Глоток мрака

– Услышано, – почти в один голос сказали летуны.

– Мерри! – крикнул Гален. – Не надо!

Но я поняла то, до чего не додумалась прежде. Когда Шолто призвал Дикую охоту вернуться в волшебную страну, он сделал это один, меня с ним не было. Я уже бежала прочь. Сегодня я не побегу. Мы призвали это волшебство вместе, собственной плотью, и оба мы во плоти поведем ее.

– Уберите людей, – приказала я звенящим от силы голосом, отдавшимся эхом, словно мы в громадной пещере стояли, а не в маленькой комнате.

Рис не стал тратить время на расспросы, и Галена заставил помогать. Я слышала, как он сказал: «Они с ума сойдут, если будут смотреть. Выводи их отсюда!».

Я склонилась к Шолто, сияющая плоть к сияющей плоти, и едва наши губы соприкоснулись, как вспыхнувший свет ослепил даже меня.

И в этом свете, в этом чистом, Благом свете, наружная стена вместе с разбитым окном начала таять. Она расплылась в этом свете, но не исчезла совсем – из белого холодного света соткались контуры. Неясные, странные силуэты со щупальцами, с клыками, с избытком конечностей. Но в прошлый раз они выходили из мрака и тьмы, а сейчас формировались из белизны и света. Кожа у них была белоснежной кожей сидхе, но контуры – именно те, которые должны быть у Дикой охоты слуа. Их назначение было поражать ужасом любого, кто их увидит, и лишать разума тех, кто слаб духом.

Шолто, я и летуны как одно существо повернулись к сияющему клубку кошмаров. Все, что видела я – блеск глаз, алебастровое свечение кожи, белое резкое сияние зубов. В мраморном блеске и твердости к жизни явились чудовищно прекрасные создания – в кружеве щупальцев, в топоте множества ног – так что глаз старался соединить их в одно огромное существо. Только упорно вглядываясь, можно было понять, что это не одно создание, а множество, все разные, все чудесно сложенные, наделенные мышцами и силой ради своего предназначения.

Потолок растаял, и к нам скользнули более крупные тени. Летуны отпустили мои запястья, позволив коснуться снабженного щупальцами создания, казавшегося мешаниной форм – настолько запутанной, такой древней, что даже под действием творящихся чар мой разум не в состоянии был воспринять его очертания. Магия хранила меня – иначе мой разум мог быть смят и раздавлен жутким видением тварей, льющихся с потолка. Но едва я коснулась сияющего существа, как оно изменилось.

Из клубка щупалец выплыла лошадь. Большая белая кобыла с горящими алым огнем глазами, с ноздрями, при каждом выдохе испускающими столбы пара. Громадные копыта выбивали из пола зеленые искры.

Шолто сел, держа в руках хрупкое тело. Ба казалась маленькой, как ребенок. Шолто протянул ее мне; его руки и грудь были залиты ее кровью. Мне встречались мужчины, которые не предложили бы мне сделать выбор, сами решили бы, что им делать. Но Шолто, видимо, понимал, что решение должно принадлежать мне.

Я коснулась лошадиной шеи: она была настоящая, теплая, пульсировала жизнью. Я прислонилась к плечу лошади – она была слишком высока, чтобы я забралась на нее без посторонней помощи. Кобыла обнюхала мои волосы, и я почувствовала, что в них что-то запуталось. Потрогав, я нащупала листья. Листья и ягоды, вплетенные в гранатовое сияние.

Шолто посмотрел на меня чуть расширенными глазами, не выпуская из рук тело женщины, которую я любила больше всех женщин в мире.

– Омела, – прошептал он. – У тебя в волосах омела.

Со мной однажды случилось такое в волшебной стране, но за ее пределами такого не бывало. За спинами светящихся ночных летунов я разглядела Риса и Галена – здесь остались только они. Гален закрывал глаза рукой, как делали мы все той ночью, что вернула магию слуа. Той ночью Дойл повторял: «Не смотри, Мерри, не смотри». Кольнуло воспоминание, как его уносили. Он где-то в этой же больнице, может быть борется за жизнь... Я едва не забыла о своей цели, но взгляд упал на извивающийся кошмар, и я вспомнила, что даже беглый взгляд на то, что клубилось тогда под потолком пещеры, нес безумие. Сейчас я спокойно смотрела прямо в середину сияющей клубящейся массы, понимая, что это первозданная магия. Зубастый кошмар – это то, как я себе ее представляю. Первозданная магия приобретает форму сперва в воображении смотрящего, и только потом наяву.

