Страница 8 из 24
Дверь отворилась. За ней оказалась контора. Обычная процедура. Охрана. Пропуск. Лестницы. Казенные коридоры. Шары ламп. Люди в форме и штатском. Кто-то вроде мелькнул знакомый. Из-за дверей доносится вечный машинописный марш. Ну, вот и нужная дверь.
«Их бы в кино крупным планом показывать, такие глаза, – пишет Евгения Гинзбург в своей знаменитой книге «Крутой маршрут» о взгляде Веверса. – Совсем голые. Без малейших попыток маскировать цинизм, жестокость, сладострастное предвкушение пыток…
– Можно сесть?
– Садитесь, если устали. – На лице Веверса смесь ненависти, презрения и насмешки. Она сотни раз увидит эту гримасу на лицах работников НКВД, начальников, оперов и надзирателей в тюрьмах и лагерях…
Минуты тянулись в молчании. Потом капитан взял лист бумаги и написал крупно, чтоб было видно: "Протокол допроса". Взгляд его налился серой, садистской скукой.
– Ну-с, так как же ваши партийные дела?
– Вы ведь знаете. Меня исключили из партии.
– Еще бы! Предателей разве в партии держат?
– Почему вы бранитесь?
– Бранитесь? Да вас убить мало! Вы – ренегат! Агент международного империализма!
И снова удар. Кулаком… по столу.
– Надеюсь, вы поняли, что арестованы?»
* * *
С февраля по июль 1937 года она провела в изоляторе Управления НКВД. Затем – тюрьма на улице Красина. Избиения, издевательства, унижения… Ужас: столько сидит невинных. Изумление: сколько осталось настоящихврагов большевиков – эсеров, меньшевиков, троцкистов. Они даже папиросы не брали у вновь посаженных – презирали как сталинистов. Новости об арестах маршалов и других видных военных. Странные суждения простых людей о репрессиях. В тюрьме медсестричка спросила: «Чего же вам не хватало – и машина, и дача казенная, а одежа-то, поди, всё из комиссионных?» Ответила: «Недоразумение. Ошибка следователей».
– Тш-ш-ш… – прошептала та. – А может, правду отец говорил, будто все вы идейно пошли за народ, за колхозников то есть, чтоб им облегченье?..
То есть вот что думают люди: не могут такое высокоеначальство сажать в такомколичестве. Стало быть – есть причина. И вывел народ удивительный вывод: и среди красных есть добрые люди, встали за крестьянское горе. А Сталин их – в тюрьму…
Так значит, – поняла Евгения, – коллективизацию – это большое партийное дело крестьяне всей душой ненавидели. Ее ждало немало подобных открытий.
* * *
В июне 1937 года Евгению отправили в Москву. Предстояло заседание Военной коллегии Верховного суда, выносившей приговоры по особо важным политическим делам. В знаменитой Бутырке она встретила много знакомых и незнакомых жен советских сановников и «героинь Коминтерна» из зарубежных компартий. Там впервые услышала вопли терзаемых. Услышала рыдания тех, кто чувствовал: это мучают их родных и любимых…
Но вот – знакомство с обвинительным заключением по делу «троцкистки Гинзбург».
Под документом подпись прокурора Союза ССР Вышинского. Вспомнилось, как в одной из элитных партийных здравниц купалась и болтала на пляже с его женой. Вспомнился и сам Андрей Януарьевич – добродушный дядечка в вышитой рубахе и круглых очках… Ну а теперь вот она, его подпись. А вот – ее судьба: «…террористическая группа… при редакции "Красной Татарии"… реставрация капитализма… уничтожение руководителей партии…». Итог: «Предается суду военной коллегии… по статьям 58-8 и 11 Уголовного кодекса… с применением закона от 1 декабря 1934 года».
– Ознакомились? Все ясно? – поинтересовался юный офицер НКВД, принесший бумагу.
– Нет. Что значит закон от 1 декабря?
Тот спокойно разъяснил:
– Приговор приводится в исполнение в течение 24 часов с момента вынесения.
2
В исполнение?
Значит…
Прежде ей и в голову не приходило жалеть тех, чей приговор приводила в исполнение советская власть. Ведь это были враги революции. Гады. Подонки. И вопроса не возникало: виновны-невиновны… Виновны! К стенке! В исполнение!
