Страница 45 из 113
— Ты откуда такой взмыленный? — спрашивает Нэля, прижимая рукой к уху телефонную трубку. Она сидит на столе, волосы небрежно повязаны платком, вокруг беспорядочно разложены высокие и низенькие стопки книг. Ему нечего ответить, и он смотрит на неё, пот заливает глаза ещё больше, она начинает двоиться, троиться, вот её уже четыре. Четыре Нэли на него одного, слишком много. Он переводит дух и тихо закрывает за собой дверь, скучающий палач остаётся ждать его с той стороны, готовый в любой момент вновь взмахнуть топором. — У меня была Галина, — говорит он, наступая на неё. — Я перезвоню, — спокойно произносит она в трубку и кладёт её на рычаг. Поворачивается к нему: — Ну и что? — Она сказала, что ты выходишь замуж.
— Да? — И Нэля начинает смеяться. Она делает это задорно и очень легко, закидывая голову так, что платок сваливается с волос и они небрежно рассыпаются по плечам. — Ну и что, — продолжает она, отсмеявшись, — даже если и так, то отчего трагедия?
Он смотрит на неё и понимает, что сейчас начнёт её убивать. Возьмёт за горло и сдавит, оно хрустнет, изо рта вывалится язык, а глаза выскочат из орбит. Он хорошо знает этот язык и эти глаза, эту шею и эти волосы, этот лоб и этот подбородок, что, впрочем, не помешает ему сейчас сделать шаг вперёд и сдавить горло этой хрупкой женщины так, что из неё выйдет дух. Впрочем, если он в ней есть, сейчас он сомневается в этом, ибо убийца не он — она, она убила и его, и свою подругу, жаль, что он так обошёлся с Галиной, она ни при чём, она сама страдает не меньше его, за ней тоже маячит тень палача с огромным топором в руках.
— Ты обалдел? — испуганно спрашивает Нэля, соскальзывая со стола и пятясь к окну. А потом кричит на него в полный голос: — Сядь на стул!
Он чувствует, как тело его обмякает, голову захлёстывает отвратительно жаркая волна красного цвета, и он мешком падает на стоящий возле стола некрашеный деревянный стул. Нэля идёт к двери и выглядывает в зал, а потом, удостоверившись, что коллега спокойно маячит в дальнем углу, ничего не подозревая, закрывает дверь и поворачивает в ней ключ.
— Ты дурак, — говорит она ему, — знать бы мне только это раньше. Неужели ты думаешь, что я должна всё время якшаться только с тобой, не думая о том, как мне жить? Видишь ли, — продолжает она более мягким тоном, — между нами слишком большая разница в возрасте, если бы она была меньше, ну, хотя бы пять лет, то я, вполне возможно, могла бы выйти за тебя замуж, а что? — И она подмигивает ему, волна вновь накатывает, красный, отвратительный, кровяной жар, палач начинает колотить в дверь, намекая, что пора бы и честь знать, негоже топору так долго оставаться без работы.
— Ты ведь пока даже не зарабатываешь, — продолжает Нэля, вставляя сигаретку в мундштук и подходя к открытому окну. — И ещё будешь лет пять учиться, а я к тому времени стану совсем старая. Мне уже будет тридцать один, ты понимаешь, — кричит она, повернувшись к нему, — тридцать один! — Ему хочется заткнуть уши и исчезнуть, раствориться, стать воздухом, забиться в щель между половыми досками. — Да и потом, — начинает говорить она вновь тихим, спокойным тоном, — у тебя всё это пройдёт, ты просто любишь меня как свою первую женщину, не больше. Но ведь это невозможно: постоянно любить женщину на десять лет старше, ведь так? — И она вновь подмигивает ему.
Он ничего не соображает, сидит и смотрит на неё, не понимая, что эта женщина говорит ему. Красивая женщина, в его понимании даже очень красивая женщина. Она ему хорошо знакома, она бреет подмышки и чуть подбривает лобок, и сзади на шее у неё большая и, к сожалению, неопрятная родинка. Глаза же чуть косят, особенно это видно, когда она сердится. Сейчас она не просто сердится, сейчас она в ярости, и ему хочется сказать что-то утешительное, чтобы она успокоилась, и он снова вспомнил, кто она и как её зовут, хотя они знакомы, да, они очень хорошо знакомы!
— Не расстраивайся, — говорит Нэля, — мы ведь всё равно останемся друзьями, не правда ли?
