Страница 130 из 133
«Отчет о русских открытиях между Азией и Америкой, с некоторыми сведениями о покорении Сибири и истории сношений между Россией и Китаем» — так называлась эта книга.
Надо думать, что Кокс немедленно приступил к обработке данных, добытых Джемсом Куком и его преемниками. Он сравнивал их с отчетами и картами русских открывателей. Через семь лет Кокс напечатал и второй свой труд.
Никто до сих пор не перевел эти работы Кокса на русский язык и не сопроводил их примечаниями, раскрывающими подробно источники, полученные лондонским капелланом в наших архивах. А еще приличнее было бы нам самим писать о людях, составляющих нашу гордость и честь.
Не знаю, успел ли Федор Соймонов, столь радевший о славе русских обретений на Северо-Востоке, прочесть книгу Кокса. Гневная тоска должна была овладеть сердцем старого адмирала: ведь это он или Нагаев должны были рассказать всему миру о подвигах Шалаурова, Креницына и Левашева.
Соймонов умер в 1780 году. Его лишь на год пережил Нагаев. Записки о российских мореплавателях и землепроходцах остались в черновых бумагах этих людей, воспитанных Петром Великим. И собрания сочинений Федора Соймонова до сих пор нет на наших книжных полках.
Читатели «Месяцеслова исторического и географического» на 1780 год увидели в нем карту, составленную Плениснером по рассказу Дауркина.
На ней был виден знаменитый острог на Хевуврене, что в земле Кыгмын.
Примечания к карте были написаны астрономом Степаном Румовским. Есть доказательства, что он однажды получил из Сибири не одну эту, а еще две карты Северо-Восточной Азии и Северной Америки и Камчатки. К картам были приложены описания их, статья об Анадыре, «Объяснение» о Камчатке и — что, пожалуй, самое важное — «Журнал, содержанный в некоторой секретной экспедиции». Куда девались эти карты, выяснить не удалось.
В руках у Румовского побывали также карта Потапа Зайкова — Андрея Беляева, о которой мы уже упоминали, а позднее — сведения Ивана Кобелева.
О Румовском стоит рассказать. Он занимался наблюдениями за Венерой, шествующей по диску Солнца, для чего выезжал в 1761 году в Селенгинск, а в 1769 году — в Колу.
Когда Ломоносов был занят подготовкой экспедиции Чичагова, Румовский получил приказ проверить математические знания штурманов, отобранных для похода к берегам Северной Америки. И хотя Румовский очень раздраженно встретил это распоряжение, сославшись на то, что занят обработкой записей о Венере Селенгинской, астроном все же учинил экзамен штурману Осипу Шелехову.
Недоброжелательство Румовского не смутило Ломоносова, и он настойчиво потребовал от астронома участия в работе большой экспедиции для изучения Российской империи.
После смерти Ломоносова наблюдатель Венеры стал одним из руководителей Географического департамента
[310]
В 1775 году С. Я. Румовский стал заведовать изданием девяти академических календарей, в том числе (с 1778 года) и «Месяцеслова исторического и географического».
Паллас очень ревниво отнесся к появлению в «Месяцеслове» карты Николая Дауркина и даже написал Миллеру ядовитое письмо по поводу этой затеи Румовского. Однако Паллас тут же сумел достать отчет казака-чукчи и стал сам переводить его на немецкий язык. Через год отчет был напечатан, но без карты.
Румовский же в 1780 году давал очень трезвую оценку карты Плениснера — Дауркина.
«Издавая карту сию, от г. Плениснера сообщенную, не утверждаем мы, чтобы она во всем была верна и истинна, и во первых невероятно кажется, чтобы земля, за Америку почитаемая, протянулась на запад даже до р. Ковыма и в сем месте так близка была к Медвежьим островам…» — писал Румовский
[311]
Но после изучения плениснеровского чертежа он уже не сомневался в том, что Ледовитый океан имеет сообщение с Восточным морем.
Степан Румовский, столь верный Венере Селенгинской и Венере Кольской, все же иногда изменял им ради Большой земли, омываемой двумя океанами.
