Страница 54 из 113
Очень долго идут гудки «занято», потом он, наконец, прорывается. Такая у вас работает? Да. Её можно к телефону? Низкий приятный голос: я слушаю. Обращается к ней по имени и говорит, что это звонит именно он, и сразу же, не давая ей вставить слова, выпаливает свою просьбу: ему надо увидеть Нэлю, срочно, не знает ли она, где та работает и как её найти? В трубке пауза, затем короткие гудки. Ему становится жарко, чувствует, как с кровью уходят и силы. Надо плюнуть, надо поехать домой, лечь в кровать и закрыться с головой одеялом. Старый, испытанный способ. Ещё лучше сказать — средство. Старое, испытанное средство. Только вся штука в том, что домой не хочется. Можно пойти в общагу и выпить водки, только этого тоже не хочется, не хочется ничего, кроме того, что... Да, кроме одного: ему надо увидеть Нэлю, всё остальное трын-трава. Поэтому придётся ехать к ней домой, пусть это и нельзя, пусть он не знает, кого там встретит, но больше ничего не остаётся. Он идёт на трамвай.
К Нэлиной двери он подходит уже часов в пять. Ветер принёс с собой снег, голова вся мокрая, уши пылают. Нажимает кнопку звонка и со страхом ждёт, что произойдёт. Правда, к страху примешивается любопытство. Дверь открывает незнакомая женщина и пристально смотрит на незваного визитёра. Он тушуется, но всё же, экая, мэкая и бэкая, спрашивает, живёт ли здесь Нэля. Нет, отвечает незнакомая женщина, но потом продолжает: она недавно переехала и есть адрес. Где, спрашивает он с нетерпением. Женщина захлопывает дверь, а открыв через некоторое время, протягивает ему бумажку. Спасибо, говорит он, сбегая по ступенькам. Его не удостаивают ответом, и дверь вновь захлопывается.
Он смотрит на бумажку. Незнакомая улица, это новый район, но как туда добираться, он знает. Правда, пока доберётся, будет совсем поздно, но это сущая ерунда. Реальности для него больше не существует, как не существует и ветра со снегом, и города вокруг — есть лишь потребность увидеть Нэлю, пусть на минуту, на какое-то мгновение, всё остальное рассыпается как неловко построенный карточный домик. Он проверяет, что с пластырем, и обнаруживает, что тот почти сухой — видимо, кровь опять перестала идти.
Вновь добирается до трамвая, через несколько остановок выходит и пересаживается на автобус. Заметая следы, скрывается от преследования. Тип-топ, прямо в лоб, по обочине хлоп-хлоп. Автобус идёт долго, хочется спать, голод опять даёт себя знать. Выходит в какой-то аэродинамической трубе с двумя рядами бетонных коробок. Длинными рядами. Двумя длинными рядами. Ни деревца, ни одного чёрного, оголённого зимой ствола. Смотрит на бумажку с адресом, до нужного дома надо проехать ещё одну остановку, ничего, дойдёт и пешком. Ветер бьёт в спину, снег сыплет полными пригоршнями, кажется, что палач вновь замаячил за спиной. Нужный дом, вход в подъезд со двора. Проходит сквозь арку, быстро находит искомое и нажимает кнопку лифта. Пахнет кошками, табаком и чем-то ещё, большая бетонная громада, усыпальница душ и сердец. Выходит на пятом этаже, оказывается, что надо подняться ещё на один. Опять взмок, нет сил нажать кнопку звонка. Весь день двери, весь день серость и сырость, сырость и тлен. Дверь открывает Нэля и замирает в освещённом дверном проёме.
По замыслу положено отточие. Дальше идёт фраза: у неё странно испуганные глаза. Это, пожалуй, единственное, что как-то отличает её сегодняшнюю от той, что ушла два года назад, весело помахивая сумочкой. Боится? Но чего? — Проходи, — говорит шёпотом. В тренировочных брюках и свитере, домашняя и очень обыденная. О-о. Он проходит в прихожую, она прикрывает дверь в комнату и сердито спрашивает: — Ты зачем пришёл? — Он пытается что-то сказать, но в горле лишь клокочет и булькает, левая сторона груди вновь становится влажной, пора менять пластырь. — Что-то серьёзное? — Он кивает головой. — У меня дома свекровь, — объясняет Нэля, — так что подожди на улице, — Он выходит на площадку, в спину подгоняет детский плач, «Что же, — думает он, спускаясь обратно в лифте, — так и должно было случиться, всё идёт так, как и должно идти. Она замужем, у неё ребёнок. Ненавидеть и любить её больше нет смысла. Она стала другой, пусть, вроде бы, и не изменилась. Хотя, впрочем, откуда мне знать, как она изменилась?» Лифт останавливается на первом этаже, и он вновь оказывается на улице. Вновь ветер и снег, и он понимает всю бессмысленность своего желания. Побыть рядом. Просто побыть рядом. Вопрос: зачем? Ответ: незачем. Нэля выходит из подъезда минут через десять, он уже снова успел замёрзнуть и стоит, подпрыгивая на одном месте.
