Страница 17 из 43
Марго таинственно шныряла по дому с какими-то свертками под мышкой. Однажды я столкнулся с ней в прихожей нос к носу и с удивлением заметил, что она держит в руках разноцветные украшения, оставшиеся с Рождества. Увидев меня, Марго испуганно вскрикнула и с видом пойманной преступницы бросилась в свою спальню, а я только рот раскрыл от изумления.
Даже Лесли и Спиро были сами не свои. Они то и дело уходили в садик на тайные совещания. Из тех обрывков фраз, которые мне удалось подслушать, я не сумел понять, что же они замышляют.
– На заднем сиденье, – говорил насупившись Спиро. – Честное слово, мастер Лесли, я уже такое делал.
– Ну, если вы уверены, Спиро, – с сомнением отвечал Лесли, – только смотрите, чтоб не было никаких сломанных ног.
Тут Лесли увидел, что я без стеснения подслушиваю их, и грубо спросил, какого черта я позволяю себе слушать чужие разговоры. Шел бы лучше к морю и прыгал там со скалы. Чувствуя, что все в доме плохо настроены, мы с Роджером ушли в оливковые рощи и до конца дня попусту гонялись за зелеными ящерицами.
А вечером, только я загасил лампу и улегся в постель, из оливковых рощ вдруг донеслось хриплое пение и взрывы хохота. Через некоторое время я уже мог различить голоса Лесли и Ларри и голос Спиро. Все они, кажется, пели разные песни. Должно быть, куда-то ходили и слишком хорошо там повеселились, решил я. По сердитому шепоту и шарканью ног в коридоре я мог заключить, что Марго и мама пришли к тому же выводу.
Продолжая громко смеяться над какими-то остротами Ларри, компания ворвалась в дом, где мама и Марго встретили их сердитым шиканьем.
– Тише, – сказала мама. – Вы разбудите Джерри. Расскажите, что вы пили?
– Вино, – величественно произнес Ларри и икнул.
– Вино, – повторил Лесли. – А потом мы танцевали. Спиро танцевал, и я танцевал, и Ларри танцевал. И Спиро танцевал, и потом Ларри танцевал, и потом я танцевал.
– Ложитесь-ка лучше в постель, – сказала мама.
– И потом Спиро опять танцевал, – сказал Лесли.
– Хорошо, хорошо, милый, – сказала мама. – Иди, ради Бога, спать. Знаете что, Спиро, по-моему, не надо было разрешать им столько пить.
– Спиро танцевал, – сказал Лесли, и на сей раз кстати.
– Я уложу его в постель, – предложил Ларри. – Только я один и трезвый.
До меня донесся шум их нестройных шагов по каменным плиткам, когда они, обняв друг друга, выходили из коридора.
– Теперь я танцую с тобой, – послышался голос Лесли, которого Ларри втащил в спальню и посадил на кровать.
– Вы извините меня, миссис Даррелл, – проговорил Спиро осипшим от вина голосом. – Я не мог их остановить.
– Вы его привезли? – спросила Марго.
– Да, мисси Марго, не беспокойтесь, – ответил Спиро. – Он там, у Костаса.
Спиро наконец ушел, вслед за тем отправились спать мама и Марго. Так непонятно закончился этот и без того необычный день. Но скоро я забыл о странном поведении своих близких и с мыслями об ожидавших меня подарках погрузился в сон.
Проснувшись на следующее утро, я некоторое время лежал и думал, что это такое особенное было в сегодняшнем дне. Потом вспомнил. Это – мой день рождения. Я лежал и наслаждался мыслью, что впереди у меня целый день, когда все будут подносить мне подарки, а родным придется уступать любой моей просьбе.
Только я собрался встать с постели и пойти посмотреть, какие мне приготовили подарки, как в прихожей поднялась суматоха.
– Держите ему голову. Голову! – послышался голос Лесли.
– Осторожно! Вы испортите украшения, – причитала Марго.
– На черта они сдались, твои дурацкие украшения, – сказал Лесли. – Держите ему голову.
– Тихо, тихо, милые, – успокаивала мама. – Не бранитесь.