Не сводя глаз с волшебного клубка, я понимала, что пока не закончу объявленную охоту, не смогу отвлечься. Все равно что спустить лавину – придется мчаться с ней до самого конца. И только потом я смогу еще раз обнять Мрака. Я помолилась, чтобы Богиня сохранила его живым, пока магия не выпустит меня из своих объятий.

Рис смотрел на клубок с восторгом – он видел то же, что и я: красоту. Но он ведь был прежде богом войны и кровопролития, а до того – божеством смерти. Гален, мой славный Гален, к столь ужасному поприщу никогда не будет готов. Да, эта магия не для слабых сердцем. У меня сердце слабым не было; мне казалось, будто у меня вовсе нет сердца. Не знаю, что позволяет мне чувствовать, но я этого лишилась. Я смотрела на тело Ба и чувствовала внутри лишь ревущую пустоту. Я ничего не чувствовала, кроме жажды мщения, и эта жажда была самодовлеющим чувством, свободным от ненависти, гнева и скорби. Будто она сама по себе была силой, едва ли не живым существом.

Рис подошел к кольцу летунов, не сводя взгляда с извивающейся массы белого света и плывущих контуров. Остановившись на краю сияющего круга, он посмотрел на меня:

– Возьми меня с собой.

Шолто ответил за меня:

– Нынешней ночью у нее уже есть охотник.

– Куда уходит Мерри? – спросил Гален, не поднимая взгляд от пола. Он все еще не понял. Слишком он молод.

Я вдруг припомнила, что он чуть не на сотню лет старше меня, но Богиня шепнула у меня в голове: «Я старше всех». Я поняла. В эту минуту я была ею, а значит, лет мне хватало.

– Позаботься о ней, Гален, – попросила я.

Он поднял голову на мой голос и увидел лошадь с ее белой шкурой и пылающими глазами. И застыл изумленно, забыв об испуге. Как и я, он не успел застать времена, когда сидхе еще не лишились своих сияющих лошадей. До этой минуты нам оставались только рассказы о них.

Круг летунов расступился, и Рис с Галеном дружно потянулись руками вверх, словно заранее сговорились. Парящие над нами белые тени полетели к ним. Гален был выше, и его конь возник первым – такой же белый и чистый, как моя лошадь. Конь сверкнул глазами – они горели золотым, а не алым огнем, как у моей лошади. Пар из его ноздрей не валил, и искры от копыт летели золотые, как его глаза. Только по размерам и исходящему ощущению силы понятно было, что они с моей лошадью одной природы.

Под рукой Риса тоже возникла белая лошадь, но совершенно другая: то ли иллюзия это была, то ли обман глаз, но она то казалась совсем настоящей белой лошадью, то вдруг конским скелетом, как пресловутый конь смерти.

Поглаживая ее по морде, счастливый Рис что-то тихо говорил – по-валлийски, но на диалекте, который я почти не понимала. Уловила я только, что он счастлив ее видеть и что слишком долгим было ожидание.

Гален потрогал своего коня осторожно, словно ждал, что тот исчезнет. Он не исчез. Уткнувшись ему в плечо, конь тоненько, довольно заржал. Гален улыбнулся – невозможно было не улыбнуться в ответ.

Шолто протянул Галену тело Ба, и тот бережно принял ее на руки. Улыбка его пропала, на лице осталась только печаль. Я оставила его печалиться, оставила скорбеть за меня, потому что моей собственной скорби придется ждать; нынешняя ночь – для крови.

Тень с потолка дотянулась до плеча Шолто, словно не в силах была дождаться его прикосновения, как нетерпеливая любовница. Едва дотронувшись до Шолто, она преобразилась в белое сверкающее существо – как будто лошадь, но не совсем лошадь. Словно слили воедино большого белого жеребца и ночного летуна: слишком много ног, но на сильных плечах и шее только одна изящная голова. Глаза у нее были черны той же черной пустотой, что глаза летунов. А летуны вокруг начали петь. Да-да, петь, высокими, почти детскими голосами – так пели бы в небе летучие мыши, если бы умели. Я поняла, что моя магия преобразила Дикую охоту. Я не была ни слуа, ни чистокровной Неблагой, и хотя мы будем нести ужас и возмездие, мы полетим под пение летунов. Мы понесемся в небе, блистая, и пока не свершится месть, никто и ничто нас не остановит. В прошлый раз Шолто сделал ошибку, не дав охоте четкой цели, но сегодня мы эту ошибку не повторим. Я знаю, на кого мы охотимся, я объявила о ее преступлении вслух. Пока мы ее не загоним до смерти, ни одна сила в волшебной стране или в землях смертных не сумеет нам противостоять.