Двенадцать неотправленных писем

Перехожу к последнему пункту своего письма.

Вы внушали нам, что не важно «кем быть», а важно — «каким быть». Вы учили, что главное — это честность и добросовестное отношение к делу. Все это правильно, и все же на первое место я поставил бы вопрос «кем быть?» На собственном опыте я убедился, что никакая добросовестность не даст удовлетворения, если человек не нашел своего места в жизни. Говорю об этом не без горечи, ибо работу свою не люблю, хотя выполняю ее на совесть. Кто знает, какие во мне гибнут способности: физика, философа, военачальника? Помогла ли мне школа найти призвание? Мягко говоря, и не пыталась.

Вы можете возразить, дескать, яркое дарование все равно себя проявит, пробьется, как трава сквозь асфальт. Ну а что же, Лидия Михайловна, делать тем, у кого талант скрытый, у кого он запрятан поглубже и самостоятельно проклюнуться не может? Как быть такому человеку? Он ведь чувствует, что тлеет в нем что-то такое-этакое, а что именно — не знает. Годы уходят, а ничего не сделано, никаких заявок о себе, никаких «озарений»… Нет, что ни говорите, а первая задача учителя — определить в ученике «зерно» и помочь ему прорасти. Не искали Вы, Лидия Михайловна, в нас этих зерен, не нацеливали на вершины. Не потому ли никто из нашего класса, как говорится, высоко не взлетел, что лепили нас по одному шаблону? Не верю я, что из тридцати ребят не нашлось ни одного одаренного, не могу поверить.

Вы можете возразить, что совсем не обязательно «высоко взлетать». Мол, разве нельзя занимать скромную должность и получать от жизни удовлетворение? Дескать, не всем же хватать с неба звезды… Согласен, не всем. Но тогда надо примириться с тем, что ты человек обыкновенный, средний, что ты от природы обречен быть исполнителем. Нет, я отказываюсь принять такое «утешение»! Уж лучше ходить в неудачниках, в аутсайдерах, но только с верой в свою незаурядность!

Вы, Лидия Михайловна, поймите меня правильно. Вы нас любили, искренне желали нам добра. В этом я не сомневаюсь. Но факт остается фактом: школа до конца свою задачу не выполнила (по крайней мере, если говорить обо мне). Мысль о том, что жизнь могла сложиться иначе и интересней, грызет меня, не давая покоя. В суете как-то забываешь об этом, но на досуге накатит обида, что все уже позади и ничего не изменишь, и становится на душе муторно…

Еще раз прошу, Лидия Михайловна, не обижайтесь за мои упреки. Это называется «поплакать в жилетку». Выплеснул тоску на бумагу — сразу полегчало. Крепкого Вам здоровья и благополучия.

Ваш бывший ученик

Саша Снегирев

P. S. Ну разве пошлешь такое!

Оно ведь убьет ее наповал. И сомневаться нечего…

Письмо одиннадцатое. РОДИТЕЛЯМ

Здравствуйте, дорогие папа и мама!

Получил сегодня ваше письмо. Вы все волнуетесь за меня, обижаетесь, что редко пишу вам. А писать-то, если разобраться, и не о чем. Живу благополучно, однообразно, новостей нет, обычная суета. Можно, разумеется, и про погоду, но вас ведь это не устраивает, вы ведь хотите знать про мою «личную» жизнь. Небось еще не теряете надежду, что я женюсь второй раз… Должен вас огорчить: не гожусь я уже для роли семьянина. Вернее, роль семьянина не годится для меня. Всему свое время, Что поделать, коль не встретилась мне раньше женщина, соответствующая моим идеалам. А вступать в брак по необходимости — с этим я не согласен. К тому же, я слишком дорожу своей холостяцкой независимостью. А что касается одиночества, так ведь и в семье можно быть одиноким, это же еще хуже!

У вас, конечно, взгляды совсем другие. Вы деликатно пугаете меня одинокой старостью. Мол, некому будет присмотреть за мной, когда я стану беспомощным стариком. А я, между прочим, не желаю быть кому-то в тягость. Уж лучше приют для престарелых! Какими бы заботливыми дети ни были, наступает время, когда они устают ухаживать за родителями. У нас на работе есть сотрудница, вполне порядочная и добрая женщина. У нее мать умирала от рака. Врачи определили; больше двух-трех месяцев не протянет. Прошло полгода, а она еще живет. Мучается, а живет. Дочь не знает ни сна, ни отдыха: работа, семья и, вдобавок, старуха в таком состоянии. Как-то раз она не выдержала и сказала в моем присутствии: «Господи, да когда же она наконец отмучается! Сил моих больше нет…»

Мать ее протянула еще два месяца.

