Кто закажет реквием

— Н-да... — неопределенно произнес Поляков. — Значит, это и есть твое... конструктивное предложение? А почему ты, собственно, именно ко мне с этим пришел?

— Я же сказал тебе, в самом начале разговора, что «вычислил», откуда это дерьмо лилось. Одним из тех, кто этот зловонный источник породил, был ты.

— И у тебя даже есть доказательства?

— Эх, ешь вашу мать! Как вам, так можно самую отчаянную ахинею нести, а как вас за жопу прихватят, так сразу начинаете орать: «доказательств!» Вот мудаки типа Руцкого и собирают эти доказательства «чемоданчиками», а им бы лучше чем-нибудь другим заняться, потому как эти «чемоданчики» — к п... дверца. Прокуратуру ведь вы под себя подмяли, органы госбезопасности давно кастрированы. Если вы чего и побаиваетесь, так это серьезных публикаций там. Одно дело, когда борец с организованной преступностью генерал Гуров выдает по первой телепрограмме, что вот, мол, народный депутат Тарасов-Тарасян «нагрел» Россию на столько-то миллионов долларов. Это все до фени. Публика не реагирует, поскольку разоблачениями нынче пруд прудить можно, органы ничего сделать не могут по причине, которую я уже упоминал. И другое дело, когда материал о ком-то из вас появляется там. Тут и солидные банки вдруг в кредитах начинают отказывать, и на светские приемы приглашать перестают, и даже детей из частной элитной школы вежливо просят забрать, поскольку родители других детей возражают, ведь они, родители, прессу регулярно читают. Я не один такой пример знаю. Там честное имя много значит.

— Ну, нам в европах не жить, — Поляков изобразил улыбку уголком губ. — Мы здесь родились, здесь и пригодимся.

— Ой ли? То-то твой друг и благодетель дочь в Штаты рожать отправил.

— Это ты о ком? — от Кондратьева не ускользнуло, что Поляков напрягся.

— Ах, святая простота!Да о нем же все, о Владимире Филимоновиче, о Бурейко.

— Другом он мне был достаточно давно, теперь только с днями рождения один другого поздравляем, не больше. А уж насчет благодетельства... Ладно, мне все ясно. Ты сюда приехал для того, чтобы предупредить меня, что готовишь мне пакость.

— Пакость? — Кондратьев снял очки и потер переносицу. — Какие вы, господа советские номенклатурщики, все же демагоги Хорошо, пусть это называется пакостью. Да, я приехал сюда для того, чтобы предупредить тебя. Но меня-то атаковали без предупреждения.

— О чем ты? — вроде бы абсолютно незаинтересованно спросил Поляков.

— О том же — о похищении моей жены и требовании выкупа.

— Очень сочувствую. Ты уже приготовил выкуп?

— Держите карман шире, господа. Не на того напали. Засим прощайте, — Кондратьев резко поднялся и, не прощаясь, пошел к двери.

«Референт по технике безопасиости», по-прежнему сидевший в приемной, проводил его внимательным взглядом.

Сев в машину, Кондратьев побарабанил пальцами по рулю к сказал. словно бы ни к кому не обращаясь:

— Сколько вы возьмете за то, что проследите за господином, у которого я только что был, и выясните, не связан ли он с похищением моей супруги?

— Пожалуй, нисколько, — немного подумав, ответил Бирюков.

— Bы не хотите за это дело браться?

— Я этого не сказал.

— Тогда что означает «нисколько»?

— Это означает «нуль». Допустим, что мы, даже не проводя расследования, по истечению какого-то периода времени дадим вам ответ: «непричастен». Точно такой же ответ мы дадим вам,проведя расследование и убедившись в том, что господин Поляков действительно непричастен к похищению вашей супруги.

— Верно, — покачал головой Кондратьев.

— Очевидно, вы просто некорректно сформулировали вопрос, — осторожно вмешался Клюев. — Наверное, вас интересует вообще, кто же именно задумал похищение?

— Нет, — Кондратьев ответил даже как-то поспешно. — Меня интересует только Поляков.

— Меня он, честно говоря тоже интересует, особенно после того, как я послушал только что вашу беседу, — сказал Бирюков. — Так что, ответив вам «нисколько» на вопрос о цене, я имел в виду и то, что мы будем удовлетворять свое здоровое любопытство. Мой коллега и начальник, — он кивнул на Клюева, — согласится со мной. Будем считать, что пять тысяч долларов мы получили за целый комплекс операций...