– Господи, – возмутился Ларри, – сколько кругом навоза! Весь этот загадочный разговор сопровождался странным постукиванием, как будто по кафельному полу прихожей прыгали шарики пинг-понга. Что же они там затеяли, думал я. Обычно в такое время все только еще продирают глаза и, не вставая с постели, одурело тянутся за чашкой чаю. Я собрался идти в прихожую и принять участие в общем веселье, когда дверь вдруг распахнулась и в мою спальню галопом вбежал ослик, весь обвешанный разноцветными бумажными гирляндами и елочными украшениями. На голове у него, ловко прицепленные между ушами, торчали три огромных пера. Лесли с силой тянул ослика за хвост и орал:
– Тпру, зануда!
– Язык, милый, – сокрушалась стоявшая в дверях мама.
– Ты портишь украшения! – кричала Марго.
– Чем раньше эта скотина уберется отсюда, – сказал Ларри, – тем лучше. Вся прихожая завалена пометом.
– Это ты его испугал, – заявила Марго.
– Я ничего не делал, – возмутился Ларри. – Я его только чуть толкнул.
Ослик остановился у моей кровати и посмотрел на меня большими карими глазами. Вид у него был недоумевающий. Он с силой встряхнулся, так что перья между его ушами повалились набок, и, изловчась, задней ногой долбанул Лесли в голень.
– Господи Иисусе! – взревел Лесли, прыгая на одной ноге. – Сломал мне ногу, зараза!
– Лесли, милый, – сказала мама. – Зачем так сильно ругаться? Не забывай о Джерри.
– Чем скорее вы уберете осла из этой комнаты, тем лучше, – сказал Ларри. – Иначе тут будет пахнуть как от навозной кучи.
– Вы погубили украшения, – жаловалась Марго, – а мне это стоило немалого труда.
Но я уже не обращал ни на кого внимания. Ослик подошел еще ближе к моей кровати, с минуту разглядывал меня пытливыми глазами, а потом, издав радостный гортанный крик, ткнулся мне в протянутые ладони своей серой мордой, такой мягкой и нежной, как все самое мягкое и нежное, о чем я только мог подумать: коконы шелковичных червей, новорожденные щенята, морские камешки или бархатистые на ощупь древесные лягушки. Лесли тем временем снял брюки и приступил к осмотру ушиба на ноге, извергая при этом потоки проклятий.
– Он тебе нравится, милый? – спросила мама. Нравился ли он мне! Да я просто онемел от восторга. Ослик был густо темно-бурого цвета, почти фиолетовый, с большими, похожими на цветок каллы ушами и в белых чулочках над крохотными полированными копытцами, складными, как башмаки у чечеточника. Вдоль спины у него тянулся широкий черный крест – гордый знак, свидетельствующий, что племя его возило Христа в Иерусалим (и всегда с тех пор продолжало быть самой оклеветанной домашней скотиной), а большие блестящие глаза были обведены белыми кругами, знак того, что родом он из деревни Гастури.
– Помнишь ослицу у Катерины? – спросила Марго. – Она еще тебе так понравилась. Ну вот, это ее дочка.
Такое сообщение, разумеется, сделало ослика еще милей моему сердцу. А он, убранный как в цирке, стоял и сосредоточенно жевал кусочек мишуры. Я быстро оделся и, почти не дыша, спросил у мамы, где я буду держать своего ослика. Конечно, в доме его оставлять нельзя, Ларри и без того уже сказал маме, что при желании она может вырастить в прихожей недурной урожай картофеля.
– Для этого Костас и выстроил домик, – сказала мама. Я был вне себя от радости. Вот какие у меня благородные, добрые, хорошие родные! Как ловко они от меня все скрывали, как много сил потратили, чтобы так разукрасить ослика! Медленно и бережно, словно это был хрупкий фарфор, я провел своего скакуна через садик в оливковую рощу, открыл дверь бамбукового сарайчика и впустил его туда. Мне хотелось прикинуть размеры, ведь Костаса я считал никудышным строителем. Сарайчик был великолепный. Как раз по ослику. Я снова вывел его наружу, привязал длинной веревкой к дереву и с полчаса стоял как зачарованный, разглядывая ослика со всех сторон, пока он мирно пощипывал травку. Наконец я услышал, как мама зовет меня к завтраку, и блаженно вздохнул. Конечно, подумал я, без всякого сомнения и без малейшего преувеличения можно сказать, что этот ослик самый замечательный на всем острове Корфу. И не знаю почему, я решил дать ему имя Салли. Потом быстро поцеловал его в шелковистую мордочку и побежал в дом завтракать.
Часть третья. Контокали