Страница 31 из 37
— Ну да. Здешние девушки очень дружелюбны...
Ну дает. Неужели он такой наивный? Когда мы подошли к скутеру, Масимо и говорит:
— Просто в Италии у меня была девушка, там все было по-серьезному, а потом мы расстались. Она страдала, и я страдал. Я, как бы это сказать... обжегся...
Нормально. Сначала мне простодушно рассказывает мне мужские гормоны Дейв, а теперь этот красавчик поэтически описывает свою обожженную душу.
Масимо смотрит на меня и печально улыбается:
— Но я больше не хочу грустить. Хочу радоваться и веселиться. Ты ведь веселый человек, Джорджия?
— Эээ... Ну да. Я теперь безвылазно проживаю в стране под названием Смехландия. Когда Робби уехал в Новую Зеландию, я покинула Город Любви и отправилась на пмж в Смехландию, с остановкой в Грустландии.
Масимо рассмеялся:
— Кажется, я тебя понимаю. Все хорошо. Жизнь прекрасна.
— О, да, абсо-блино-лютно.
Я села на скутер, Масимо помог мне застегнуть шлем. Он заглянул мне в глаза и сказал:
— Caro ...ты такая милая.
И полетели. Какое это наслаждение — сидеть, обхватив его руками! Мы мчались по темным улицам, и это было прямо как в кино, правда, с жанром я еще не определилась — мелодрама это или комедия...
Когда мы подъехали к моему дому, я аккуратненько, чтобы не сверкать трусиками, слезла, потом сняла шлем и тряхнула волосами. Масимо выключил двигатель. И он вдруг спрашивает меня:
— Джорджия, что ты можешь сказать про Линдси? Вы вроде дружите?
Гм... И что я должна ответить? Да я скорее сдохну, чем стану дружить с этой узколобой. Меня так и подмывало сказать: «Я ее ненавижу до глубины души», но мне не хочется выглядеть в глазах Масимо стервой, поэтому я отвечаю:
— Гм... Ну да, Линдси, она, вобщем... ну да.
И все.
— У Линдси есть лишний билет на «Late and Live»[66], наверное, это интересно, как думаешь?
Я молча киваю и даже натурально улыбаюсь, хотя мозг мой вопиет: «Убей ее... придуши ее же собственными стрингами, сунь ее личиком в ведро с макрелью...»
Уф, теперь я знаю, каково приходится ревнивцу Ангусу.
И тут вижу: вати просунул голову меж занавесок и машет нам. Потом его сменила мама — тоже улыбается и машет. Слава богу, что хоть клоунский автомобиль в гараж загнали. Зато Ангус с Гордоном оказались на улице, хотя Гордона в это время вообще не выпускают. Горди по-прежнему в картонных очках, но без резиновой шапочки, поэтому очки съехали набок. Оба кота забрались на кирпичную стену и там играются. Я и говорю Масимо, чтобы хоть как-то поддержать разговор:
— А это Ангус и Горди.
Масимо подошел ближе к котам и говорит с улыбкой:
— Какие забавные.
Тут Ангус замер и в упор уставился на Масимо, я даже заволновалась — а вдруг коты этой породы не любят итальянцев? И Гордон тоже сел и стал смотреть на Масимо. Сидят и смотрят, высунув язычки. Два кота идиота.
Что варится в их бедных головках?
Вконец расстроенная, я говорю:
— Ну, я пойду, а то больно холодно. Спасибо за приятный вечер.
— Ну да. Ciao.
Масимо завел скутер, забрался на него, потом снова слез и подошел ко мне:
— Спасибо тебе, Джорджия. — Он приблизил свое лицо к моему, и я подумала: «Да, да! Сейчас он меня поцелует! Наконец-то!»
Он меня и впрямь поцеловал. Как маленькую. Просто коснулся губами моих губ. Безо всякого участия языка или рук. Чмокнул, и все.
— Ну, пока.
И уехал.
Полночь
Я так устала! Во имя ночной рубашки Ричарда Аттенборо[67] — что все это значит?