Вы бы видели, как эта дочь рыдала на похоронах. И ведь искренне горевала, без фальши. Видно, простить себе не могла той фразы. Конечно, вслух такое произносят редко, говорить об этом не принято, но от мыслей-то никуда не денешься.

Вы только не подумайте обо мне плохого. Можете не сомневаться, когда понадобится, я свой долг по отношению к родителям выполню до конца.

Возможно, я ошибаюсь, но мне почему-то кажется, что вы чувствуете себя виноватыми передо мной. Словно не сделали чего-то, чтобы жизнь моя сложилась лучше. Хочу вас успокоить: судьбой своей почти доволен. (Говорю «почти», ибо нормальный человек не может быть доволен полностью.) Благодаря вам я появился на свет — за одно это обязан вам по гроб. Вы старались, чтобы я рос не хуже других, был сыт, одет, обут, так что грех мне жаловаться на детство.

И все же, если быть откровенным до конца, осталась во мне какая-то досада на вас. Чувство это возникло давно, я все пытался найти ему объяснение. Поделюсь с вами некоторыми мыслями. Вы, наверное, знаете, что многие свои черты человек наследует от родителей. У вас, разумеется, много положительных качеств, заслуживающих всяческого уважения, но, вместе с тем, вы наградили меня и чертами, от которых я охотно отказался бы. Вы, например, никогда не пытались, как говорится, вцепиться в жизнь, покорно плыли по течению, и все, что с вами происходило, воспринимали как нечто неизбежное. Вы не были кузнецами своего счастья и находили утешение лишь в том, что живете честно. Больше всего вы боялись кого-то обидеть, задеть, чтобы, не дай бог, о вас не сказали плохого слова. Вы хотели быть незаметными! Терпимость и терпеливость — вот что досталось мне в наследство…

Впрочем, упрекать вас в этом было бы несправедливо, Это ведь как внешность: с чем родился, с тем и живешь. Хотя, с другой стороны, почему же я должен расплачиваться? Ведь выбора у меня не было. Ну да бог с ними, с этими генами! Если и есть у меня к вам претензии, то сводятся они, в основном, к воспитанию. Вы уж не обессудьте, но я выскажусь.

Не искали вы во мне хоть какой-нибудь талантишко, не задумывались, спрятана ли во мне «жемчужина». Задачу свою вы видели лишь в том, чтобы я регулярно получал пищу, был одет чисто и аккуратно, чтобы не болел и хорошо учился. Вы можете сослаться на трудное время, мол, не до того было! Все это, дорогие мои, отговорки! Согласен, не было тогда таких условий, как сейчас: не проводились разные конкурсы, олимпиады. Но ведь и в те годы таланты, не оставленные без внимания, расцветали и крепли. Ну признайтесь — теперь это дело прошлое — пытались ли вы хоть однажды взглянуть на меня как на одаренного ребенка? Приходила ли Вам когда-нибудь мысль, что из меня может выйти, допустим, крупный ученый или композитор? Чего там говорить… Максимум, что вы во мне видели — это учитель, врач или инженер… А помните, как старушка Домбровская предлагала учить меня музыке? Она согласна была возиться со мной бесплатно, но вы отказались. Дескать, денег на это нет, а не платить — нельзя. Еще бы! Мы, Снегиревы, — люди гордые…

Не верю, что не было во мне никакой искры! Что-то во мне сидело, я это чувствую. Неизвестно, как все повернулось бы, попади я в опытные руки. К сожалению, не было в вас родительского честолюбия. Не связывали вы со мной великих надежд, не мечтали, что когда-нибудь я прославлю ваш род. Вас вполне устраивало, если бы сын стал благополучным середнячком. Что ж, я им и стал!

Помните, как после школы я робко заявил, что хотел бы поступить в МГУ! Как реагировали вы! Ты, отец, сказал, что МГУ мне не по зубам, и, конечно же, не удержался от афоризма насчет журавля и синицы. Дело кончилось заурядным строительным вузом. Вполне возможно, что в МГУ я действительно не прошел бы, но удерживать меня вы не должны были. До сих пор не могу избавиться от мысли, что судьба моя могла сложиться совершенно иначе…