Страница 12 из 16
Пока они меня разглядывали, Кэти пришла в себя; она услышала последние слова и рассмеялась. Эдгар Линтон, внимательно присмотревшись, наконец очухался настолько, что узнал ее. Они видели нас в церкви, — мы редко встречались с ними где-нибудь еще, сама знаешь. «Да ведь это мисс Эрншо! — шепнул он матери, — и ты только посмотри, как искусал ее Ползун, — кровь так и хлещет из ноги!»
— Мисс Эрншо? Какой вздор! — вскричала она. — Будет мисс Эрншо рыскать по округе с цыганом! Впрочем, мой милый, девочка и в самом деле в трауре — ну да, конечно, — и она может остаться на всю жизнь калекой!
— Какое преступное небрежение со стороны ее брата! — провозгласил мистер Линтон, переводя взгляд с меня на Кэтрин. — Я слышал от Шильдеров (Шильдер был у нас священником, сэр), что брат дает ей расти истинной язычницей. А это кто? Где она подобрала такого спутника? Эге! Да это, верно, то замечательное приобретение, с которым мой покойный сосед вернулся из Ливерпуля, — сын индусского матроса или вышвырнутый за борт маленький американец или испанец…
— Во всяком случае, скверный мальчишка, — заметила старая дама, — которого нельзя держать в приличном доме! Ты обратил внимание, какие он употребляет слова, Линтон? Я в ужасе, что моим детям пришлось это слышать.
Я снова начал ругаться — не сердись, Нелли, — так что Роберту было приказано увести меня подальше. Я отказывался уйти без Кэти; он поволок меня в сад, сунул мне в руку фонарь, сказал, что мистеру Эрншо будет доложено о моем поведении, и, велев мне сейчас же убираться, снова запер дверь. Гардины были неплотно сдвинуты в одном углу, и я залез на прежнее наше место и стал подглядывать. Если бы Кэтрин захотела вернуться, я раздробил бы их большое зеркальное стекло на миллион осколков, попробуй они ее не выпустить! Она спокойно сидела на диване. Снимая с нее серый салоп коровницы, который мы прихватили для нашей прогулки, миссис Линтон качала головой и, как мне казалось, отчитывала ее: она-де молодая леди, и они в своем обращении делают различие между мной и ею. Потом служанка принесла таз с горячей водой и вымыла ей ноги; и мистер Линтон приготовил ей бокал глинтвейна, Изабелла высыпала ей на колени вазочку печенья, а Эдгар стоял в стороне и пялил глаза. А потом они просушили и расчесали ей красивые волосы и дали ей огромные комнатные туфли и подкатили ее в кресле к огню; и я оставил ее такой веселой, что лучше и не надо. Она делила угощение между той собачонкой и Ползуном, которому щекотала нос, когда он ел; и зажигала искры жизни в пустых голубых глазах Линтонов — тусклые отсветы ее собственного чудесного лица. Я видел, они все были полны глупого восхищения. Кэти так неизмеримо выше их, выше всех на земле, — правда, Нел?
— Это дело не кончится так просто, как ты думаешь, — ответила я и, укрыв его, погасила свет. — Ты неисправим, Хитклиф, и мистер Хиндли будет вынужден пойти на крайние меры, вот увидишь.
Мои слова оправдались в большей степени, чем я того желала; это злосчастное приключение привело Эрншо в ярость. А потом мистер Линтон, чтобы загладить свою неучтивость, самолично пожаловал к нам назавтра и прочитал молодому господину длинную нотацию о том, что он ведет свою семью по дурному пути, — и это побудило Хиндли серьезней взяться за мальчика. Хитклифа не выпороли, но ему было объявлено, что, если он позволит себе хоть раз заговорить с мисс Кэтрин, его прогонят со двора; а миссис Эрншо взяла на себя задачу держать золовку в должном от него отдалении, когда девочка вернется домой; для этого миссис пустила в ход не силу — хитрость: силой она, конечно, ничего не добилась бы.
