Страница 115 из 138
Но с противоположной стороны ветер доносит иные мотивы хвалебных песнопений.
Все темнее и темнее становится лазурь небес. Лес становится черным; одна полоса грозовой тучи, зеленая, как камень берилл, вытягивается по направлению к востоку, предвещая ясное небо. Снова слышится глухой призыв букцины, затем водворяется глубокая тишина.
Марко Гратико. О, Диона, Диона, — ведь этим именем зовут тебя язычники, — говори же! Скажи мне свое слово, прежде чем разразится гнев, прежде чем раздастся твой вопль среди утесов. Наступает час Господа, час тучи и вихря. Как жив еще Господь, Которому я служу, и как уст твоих касался не только я, но множество других людей, так же верно то, что ты умрешь.
Она открывает свои большие глаза и не отвечает. Он избегает смотреть на нее.
И нужно, чтобы исполнилось слово посланца Илии: «Брось ее к любовникам». Я брошу тебя, а вслед за тобой брошу мое порочное сердце — да обновит его Бог в моей груди — и засыплю доверху позорную Яму негашеной известью и созову людей, чтобы они принесли с собою камни и сложили над Ямой курган, в который я воткну багор и весло.
Берет ее за руки и тащит, отвратив от нее свое лицо и избегая смотреть на нее.
Базилиола. Ты не смотришь на меня? Разве не дал тебе твой Господь силы взглянуть на меня? Ты призываешь Бога, чтобы Он явился и помог тебе. А Он оказал тебе помощь моей рукой. Лук, который ты сломал, уже устал работать. Он водворил тишину там, где был скрежет зубов, бешеная брань, похоть безумных!..
Он выпускает свою добычу и в ужасе отступает, его перекосившийся взгляд с обломков лука переходит на окруженную камнями Яму, которая безмолвно зияет под дымящимся облаком.
Ты не хотел этого?.. Но оно свершилось… Разве не предсказал смерти святой пророк?
Герой идет к подземелью, наклоняется с вала и смотрит в глубину. Тогда искусительница, подобно сивиллам, внезапно придает окружающему значение чуда; мощным голосом она обращает внимание трибуна на небесное явление.
Твой пророк солгал тебе: он не видел колесницы, а я вижу над тобой огненный корабль!
Как завороженный, стоит он, согнувшись над местом избиения; она снова кричит еще более громким голосом.
Огненный корабль над тобой!
Он не оборачивается и не поднимает глаз, словно зачарованный другим видением.
Гратико, Гратико, услышь меня! Обернись! Твоя судьба не начертана на челе мертвецов. Зачем ты вперил туда свои взоры?
Он отрывается от приковывавшего его взоры зрелища. Его лицо выражает невыразимую тревогу.
Что с тобой? Ты весь дрожишь и бледен! Куда девалась твоя жестокость? Неужели тот, кто обагрил воды Коны и напоил кровью пески Дубы, кто окрасил пурпуром острова и погрузил в кровь руки до плеч, — неужели тот, Ослепитель, не может спокойно смотреть на эту небольшую груду?
Пораженный таинственным, как бы священным чудом, побежденный герой широко раскрывает глаза, его тихий голос меняется.
Марко Гратико. Гауро…
Обвитыми плащом руками он закрывает себе лицо. Фаледра с удивлением смотрит на темную Яму, делает несколько шагов, как будто желая подойти к валу, но останавливается, встряхивает головой, отступает назад. Когда, погруженный в задумчивость, он открывает глаза, она замышляет новое обольщение.
Базилиола. Я помню слова, которые произнесла любовь Гауро. Опьяненный видом моей стрелы, он сказал: «Умоляю тебя ради этой пурпурной ленточки и этих огненных волос, которые дважды венчают твое чело!» О, властитель, мой третий венец — в глубине моря. Но отыщешь ли ты его для меня?..
Искусительница стоит теперь, прижимаясь к его плечу, возле самой его бычачьей шеи, нашептывает обманчивую мелодию; последняя тень Христа со стоном улетает из его сердца.
Марко Гратико. Господи, Господи, почему Ты сразил мою мощь? Почему покинул меня?
Базилиола. Вспомни, с какими могучими словами ты обратился с трибуны к Аренго, собравшемуся на площади; ты заглушил рев водяных потоков и толпы, и даже сердце мое перестало трепетать ненавистью. «Строй корабль и греби ко всему миру!..»
Страсть завоевания снова загорается в глазах, тщетно взирающих на закрытое небо.
Неужели свою славу ты зароешь в песке и иле, зарядами ольхи, под камышовыми крышами? И неужели буковая кротола будет отбивать все твои часы?
Марко Гратико. Услышь меня, Господь! Если я удостоился добыть Останки Покровителей, то услышь меня!
Базилиола. Там, у входа в теплые моря, где Солнце — еще смеющийся бог, — там, на других семи холмах блистает другой Рим; извилины пролива окружают этот рог изобилия, и все торговцы земли заключают с ним торговые сделки, все мореплаватели направляют корабли к его молам, и полководцы мечтают завоевать его, эту огромную, неисчерпаемую добычу! Вот где место твоей мощи!
Своей мелодией она пробуждает грезы, скрытые в жаждущем приключений сердце моряка Адриатики, и обращает его к востоку.
Марко Гратико. О, Христос, подними свою руку, пробуди мою безумную душу!
Базилиола. Голодному льву там предстоит несметная добыча. Хочешь поменять грубый камень твоего кресла на слоновую кость? Шлем с плавниками дельфина — на императорскую корону?
Он перестает взывать к помощи Бога и со всей жадностью грабителя внимает вероломной искусительнице, всей душой стремится к ее единственному голосу.
Марко Гратико. О, демон! Почему, почему ты так волнуешь меня, если не можешь дать мне того, что обещаешь?
Она обольщает его возможностью легкого завоевания, облекая в чарующие образы его смутные затаенные мечты.
Базилиола. Всем этим можно завладеть, все взять и купить весом и мерой оружия. Тебе хорошо известно это искусство! Как виноградный сок, там бродит еще бесцветная грязь на перекрестках дорог; чернь там всегда в состоянии опьянения и приветствует того, кто дает ему более кровавое зрелище. Дворец, цирк, храм и лупанарий — четыре рога азиатского зверя. Какой славный герой укротит его? Виляя хвостом, как бродячий пес, готов он отдаться в руки первого встречного! Кто был император Юстин? Земледелец из Иллирии, который босиком добрался до стен Византии с двумя-тремя ячменными хлебами в кафтане; и женой его была рабыня, которую звали Лупичиной.
Он теперь прикован к прекрасным губам, и великий образ волнует его честолюбивую душу.
Марко Гратико. Ты веришь, что судьба…
Базилиола. Евнух Евтропий был рабом, переходившим из рук в руки; конечно, менее знатен, нежели ты, был Аспар, своей пятой поправший шею Льва Августа и имевший сына, ставшего кесарем.