Страница 66 из 113
— Гемпель меня вызвала: «У вас есть жених, молодой человек или как это называется?» «А что?» «Вас распределили к Римме на кафедру лаборанткой?» «Да.» «А ко мне — Царёва, ну, вот, приходите с ним на мой юбилей! В кафе «Мозаика». Жратвы будет — во!» И она так залихватски провела рукой возле горла, словно этот жест испокон веков был привилегией профессуры. Там Марья и рассказала нам, как она ходила к Маросейкиной в обком спасать Римму:
— Девочка, вы помните, как беременная сдавали мне экзамен? Я вас тогда пожалела... А теперь... Римма — душа факультета, нельзя душу вынимать-то!
— Есь юбят — сепки етят! — лепетала Маросейкина — она ж не выговаривала 34 буквы русского алфавита, железный лепет такой...
(Грёзка, 1980 г.)
— Лепечущим женщинам и не стоит доверять... Вы думаете, почему Гемпель, которая всю жизнь прожила в совке, пошла к Маросейкиной? Неужели она думала, что можно с голыми руками идти против этого монстра? Что дворянские крови-с? Нет!.. Братцы, она просто поверила в оттепель...
(Царёв, 1980 г.)
— Царь купил в подарок Гемпель фотоэтюд с видом на заснеженные Уральские горы. А лучше, старик, ты повесь его у себя в туалете и воображай, что уехал в село по распределению и вот в мороз вышел по нужде во двор... Ну, с чего ты взял — ничего мы не завидуем твоему распределению! Старик, брось обижаться!
(Сон-Обломов, 1970 г.)
— Я недавно видела Маросейкину: всё тот же божий одуванчик! Она опаздывала, видимо, на работу и бегом неслась к обкому. Она же думала: на одну минуту меньше послужит коммунизму — горя-то будет на земле, горя-то!..
(Царёв, 1980 г.)
— А помните, как она читала лекции против Солженицына? По всему городу. Лжец он, негодяй, пишет: в лагере голодали, а у Ивана Денисовича кусок хлеба зашит в матраце! Значит — не голод!.. Словно с жиру зашивают хлеб...
— Господа! Лекции эти читала наша деканша, а не Маросейкина. И читала, доходя до оргазма, но всё равно общее поле аудитории не сотворялось...
(Разговор, 1980 г.)
— Я на днях встретила Маросейкину... в издательстве! Уж не знаю, что она там делала, если работу ищет, то весь обком давно пристроен по коммерческим структурам. Посредственность занимается посредничеством. Спускается она по лестнице — и к нам: где тут выход? Лепет как будто даже уже не железный... Мы показали, хотя... Чего там искать? Выход там один... Но если б так же легко можно было показать выход из коммунизма... в который они нас втянули. Но! И это найдем, хотя дверей много... А вот выход коммунистической ментальности как найти — из умов наших?..
(Н. Г., 1992 г.)
— О ментальности этой самой... Я Гемпель недавно букет цветов послала — там, со знакомыми. Она мне пишет в ответ письмо — чуть ли не по-французски, благодарит, но — на бланке почтовом, где сверху именно наш Пермский обком...
(Грёзка, 1992 г.)
— Наверное, букет подснежников Грёзка послала. Не больше.
(Н. Г.)
— Я вот что Царёву не могу простить — то собрание, насчет Кубани. Когда мы повесили объявление: «Желающие поехать на уборку фруктов — 20 мужчин — приходите в аудиторию 2-«а»!» Желающих-то набралось... А Царёв выскочил на кафедру:
— Глупцы! Вы думаете, что из этих филологинь под солнцем юга получатся нежные любовницы? И ошибаетесь! Из них даже жён хороших не выйдет! Они же будут под одеялом с фонариком в руке Сартра читать ночами. Мы-то их знаем... Боже мой, если я проснусь ночью, а жена не спит — читает с фонариком! Да я выброшусь в окно!
Капа встала:
— Так, кто не испугался, пусть всё обдумает и напишет заявление.
— Да сейчас записывайте!
— Моя фамилия Трахтингерц!
— И меня запишите в Сартры!
Но Боб тут как тут: мол, наши девственницы останутся девственницами! Не переживайте. Время есть... А тут деканша запретила нам ехать... Мальчики рассосались... Один Трахтингерц как-то зацепился...