7
Кэти оставалась в Скворцах пять недель — до самого рождества. К этому времени рана на ее ноге совсем зажила, а манеры заметно улучшились. Миссис Эрншо, пока она там гостила, часто навещала больную и приступила к своему плану ее перевоспитания, стараясь возбудить в девочке чувство самоуважения посредством изящной одежды и лести; и Кэти с готовностью принимала и лесть и наряды; так что вместо простоволосой маленькой дикарки, которая вприпрыжку вбежала бы в дом и задушила бы нас поцелуями, у крыльца сошла с красивого черного пони очень важная на вид особа, в каштановых локонах, выпущенных из-под бобровой шапочки с пером, и в длинной суконной амазонке, которую ей пришлось, поднимаясь на крыльцо, придерживать обеими руками. Хиндли помог ей спешиться, восторженно восклицая:
— Ай да Кэти, ты у нас прямо красавица! Я тебя с трудом узнал бы: ты теперь смотришь настоящей леди. Изабелле Линтон не сравниться с нею, — правда, Фрэнсиз?
— У Изабеллы нет таких природных данных, — отвечала его жена, — однако Кэти должна следить за собою, чтобы снова здесь не одичать. Эллен, помогите мисс Кэтрин раздеться… Постой, дорогая, ты растреплешь прическу — дай я развяжу тебе ленты на шляпке.
Я сняла с нее амазонку, и тут мы увидели во всем блеске пышное, все в сборках, шелковое платьице, белые панталончики и лакированные башмачки. И хотя ее глаза радостно сверкали, когда собаки запрыгали вокруг, приветствуя хозяйку, она едва посмела к ним притронуться, боясь, что их лапы оставят следы на ее великолепном наряде. Она осторожно поцеловала меня: я месила тесто для рождественского пирога и была вся в муке, так что нельзя было со мной обняться; потом она огляделась, ища глазами Хитклифа. Мистер и миссис Эрншо зорко наблюдали за их встречей, стараясь тут же выяснить, есть ли надежда, что удастся разлучить двух верных друзей.
Хитклифа сначала никак не могли отыскать. Если и раньше, покуда Кэтрин жила дома, он был неряшливым и неухоженным, то за последнее время вид у него стал в десять раз хуже. Кроме меня, ни у кого недоставало доброты хотя бы назвать его грязным мальчишкой да уговорить его раз в неделю умыться; а дети его возраста редко питают естественную склонность к мылу и воде. Так что, не только платье, которое служило бессменно три месяца на грязной работе, и густые нечесаные волосы, — его лицо и руки были отчаянно измазаны. Недаром он притаился за спинкой скамьи, увидав, что в дом вместо лохматой растрепки, под стать ему самому, вошла такая нарядная элегантная девица.
— А Хитклифа нет? — спросила она, снимая перчатки и обнажая свои пальцы, удивительно побелевшие от сидения в комнатах безо всякой работы.
— Хитклиф, ты можешь подойти, — закричал мистер Хиндли, заранее радуясь его смущению и предвкушая, каким отвратительным маленьким разбойником он должен будет предстать. — Подойди и поздравь мисс Кэтрин с приездом, как все другие слуги.
Кэти, углядев своего друга в его тайнике, кинулась ему на шею; она за одну секунду чмокнула его в щеку семь или восемь раз, потом остановилась, попятилась и залилась веселым смехом:
— Ох, да какой же ты чумазый, сердитый! — закричала она, — и какой… какой ты смешной и угрюмый! Но это оттого, что я привыкла к Линтонам, к Эдгару и Изабелле. Ты что же это, Хитклиф, забыл меня?
Она не зря задала свой вопрос, потому что стыд и гордыня заволокли мраком его лицо и не давали бедняге шелохнуться.
— Подай ей руку, Хитклиф, — снисходительно предложил мистер Эрншо, — ради такого случая разрешается.
— Не подам, — ответил мальчик, овладев наконец онемевшим было языком. — Не буду я тут стоять, чтоб надо мной смеялись. Я этого не потерплю!
И он бросился было вон, разрывая наш круг, но мисс Кэти опять схватила его за руку.
— Я вовсе не хотела над тобой смеяться, — сказала она, — я нечаянно, не удержалась, Хитклиф, ты мне хоть руку пожми! С чего ты дуешься? Просто у тебя дикий вид. Если ты умоешься и пригладишь волосы, все будет в порядке: ты такой грязный!
Кэти глядела опасливо на темные пальцы, которые держала в своих, и на свое платье; она боялась, что платье не стало красивей, соприкоснувшись с его одеждой.
— Незачем было тебе дотрагиваться до меня! — ответил он, проследив ее взгляд и отдернув руку. — Я могу ходить таким грязным, каким захочу, мне нравится быть грязным, и я буду грязным.