Кобелевский журнал и извлечения, сделанные Михайлой Татариновым, тоже стали известны С. Я. Румовскому. Когда Румовский в 1761–1762 годах был в Сибири, его спутник Никита Попов встретил в Иркутске «штюрмана, ранга сухопутного поручика» Михаилу Татаринова — ученика адмирала Нагаева. Татаринов сообщил экспедиции Румовского о сибирском «каменном масле», о синей и красной земле. Встречи с Татариновым прошли в разговорах о Шилке, Аргуни, Нерчинске, о реках, текущих к Восточному океану. Румовский, проверяя в Географическом департаменте наличие медных досок и оттисков чертежей, видел карту Сибири, составленную иркутским «штюрманом». Обрабатывая журнал сотника Кобелева и делая выписки из него, Михайло Татаринов одновременно составил «Карту северных полярных земель». Но она попала не к Румовскому, а в хранилище Миллера, где и должна покоиться до сих пор.
Остается добавить, что Татаринов тогда же сочинил «Записку о намерениях описания Чукотского носа и лежащей против оного американской земли». Это тоже находилось в связи со стремлением закрепить русские права на Беринговом море, поскольку там появились незваные английские корабли.
В 1780 году Румовский не случайно напечатал в «Академических известиях» «Описание жизни капитана Кука».
К тому времени в Петербурге смогли выслушать живого свидетеля прихода английских кораблей к берегам Камчатки — старого Матвея Карповича Бема.
Он привез с собою в числе редкостей и «одеяния разных американских народов». Эти диковины были переданы в Кунсткамеру. Вскоре туда поступили при содействии генерал-прокурора Сената А. А. Вяземского предметы, собранные экспедицией Кука на берегах Чукотки и на островах, «между Азией и Америкой лежащих».
В архиве лежали бумаги, присланные Бемом с Камчатки за шесть лет его правления краем. Старый майор деятельно переписывался с Вяземским, донося ему о путешествиях и плаваниях на Северо-Востоке. Нередко и Академия наук пересылала Сенату списки с важнейших путевых журналов и отчетов сибирских исследователей.
Это, конечно, облегчало задачу сравнения русских и английских сведений о севере Тихого океана.
Вероятно, не кто иной, как Михайло Татаринов, изготовил новую работу. Называлась она «Аккуратная карта части Камчатки с положением Океанского берега со всеми Курильскими островами и частью Японии, також Северным архипелагом, против прежней описи выправлена в Иркутске, 1781 г.»
[312]
Геттингенский рисунок
Иван Кобелев, ревниво хранивший предания о семи кочах, открывших путь к Анадырю, только бы усмехнулся в свою густую бороду, если бы до него дошли некоторые вести из Англии.
В Лондоне, после выхода книги Уильяма Кокса и возвращения спутников Кука, волей-неволей заговорили о старинных русских мореходах. При этом ученые морские офицеры производили слово «коч» от английского «kethe».
Иван Кобелев в то время разглядывал карту похода Кука, делая «Примечания» к ней. Сочинение Кобелева вскоре было рассмотрено на заседании конференции Академии наук.
Академия наук и Географический департамент в 1781 году воспользовались тем, что в Западную Европу из Петербурга отправился астроном Андрей Иоганн Лексель. Ему было поручено собрать сведения по истории последнего похода Джемса Кука.
Это имя было тогда у многих на устах. Миллер и Паллас посвящали ему свою переписку. Берлинский корреспондент Российской Академии наук спешил сообщить о своей встрече с одним из участников куковского похода. Лексель прибыл в Лондон. Он получил возможность видеть Уильяма Кокса в Лондонском королевском обществе.
Петербургскому ученому удалось приобрести дневник Джемса Кука и получить разрешение на перерисовку его карт. Лекселя удивило, что на куковских чертежах показано так много островов. Все же астроном постарался ускорить отправку лондонских сведений в Россию.
310
См. В. Ф. Гиучева. Географический департамент Академии наук XVIII века. М. — Л., Издательство Академии наук СССР, 1946 (по указателю). В книге приведено много данных о С. Я. Румовском.
311
В. Ф. Гнучева. Материалы для истории экспедиций Академии наук в XVIII и XIX веках. М. — Л., Издательство Академии наук СССР, 1940, с. 6.
312
М. Пуцилло. Указатель делам и рукописям, относящимся до Сибири и принадлежащим Московскому главному архиву Министерства иностранных дел. М., 1879, с. 116.