Страница 17 из 31
- Мы как выехали от вас тады… он и лопнул…
- Не надо, баба, не рассказывай, - сконфуженно сказал я, - я уже понял…
- А вы говорите, глаза нету… Ишь, вырос. - И баба издевательски хихикнула.
«Понял, черт меня возьми… у него из нижнего века развился громаднейший гнойник, вырос и оттеснил глаз, закрыл его совершенно… а потом, как лопнул, гной вытек… и все пришло на место».
Нет. Никогда, даже засыпая, не буду горделиво бормотать о том, что меня ничем не удивишь. Нет. И год прошел, пройдет другой год и будет столь же богат сюрпризами, как и первый… Значит, нужно покорно учиться.
Примечания
1. …читал я… об одном англичанине, попавшем на необитаемый остров. - Булгаков имеет в виду (и пересказывает далее) рассказ «Жизнь Гнора» А. Грина, одного из почитаемых им писателей.
2. …книга в желтом переплете с надписью «Сахалин». - В начале века вышло несколько книг с названием «Сахалин» (их авторы: Гаксбах Ж., Прохорович Л. В., Соколов Д. В. и др.), но скорее всего, судя по содержанию и внешнему виду, речь идет о работе Власа Дорошевича «Сахалин» (ч. I - «Каторга», ч. II - «Преступники»), выходившей в свет в 1903, 1905 и 1907 гг. (впервые была опубликована в Варшаве в 1901 г.).
3. …я развернул амбулаторную книгу и час считал. - В архиве писателя сохранилось удостоверение Сычевской уездной земской управы от 18 сентября 1917 г., в котором указывалось, что врач М. А. Булгаков, работавший с 29 сентября 1916 г. по 18 сентября 1917 г. заведующим Никольской земской больницей, «зарекомендовал себя энергичным и неутомимым работником на земском поприще». Далее отмечалось, что за это время на Никольском участке «пользовалось стационарным лечением 211 чел., а всех амбулаторных посещений было 15361». Из наиболее тяжелых и сложных операций, проведенных Булгаковым, отмечались: ампутация бедра, удаление осколков раздробленных ребер после огнестрельного ранения, повороты на ножку (3), трахеотомия, проколы живота и др. Так что Булгаков в своих рассказах ни в малейшей степени не преувеличивал своих заслуг.
* * *
ЗВЕЗДНАЯ СЫПЬ
Это он. Чутье мне подсказало. На знание мое рассчитывать не приходилось. Знания у меня, врача, шесть месяцев тому назад окончившего университет, конечно, не было.
Я побоялся тронуть человека за обнаженное и теплое плечо (хотя бояться было нечего) и на словах велел ему:
- Дядя, а ну-ка, подвиньтесь ближе к свету!
Человек повернулся так, как я этого хотел, и свет керосиновой лампы-молнии залил его желтоватую кожу. Сквозь эту желтизну на выпуклой груди и на боках проступала мраморная сыпь. «Как в небе звезды», - подумал я и с холодком под сердцем склонился к груди, потом отвел глаза от нее, поднял их на лицо. Передо мной было лицо сорокалетнее, в свалявшейся бородке грязно-пепельного цвета, с бойкими глазками, прикрытыми напухшими веками. В глазках этих я, к великому моему удивлению, прочитал важность и сознание собственного достоинства.
Человек помаргивал и оглядывался равнодушно и скучающе и поправлял поясок на штанах.
«Это он - сифилис», - вторично мысленно и строго сказал я. В первый раз в моей врачебной жизни я натолкнулся на него, я - врач, прямо с университетской скамеечки брошенный в деревенскую даль в начале революции.
На сифилис этот я натолкнулся случайно. Этот человек приехал ко мне и жаловался на то, что ему заложило глотку. Совершенно безотчетно, и не думая о сифилисе, я велел ему раздеться и вот тогда увидел эту звездную сыпь.
Я сопоставил хрипоту, зловещую красноту в глотке, странные белые пятна в ней, мраморную грудь и догадался. Прежде всего я малодушно вытер руки сулемовым шариком, причем беспокойная мысль: «Кажется, он кашлянул мне на руки» [1], - отравила мне минуту. Затем беспомощно и брезгливо повертел в руках стеклянный шпатель, при помощи которого исследовал горло моего пациента. Куда бы его деть?