А вот теперь на их месте – она. Женичка-Женюша. Накануне суда неведомо как накрутила волосы. Хотела выглядеть. Но как увидела «тройку» – потемнело в глазах. А дальше приговор: «…гражданку Гинзбург Евгению Соломоновну к 10 годам заключения…»
И… мир стал светлым и веселым. Строгая изоляция? Конфискация? Вздор. Жива-а-а-а!!!
* * *
Она не сразу узнает, что ее милого Васю в день его пятилетия заберут в приемник для детей врагов народа. Враг, считало начальство, должен сидеть. А вражьи отпрыски – учиться любить товарища Сталина и благодарить за свое счастливое детство.
Ничего не знала она и о судьбе мужа. О том, что он уже два года как в заключении. И он не ведал ни о ее приговоре, ни о судьбе. С момента разлуки лишь отрывочные и часто ложные сведения друг о друге доходили до них на этапах, пересылках, в лагерях…
* * *
Строгая изоляция. Ярославль. Тюрьма «Коровники». Дальше – крутой маршрут. Колыма.
Она помирала на этапах и в бараках, на сельхозработах и лесоповалах в зловещем Эльгене. Спасалась, моя то полы в магаданской гостинице, то посуду в кухне зоны. Выхаживая полумертвых зэков в больничках, кур на ферме, малышей в лагерном деткомбинате и вольном детсаду. Она узнала смерть, насилие, ложь. Исключительное благородство и мерзейшую низость.
Без облегчения и злорадства увидела погибающим своего губителя Веверса.
Она пережила весть о смерти сына Леши, вывезенного из блокадного Ленинграда и погибшего от дистрофии по пути в Казань. Пережила тоску по мужу, Майе и Васе. Память о них помогла ей пройти «Черное озеро» и тюремные карцеры, бред «столыпиных» и ад лагерей.
Выжить. Дойти до конца. Увидеть хоть кого-то из них! Этому она подчинила каждый свой час. Благодаря этому нашла нежданную лагерную любовь, своего второго мужа, заступника и спасителя – даровитого врача-гомеопата и глубоко верующего католика Антона Яковлевича Вальтера. Его – немца из Таврии – впервые взяли в 1936 году по «Делу Аннер, Неккер и других». Он прошел несколько арестов и получил несколько сроков. Зэки звали его «веселый святой». Вера не дала ему впасть в уныние и сдаться. Он посильно помогал товарищам по несчастью, независимо от их убеждений, национальности, вероисповедания. И в заключении, а после на поселении, он тайно вел католические службы…
«Среди зловещих смертей, смрада разлагающейся плоти, мрака полярной ночи развивалась эта любовь, – напишет Евгения Гинзбург в «Крутом маршруте». – …Шли мы рядом через все пропасти, сквозь все вьюги. Сейчас весь его необычный и яркий мир, все богатства, вместившиеся в этой душе, прикрыты бедным холмиком на Кузьминском кладбище в Москве».
3
Годы неволи были мукой. Но пришла пора свободы. И час встречи с сыном.
Но устроить их свидание оказалось… Ох, и тяжело же.
С первых дней после выхода на поселение Евгения Гинзбург принялась хлопотать о приезде Васи. Она знала: им надо жить вместе. С ней согласились и казанские родственники – племянница Павла Матильда и ее муж Евгений Котельников, в 1937 году принявшие Васю в свою семью и заботившиеся о нем как о родном сыне. Благодаря им он пережил голод, холод и ужас войны и первых мирных лет. Котельниковы не чаяли в Васе души, но он подрастал, вступая в ту фазу жизни, что именуют «трудным возрастом», и трудность эту взрослые испытали сполна.
Матильда (в семье ее любовно звали Мотей) писала, что характер у Васи тяжелый. Он прогуливает школу, шляясь по дворам, киношкам и вообще незнамо где. И сладу с ним нет! Как бы парень – не приведи Бог – не связался со шпаной! Да, Мотя делает что может – а как иначе, пока отец и мать были в тюрьме? – но теперь-то Женя на воле… Так отчего бы ей теперь не жить с ребенком? Отчего им вместе не ждать Павла? Примерно о том же писала и бабушка Ревекка: «Вася умный, красивый парень, но тебе надо взять его к себе. Характер у него… Сама увидишь»[14].