Долгожданная фраза, во всех книжках она звучит обязательно. Часть героев после этого идёт и стреляется. Пиф-паф, ой-е-ей, умирает наш герой. Игла, спица, заноза окончательно устраивается в сердце. Первый, ещё робкий фонтанчик крови. Чтобы застрелиться, нужен револьвер. Пистолет, наган, на худой конец винтовка или охотничье ружьё. Засовываешь дуло в рот и босым пальцем правой (почему так лучше, чтобы правой?) ноги нажимаешь на курок. Если патрон заряжен крупной дробью, то можно представить, что будет с головой. У его отца есть ружьё, даже целых два. Одно шестнадцатого калибра, ижевская двустволка, другое — двенадцатого, бельгийское, «зауэр три кольца», Пишется, наверное, вот так: «Зауэр о-о-о». Он знает, что у отца есть и патроны. Но это всё не здесь, так что он не может среагировать на фразу так, как положено, то есть встать и пойти стреляться. Да и потом: стоит ли? Палач всё равно сделает своё дело, голова откатится от тела, палач возьмёт её за волосы и пристально всмотрится в оскаленный, помертвевший рот. Видимо, позавидует тому, какие у него были зубы. Белые и крепкие, совсем не то, что у палача — жёлтые, прокуренные, гнилые, да и то немного, остальные давно покоятся в мусорном баке зубоврачебного кабинета.
— А что? — удивлённо спрашивает Нэля. — Ты разве против того, чтобы мы и впредь оставались друзьями? — Она продувает мундштук, перед этим тщательно затушив окурок и завернув его в чистую белую бумажку. Он не будет её убивать, но не будет убивать и себя. Убивать её так же не за что, как и её бывшую (ну, в этом ещё надо разобраться) подругу. Просто они такие и другими быть не могут. Банальная мудрость, осенившая его залитую кровавым жаром голову. А себя убивать жалко. — Ну что, — обращается к нему Нэля, — мир? — Зачем ты мне врала? — спрашивает он, вставая со стула, — В чём? — очень удивлённо и искренне. — У тебя с Галиной была не просто дружба.
— Боже! — и она опять начинает смеяться. Он чувствует, что она расслабилась, что напряжение оставило её, самый подходящий момент для того, чтобы всё же сжать эту гордую шейку своими грубыми лапами и дождаться тихого, сдавленного, последнего всхрипа. — А тебе не кажется, что я просто жалела её, это чудовище? — И она в отчаянии роняет голову на грудь, как бы подавая знак, чтобы он подошёл и утешил её. Стоит не двигаясь, ожидая начала и конца легенды. Так и есть, не дождавшись утешения, вновь поднимает голову и начинает говорить сладким, вкрадчивым, как и положено в таких случаях, голосом.
Они познакомились год назад, как раз тогда, когда она разводилась с мужем. Да (вздыхает), это было страшное для неё время, она даже подумывала о самоубийстве, но, конечно, не решилась (снова вздыхает). Галина работала на её прежней работе фотографом. Они общались. Сначала на службе, потом — домами. Месяца два всё шло нормально (к этому времени она уже развелась). Но потом как-то раз засиделась у неё в гостях, было поздно, а идти ночью домой страшновато, пусть и живут, как он знает, поблизости. Галина предложила остаться, они ещё долго сидели, пили кофе, распили на двоих бутылочку сухого вина, потом стали ложиться спать. Галина постелила ей вместе с собой на диване, она легла и сразу заснула, а проснулась от того, что её кто-то целует. Ну и... Да, она не устояла, но ведь её просто совратили, он-то должен понимать, что она абсолютно нормальная женщина, а такое может случиться с каждым, неужели он никогда не грешил с мальчиками?
— Пока ещё не успел, — ответил он, и это была чистая правда. А потом добавил: но ведь ты-то не девочка!
— В этом всё дело, — грустно ответила Нэля, — Галина просто воспользовалась тем, что я осталась одна, без мужа и ласки, подкралась ко мне как змея и обвила своими кольцами...
Он видел, что ей самой стало себя жалко. Сейчас заплачет, решил он. Так и есть. Несколько раз она плакала при нём, и это всегда вызывало и жалость, и нежность, и какую-то странную грусть. Так случилось и сейчас. Он провёл рукой по шее: всё на месте, голова пока что не отделена от туловища, но палач ждёт за дверью. Да и игла уже прошла сквозь сердце и вот-вот да выйдет со стороны груди. — Врёшь ты всё, — бесстрастно заметил он.