— Ты чего так замёрз? — Объясняет, что утром было тепло, а сейчас уже семь вечера и... — Ладно, — говорит она, — пойдём, посидим где-нибудь в кафушке, деньги-то у тебя хоть есть? У него было рубля три, может, и четыре.
— Как всегда, — говорит Нэля и проверяет, взяла ли с собой кошелёк. Кошелёк она взяла, и они короткими перебежками — ветер всё усиливается — добираются до стеклянных дверей кафе. Народу, на удивление, немного, и им сразу же удаётся сесть. Столик в углу зальчика, почти у окна, она заказывает по второму, бутылку вина и кофе. — Как ты живёшь? — спрашивает он, отогревшись. Она поднимает лицо от тарелки: — Что, ты только за этим меня и вытащил?
Он краснеет и сбивчиво начинает рассказывать, что произошло сегодня с утра. Нэля маленькими глотками пьёт красное сухое вино, её лицо становится холодным и равнодушным.
— Ну и дурак, — говорит она, когда он заканчивает рассказ. — Надо было сразу им всё рассказать, тогда бы они от тебя быстрее отстали. — Достаёт из сумочки сигареты и мундштук, собирается закурить. — Курят только в холле, — бросает на ходу официант с подносом, идущий к соседнему столику. Нэля что-то бормочет и предлагает ему выйти покурить. Он сдался, он опять убит и раздавлен, всё бесполезно, этот крест надо нести одному. В безвыходной ситуации нашёл самое бесполезное решение. Гусь свинье не товарищ, Богу — богово, а кесарю — кесарево и прочая, прочая, прочая. Впрочем, чего он хотел? Что она зальётся слезами и бросится ему на шею? Что скажет, что он был прав, снимет с него все грехи и возьмёт на себя? Что пожалеет его, погладит по головке, обласкает и уложит спать? Что она просто способна понять его?
Вновь холодная волна ненависти. Тонкая шея, которую так хорошо можно сдавить своими крепкими и сильными пальцами. Ещё недавно юношескими, а теперь мужскими. Восемнадцать лет, достиг избирательного ценза. И отсиживать будет во взрослой зоне. За что, пацан? За убийство. Дай спичку, просит Нэля, садясь на подоконник. Он зажигает ей спичку и смотрит, как она ровно и ладно прикуривает, аккуратно склонив свою стриженую голову. Только сейчас он замечает, что она подстриглась, что груди её стали больше и круглее, да и сама она как-то округлилась и стала ещё женственней, чем два года назад. Значит, изменились не только глаза, значит, она действительно изменилась и сейчас рядом с ним просто другой человек.
— Ты дурак, — продолжает Нэля, пижонски пуская дым из ноздрей. — Какого чёрта ты вообще связался с этой компанией? — А что мне было делать? — с недоумением отвечает он. — Ну конечно, — смеётся она, — сейчас ты скажешь, что это я виновата, бросила тебя, вот ты и пустился во все тяжкие...
«А ты права, — думает он, — это я и собирался сказать», но говорит совсем другое, вновь пытается объяснить, что ничего страшного и недопустимого ни он, ни кто-либо из его друзей не сделал.
— Конечно, не сделал, — отвечает Нэля, — но ведь это никого не ...т (цензура выбрасывает три буквы: две орально-генитальные «е» и увязшую в интромиссии «б»). Им нужен план, вот они и взяли вас на заметку. А чего ты ещё хочешь в этой стране? — А потом продолжает: — И ты думаешь, что всё, отмазался? Так ведь сейчас за тобой всю жизнь будет хвост тянуться, тебя и дальше будут мордовать, а ты ещё ко мне припёрся!
Она вновь матерится, спокойно и деловито, потом достаёт новую сигарету, разминает её и вставляет в мудштук. — Я-то тебе зачем понадобилась?
— Не знаю, — искренне отвечает он, — сейчас просто не знаю... — Боже, ну и дурак же ты, — опять говорит она и вдруг каким-то совершенно материнским жестом гладит его по голове. Он отшатывается, она вздрагивает, будто читает в его глазах всё то, что он так никогда и не скажет ей.