— Я, честно говоря, не знаю, согласится ли ваш начальник работать на таких условиях, — покачал головой Кондратьев.

— О, вы его не знаете! Когда я расскажу ему о вашем разговоре с Поляковым, он, наверное, будет готов еще и приплатить вам за столь интересное дело.

Кондратьев с интересом посмотрел на Клюева, потом сказал:

— Ладно, я заплачу вам тысячу долларов сразу. Если вы не возьметесь за эту работу совсем, то как-нибудь вернете.

— А где же вас искать? — спросил Клюев.

— Я оставлю вам адрес. С вызовом и визой проблем не возникнет. Ваша забота — только получить загранпаспорта. А сейчас а заберу жену и завтра же покину не слишком гостеприимный Южнороссийск. Вы проводите нас до Воронежа.

— Вы считаете, что этого достаточно? — засомневался Клюев.

— Достаточно, нет ли, но не таскаться же вам за мной по всей России.

— Как хотите, — пожал плечами Клюев. — Только день к тому не слишком удачный получается: понедельник, тринадцатое число.

— Мне везет по понедельникам, а с числом тринадцать у меня тоже все о’кей, — улыбнулся Кондратьев.

4

Москва, Ясенево.

Воскресенье, 12 сентября.

Раньше это была служебная дача. Ее хозяин ушел в отставку в конце девяносто первого года, но дачу упорно не покидал, сидел на ней всю зиму, будто ожидал каких-то изменений.

Изменения не заставили себя ждать. Хозяину — или бывшему хозяину — позвонил его приятель, генерал-майор Великжанин из Службы охраны прежнего Девятого ynpaвлeния.

— Ты не очень занят? — спросил генерал-майор.

— Издеваешься, да? Ты же прекрасно знаешь, чем я сейчас занимаюсь. Даже внуков на жену оставил, она там одна с ними воюет. А я — чистый тебе Топтыгин в берлоге. Хорошо, что из берлоги пока не гонят.

— Тогда и к тебе налечу. Пора уже от спячки просыпаться, весна вон на дворе.

— Это там, в центре, весна, а здесь-то еще зима...

Генерал из бывшей «девятки» не задержался, приехал буквально через несколько часов после телефонного разговора на черной служебной «Волге». Крепкий молодой человек занес в дом коробку из плотного белого картона, оставил ее в прихожей и сразу же удалился. От коробки пахло прежним, удивительно быстро забывающимся временем, то был запах апельсинов, кондитерских изделий и еще чего-то тонкого, неуловимого.

Да, содержимое коробки оказалось подарком из безвозвратно ушедшего прошлого. Коньяк «Гандзасар», который воюющий Карабах вроде бы уже перестал выпускать, «Столичная» в больших «экспортных» бутылках, ветчина, бананы, печенье...

— Однако, — покачал головой Данилов, хозяин еще не отобранной дачи, — не было, как говорится, ни гроша, да вдруг алтын.

— Так ведь ты же плачешься, что лапу тут сосешь, как медведь, — загрохотал Великжанин. — Вот я и решил, что тебя подкормить надо. Да и подпоить, впрочем, тоже.

Вообще-то Данилов был не очень коротко знаком с Великжаниным. Служба в ПГУ — а Данилов отдал ей без малого тридцать нет жизни — к знакомствам, компаниям, за исключением компаний коллег, не очень-то располагает, Но в последние пять лет, вплоть до своей отставки, Данилов занимал должность заместителя начальника информационного управления ПГУ. Он руководил работой службы в странах Центральной Европы. Хотя оставалось достаточно много оперативной работы, но все равно она сводилась к контролю за агентами и руководителями подразделений, а в основном функции Данилова стали административными. Появилось больше возможностей посмотреть, что же делается внутри той страны, интересы которой он защищал, будучи «бойцом

невидимого фронта» в Австралии, Швейцарии, ФРГ, Люксембурге.

И Данилов понял, что со страной происходит неладное. Вообще-то, как человек, проведший по долгу службы годы там, куда миллионы обитателей Страны Советов сочли бы за огромное счастье вырваться хоть на неделю, он имел возможность сравнивать жизнь здесь и там по параметрам и критериям. Но тогда еще существовала надежда (или иллюзия?), что когда-то произойдут так называемые перемены к лучшему.