(Четверпална, 1980 г.)
— Людмила ещё с двумя физиками переписывалась всё лето, под копирку письма им слала, а они потом встретились и сличили экземпляры... Они же не понимали, что это был первый тираж её мыслей...
(Н. Г.)
— Зато остались куплеты:
Недавно Боб мне пел что-то в этом духе:
(Сон-Обломов, 1992 г.)
— Ну, не знаю, кто там был девственником, а я уже давно спала с Борис Борисычем... Он один раз взял меня под локоть и спросил: «Принцесса?» Только одно слово...
(Нинулька, 1980 г.)
— Нинулька повисла на мне: что делать? Если Борис Борисыч увидит, что я девственница? Какой позор... Нет, решено: еду домой и отдаюсь глупому Ваське-трактористу. Он за мной сколько ходил... Я говорю: благословляю...
(Капа, 1980 г.)
— Цветаева тоже платья просила. Разница между мною и ней, что ей давали, а мне... Нинулька в Намангане стала вторым секретарём обкома партии. Пишет: что тебе послать, милая Люда? Отвечаю: пошли какое-нибудь старое платье. Год прошёл, письмо опять: «Милая Люда, год тебе не писала — надеюсь, за это время твои дела пошли лучше и платье тебе уже не нужно...»
(Грёзка, 1992 г.)
— Перед свадьбой Капы её отчима Мурзика резко повысили. И он запретил мальчиков приглашать. У него уже брежневские подгымкивания в речи появились... ОНИ УЖЕ ТВЁРДО ЗНАЛИ, КАКИМИ САМИМИ СОБОЙ НУЖНО БЫТЬ. Значит, это было в апреле, потому что мы решили всех надуть. Обещали прийти без мальчиков, но сами ничего им вообще не говорили, все заявились — и все. Мурзик говорил фразу: «Люблю апрель: уже не надо ходить на лыжах, ещё не нужно ездить на дачу». И осёкся. Он все знал про процесс. Он испугался до такой степени, что я подумала: отменит свадьбу дочери!.. Бабушка Капы вскрикнула:
— Им сказали не приходить, а они заграфляются!
Мальчики-то ничего не знали и смело проходят всех целовать. У Царёва всегда написано на лице, что он — желанный гость всюду в мире. У Игоря золотенькие очонки и вид дипломата вообще... У Боба на шее полосатый платок, и Капа сразу к отчиму на шею: жизнь — она в полоску, милый Мурзик! В полоску! И всех за стол усадила...
(Н. Г., 1992 г.)
— Капа на свадьбе вдруг громко спрашивает Игоря: скажи, а ты бы сейчас переспал с Людмилой? Человек пять рядом это слышат. Ну, все уже пили за родителей, значит, тост так примерно... А Игорь испугался, стал на Мурзика похож... Но говорит: да! Вот Капу не просят лезть в чужие дела, но она заграфляется!..
(Грёзка, 1992 г.)
— Вдруг Мурзик поднимает тост: «Кстати, об афоризмах! Я предлагаю выпить, мэ-э, за афоризмы и афористов Ашукина и Ашукину, которые даже в самые трудные годы — вы меня, мэ-э, понимаете?! — оставляли в своих сборниках цитаты, мэ-э, Иосифа...»
— Иосифа Прекрасного! — перебил его Боб.
Наши ринулись ему на подмогу:
— За афоризмы!
— За мудрость!
— За здоровье Ларошфуко!
(Сон-Обломов)
— А ведь Сталин подарил нам отца Боба! — вдруг подмигивает отчиму Капа. — Откуда его выселили: из Чегема? Ну откуда-то оттуда... И спасибо ему за это!
История иногда шутит вот так: отца Боба в самом деле Сталин выгнал с родины, но здесь он женился на русской, свою половину любит до потери сознания, даже не заметил, что произошла трагедия, что он лишился родины...
(Царёв, 1992 г.)
— Потом из кухни доносился спор Боба и Капы. «Ты встань на мою точку зрения!» «А ты на мою!» «Опять мы разошлись, пока я был на твоей точке зрения — ты была на моей...»
(Н. Г., 1992 г.)
— Не так. «Пока я был на моей точке зрения, я встретил много кого.» «А я на твоей — никого не встретила...»