Суббота, 30 апреля
10.00
Глазам своим не верю. В кругу папиных друзей — психмобильная истерия: еще двое купили себе трехколесные «Робин Релайант» и устроили сходку у нас перед домом. Стоят и обсуждают колеса, прилепленные красные носы и прочее. Я сижу в комнате и жду, когда они уберутся на свое клоунское ралли, чтобы спокойно погрустить.
10.30
Мутти поднялась ко мне, чтобы перед уходом чмокнуть меня в щечку. Я зарылась головой в подушку, а мама и говорит:
— Ладно, тогда я поцелую подушку.
— Ррр... — рычу я.
— Мы вернемся часам к восьми, — говорит мама. — Обязательно поешь, не хватай что попало, вроде чипсов с джемом. Да, кстати, этот итальянский мальчик — очень даже.
О боже, она что, глаз на него положила?
11.00
Смотрю сквозь щелочку меж занавесок, как отчаливает кавалькада психмобилей.
А потом еще родители удивляются, что мы их стыдимся. Возьмите хотя бы моих: вати — в кожаных штанах и пиджаке, в летном шлеме и мотоциклетных очках. Мутти — в кожаной юбке и кожаных сапогах-ботфортах, ну вылитая проститутка. А папа — ее сутенер...
Вчера Либби устроила родителям сцену, потому что тоже хочет на ралли. Она своего добилась. Едет не только она, но и Горди с Ангусом. Либби сидит с котами на заднем сиденье, и все трое — в мотоциклетных очках! Я угораю!
Вот откуда у Либби такая власть надо всеми? Ведь Ангус — это мой кот, мой. Еще вчера вечером он лежал на мне и урчал, успокаивал меня. Я надеялась, что он останется со мной — я даже встала в полдевятого, чтобы покормить его.
Кстати, при кормлении Ангуса я соблюдаю все меры безопасности — этот зверь хоть кому откусит руку. А кормлю я его следующим образом: выгоняю в прихожую, кладу еду в миску... У Гордона своя собственная миска, и стоит она в туалете на первом этаже, потому что после кормления он обычно пьет очень много воды, а в туалете ее пруд пруди (фу). Так вот, пока Ангус долбит головой в дверь, я накладываю в миску еду, потом бегу в сад, захожу в дом с другой стороны и впускаю Ангуса на кухню. Он пулей летит к миске, а я быстренько закрываю дверь, чтобы не дай бог во время кормления не оказаться с ним в одной комнате. И что вы думаете, он мне спасибо сказал? А Либби его только пальцем поманила, и вот он уже в мотоциклетных очках и готов отчалить. Странно еще, что Либби не настропалила всех посадить его за руль. Но еще не вечер — на обратном пути, может, дело этим и кончится.
12.00
Звоню Джас, своей лучшей подруге:
— Джас.
— А, привет. Ну как там у тебя, до какого уровня вы дошли?
— Джас, я в полном смятении.
Я рассказала ей, как мы сходили в кино. И Джаска задумалась. В трубке слышится — треск, или это винтики скрипят в ее голове... Джаска думала-думала, а потом заключила:
— Что, вы не дошли по поцелуйной шкале даже до «единицы»?
— Думаю, что нет. Один раз, передавая мне колу, он случайно дотронулся до моей руки.
— Но за руку он тебя не держал?
— Нет.
— Тогда это не считается. Ну какую отметку по поцелуйной шкале можно поставить, если тебе предложили колу, или сказали «привет», или...
Она начинает действовать мне на нервы. Ну никакого такта у человека.
— То есть, он дал тебе колу, но при этом даже не приобнял, — не унимается Джас. — Ну, тогда это полный «ноль» получается. А когда он проводил тебя до дому, как он тебя поцеловал?
— Он просто коснулся моих губ.
— И как долго длилось касание?
— Ну... Пару секунд.
— Всего пару секунд?
— Да.
— Точно?
— Джас, ну сколько можно?
— То есть касание длилось две секунды?
— Да, да!
— Нет, это не может засчитываться как поцелуй. Так любой может чмокнуть, две мои тетушки всегда чмокают меня в губы.
И тут я взорвалась:
— Да? Поздравляю, твои тетушки — явно лесбиянки!
— Ничего подобного!
Короче, мы поцапались и бросили трубки.
13.00