Решил положить на окно, на комок ваты.
- Вот что, - сказал я, - видите ли… Гм… По-видимому… Впрочем, даже наверно… У вас, видите ли, нехорошая болезнь - сифилис…
Сказал это и смутился. Мне показалось, что человек этот очень сильно испугается, разнервничается…
Он нисколько не разнервничался и не испугался. Как-то сбоку он покосился на меня, вроде того, как смотрит круглым глазом курица, услышав призывающий ее голос. В этом круглом глазе я очень изумленно отметил недоверие.
- Сифилис у вас, - повторил я мягко.
- Это что же? - спросил человек с мраморной сыпью.
Тут остро мелькнул у меня перед глазами край снежно-белой палаты, университетской палаты, амфитеатр с громоздящимися студенческими головами и седая борода профессора-венеролога… Но быстро я очнулся и вспомнил, что я в полутора тысячах верст от амфитеатра и в сорока верстах от железной дороги, в свете лампы-молнии… За белой дверью глухо шумели многочисленные пациенты, ожидающие очереди. За окном неуклонно смеркалось и летел первый зимний снег.
Я заставил пациента раздеться еще больше и нашел заживающую уже первичную язву. Последние сомнения оставили меня, и чувство гордости, неизменно являющееся каждый раз, когда я верно ставил диагноз, пришло ко мне.
- Застегивайтесь, - заговорил я, - у вас сифилис! Болезнь весьма серьезная, захватывающая весь организм. Вам долго придется лечиться!…
Тут я запнулся, потому что - клянусь! - прочел в этом, похожем на куриный, взоре удивление, смешанное явно с иронией.
- Глотка вот захрипла, - молвил пациент.
- Ну да, вот от этого и захрипла. От этого и сыпь на груди. Посмотрите на свою грудь…
Человек скосил глаза и глякул. Иронический огонек не погасал в глазах.
- Мне бы вот глотку полечить, - вымолвил он.
«Что это он все свое? - уже с некоторым нетерпением подумал я. - Я про сифилис, а он про глотку!»
- Слушайте, дядя, - продолжал я вслух, - глотка дело второстепенное. Глотке мы тоже поможем, но, самое главное, нужно вашу общую болезнь лечить. И долго вам придется лечиться - два года.
Тут пациент вытаращил на меня глаза. И в них я прочел свой приговор: «Да ты, доктор, рехнулся!»
- Что ж так долго? - спросил пациент. - Как это так два года?! Мне бы какого-нибудь полоскания для глотки…
Внутри у меня все загорелось. И я стал говорить. Я уже не боялся испугать его. О нет! Напротив, я намекнул, что и нос может провалиться. Я рассказал о том, что ждет моего пациента впереди, в случае, если он не будет лечиться как следует. Я коснулся вопроса о заразительности сифилиса и долго говорил о тарелках, ложках и чашках, об отдельном полотенце…
- Вы женаты? - спросил я.
- Жанат, - изумленно отозвался пациент.
- Жену немедленно пришлите ко мне! - взволнованно и страстно говорил я. - Ведь она тоже, наверное, больна?
- Жану?! - спросил пациент и с великим удивлением всмотрелся в меня.
Так мы и продолжали разговор. Он, помаргивая, смотрел в мои зрачки, а я в его. Вернее, это был не разговор, а мой монолог. Блестящий монолог, за который любой из профессоров поставил бы пятерку пятикурснику. Я обнаружил у себя громаднейшие познания в области сифилидологии и недюжинную сметку. Она заполняла темные дырки в тех местах, где не хватало строк немецких и русских учебников. Я рассказал о том, что бывает с костями нелеченого сифилитика, а попутно очертил и прогрессивный паралич. Потомство! А как жену спасти?! Или, если она заражена, а заражена она наверное, то как ее лечить?
Наконец поток мой иссяк, и застенчивым движением я вынул из кармана справочник в красном переплете с золотыми буквами. Верный друг мой, с которым я не расставался [2] на первых шагах моего трудного пути. Сколько раз он выручал меня, когда проклятые рецептурные вопросы разверзали черную пропасть передо мной! Я украдкой, в то время как пациент одевался, перелистывал странички и нашел то, что мне было нужно.