смогла.
На душе у Сулина было скверно. Продавать что-либо на толчке, стоя в одном ряду с рвачами, казалось ему делом нечистоплотным. Но больше всего его тревожило вот что: сапоги, купленные за девяносто пять рублей, нужно было продать за сто пятьдесят пять и дешевле не уступать. Это жесткое условие, поставленное Алисой, превращало Сулина в спекулянта. Он пробовал спорить с женой, но она, как всегда, убедила его.
— Митя, — холодно сказала Алиса, — не носись со своей порядочностью. На толчке другие цены. Просить там за сапоги девяносто пять рублей — это подозрительно. Ты отпугнешь покупателей.
Стоя на задней площадке вагона, Сулин прижимал к животу портфель с финскими сапогами и перечитывал глупость, нацарапанную на окне. Трамвай пересек город и замер на конечной остановке. Пассажиры выгружались быстро, нервничая и волнуясь. Спрыгнув на снег, Дмитрий оглянулся.
Бледнело холодное небо. Вдали темнел низкий забор, за которым начиналось царство вещей. Вереницы людей тянулись по полю, вливаясь в узкие ворота. Подлетали такси, выплескивая новые порции горожан. Разворачивались автолавки, груженные тапочками и полотенцами. На крыше киоска «Спортлото» хрипел репродуктор: «Проигрываете вы — выигрывает спорт!» Посреди поля горели священные угли мангала, смуглый человек в белом халате размахивал фанеркой над кусочками мяса, и месяц косился на шашлыки, как голодный пес.
Сулин достиг ворот и, заплатив пошлину, очутился на толчке. Толпа всосала его, закружила и понесла, оглушив шумом и пестротой. Растерявшись, он забыл о своей миссии и теперь просачивался куда-то вглубь, глядя по сторонам.
Мелькали старухи с гроздьями мохеровых шапок, цыганки, достающие из бесконечных юбок жевательную резинку, краснолицые мужики, увешанные песцами. Большеротый человек прошел мимо Сулина, прошептав: «Имеется «Декамерон», исключительно сексуальный роман…» Что-то доказывали друг другу продавцы собак. Шубы, пахнущие нафталином, сервизы, расставленные на снегу, заплатанные джинсы, развязные глиняные кошки, подвенечные платья, фальшивые камни, позеленевшая рухлядь — у Сулина на миг закружилась голова, но, подталкиваемый со всех сторон, он не мог остановиться.
Наконец людские волны прибили его к месту, где кипела торговля обувью. Прислонившись к забору, Сулин извлек из портфеля сапоги и, стараясь не встречаться глазами с публикой, начал разглядывать свой товар, словно видел его в первый раз. В эту минуту он презирал себя.
Подошли парень и девушка. Девушка спросила размер, а парень — цену.
— Размер тридцать восьмой, прошу сто пятьдесят пять, — ответил Дмитрий, как учила Алиса, смутился и добавил, — в крайнем случае, сто пятьдесят…
Больше всего он боялся сейчас страшного упрека «Спекулянт!», но все протекало спокойно. Сапоги оказались девушке велики, и пара, мило улыбнувшись Сулину, пошла дальше. А он остался стоять, взбудораженный и страдающий, в ожидании новых покупателей. Ждать пришлось недолго.
Около него остановилась рослая дама, сопровождаемая молчаливым мужем. Она коротко бросила: «Финляндия?», Сулин кивнул, и дама стала примерять сапог. Голяшки не сходились на ее могучих икрах, дама злилась, наливаясь кровью, раскачивалась, потом резко сказала: «Георгий!».
Муж, присев, вцепился в сапог, но молния по-прежнему не застегивалась.
Дмитрий с тревогой следил за попытками дамы натянуть сапог, но протестовать не решался, боясь обидеть покупательницу. Начали собираться зеваки. Одни стояли молча, равнодушно разглядывая ногу дамы, другие подавали советы.
Наконец женщина сдалась. Муж помог ей выпрямиться. Она громко сказала: «Шьют, паразиты!», и чета удалилась. Сулин быстро осмотрел сапог и, убедившись в его целости, облегченно вздохнул.
А народ все прибывал. Каждую минуту кто-то спрашивал у Дмитрия размер и цену. Он уже осмелел настолько, что смотрел на покупателей без смущения и отвечал довольно твердо. В голове копошилась мыслишка: «Мало прошу, можно сто шестьдесят заломить. Или даже сто семьдесят. Это толчок, здесь не церемонятся… Вон тетка дрянь продает, а просит сто пятьдесят пять…»
Рядом с Сулиным торговала сапогами низенькая тетка в пуховой шали и валенках. Сапоги ее были похуже, чем у Дмитрия, но просила она за них столько же. Встречаясь с ней взглядом, Сулин замечал злые льдинки конкурента и поспешно отворачивался.
Какой-то летчик в сомнении бродил от Дмитрия к тетке, возвращался, вздыхал и опять уходил. Сулин не пытался его уговаривать, демонстрируя честную борьбу. Некоторое время тетка тоже молчала, затем не выдержала и сказала летчику, кивая на Сулина:
— У него кожзаменитель, а это чистая кожа…
Она врала, но Дмитрий не произносил ни слова. Он считал, что летчик сам поймет, где кожа, а где заменитель.
Летчик, поколебавшись, купил сапоги у тетки. Трижды пересчитав деньги, она спрятала их и ушла, не взглянув на побежденного конкурента. Обида захлестнула Сулина.
«Карга, сволочь, — мысленно клеймил он тетку. — Что делают деньги с человеком! Ведьма!»
К Дмитрию подошла женщина. Спросила размер. Стала мерить. Сапоги были ей как раз, чувствовалось, они ей понравились.
— Сколько? — спросила покупательница.
— Сто семьдесят, — не моргнув, ответил Сулин и замер в ожидании реакции.
— Дороговато хотите, — женщина покачала головой. — Отдадите за сто сорок?
Дмитрий был разочарован. Он уже не помнил, что куплены были сапоги всего за девяносто пять рублей. У него было такое чувство, что его хотят надуть или обсчитать. Ну уж нет, дешевить он не намерен!
— Сто семьдесят, — твердо сказал Сулин. — Торговаться не собираюсь!
Женщина пошла дальше. Некоторое время он с сожалением следил за ней, затем потерял из виду.
«Пусть идет, — обиженно думал Дмитрий. — Пусть поищет такие сапожки!»
В толпе вдруг промелькнуло знакомое лицо. Сулин быстро отвернулся, напуганный видением. Ему показалось, что это был кто-то из сослуживцев. Встречаться с коллегами ему не хотелось, он боялся понимающих улыбок и неприятных слухов на работе.
Но никто не подходил к Дмитрию, и он успокоился, решив, что ему померещилось.
Сулин ошибся. Он понял это минут через десять, когда перед ним вдруг возникла сутулая фигура инженера Гунева. Гунев работал в другом отделе, знал его Сулин плохо, но при встречах здоровался.