Страница 4 из 68
Поэтому доводы в защиту атомной бомбардировки Японии важнее, чем исторические факты, — они предвосхищают весь арсенал средств, используемых в послевоенный период для обоснования подготовки к ядерной войне и оправдания войн без применения ядерного оружия. (В Корее, в «обычной» войне, было убито свыше 2 млн. человек.) Приводимые доводы представляются важными для получения ответа на более серьезный вопрос: в какой мере социальное поведение и мышление, нашедшее проявление в Соединенных Штатах, как одной из стран — победительниц во второй мировой войне, отразило причины, вызвавшие в послевоенной Америке национальный кризис.
Бомба, сброшенная на Хиросиму, за несколько минут превратила в прах и пепел примерно (точная цифра никому не известна) 100–150 тыс. мужчин, женщин и детей Японии. Десятки тысяч человек лишились зрения, были облучены, обезображены или искалечены, оказавшись обреченными на быструю смерть или на мучительное существование, являясь трагическим напоминанием свершившегося. Бомбой, сброшенной три дня спустя на Нагасаки, было уничтожено 35–75 тыс. человек (точное число жертв в этом случае также не известно).
За четыре месяца до трагедии Хиросимы, в апреле 1945 г., после внезапной смерти Франклина Д. Рузвельта президентом США стал Гарри Трумэн. Министр обороны Генри Стимсон проинформировал его о «Манхэттенском проекте» разработки атомной бомбы в штате Нью-Мексико. В своих «Мемуарах» Трумэн оправдывает применение атомной бомбы, выдвигая в качестве одного из доводов тот факт, что консультативный комитет, назначенный им, после тщательного изучения вопроса одобрил применение бомб против густонаселенных городов. Речь идет о временном комитете, возглавлявшемся Стимсоном и включавшем государственного секретаря Джеймса Бирнса, трех ученых и трех гражданских должностных лиц. Именно по их рекомендациям, как заявил Трумэн, было решено сбросить бомбу на противника, как только это станет возможным. Они рекомендовали также, чтобы она была применена без специального предупреждения и против такой цели, которая убедительно продемонстрировала бы ее разрушительную мощь. Трумэн подчеркивал, что он отдавал себе отчет в том, что взрыв атомной бомбы вызовет небывалые разрушения и человеческие жертвы. Однако научные советники комитета доложили, что они не видят иной приемлемой альтернативы. Трумэн также отмечал, что главные военные советники президента рекомендовали сбросить бомбу, и, когда он сказал об этом Черчиллю, тот решительно одобрил это, если только «атомная бомба сможет содействовать окончанию войны».
Процедура принятия решения о применении атомной бомбы явилась ярким примером рассредоточения ответственности, столь характерного для современной бюрократии, когда бесконечная цепь политиков, комитетов, советников и администраторов делает невозможным выявление виновного. В сравнении с этим порядком коварное двуличие инквизиции — церковь выносит приговор, а государство приводит его в исполнение — выглядит примитивным. Трумэн создал впечатление, что его умудренные опытом советники не оставили за ним права выбора; эксперты — временный комитет Стимсона — заявили в свою очередь, что они зависели в своем решении от еще больших экспертов — четырех ученых, входивших в специальный ученый совет: Дж. Роберта Оппенгеймера, Артура Комптона, Энрико Ферми и Эрнеста Лоуренса.
Но, как было установлено впоследствии, все четверо ученых не были осведомлены о некоторых важных фактах — о том, что японцы вели переговоры с русскими о капитуляции и что в военном отношении японцы были близки к полному поражению. Оппенгеймер, выступая после окончания войны с показаниями перед Комитетом по атомной энергии, признал: «Мы имели самое смутное представление о военном положении Японии. Мы не знали, можно ли было заставить японцев капитулировать какими-либо другими средствами и в самом ли деле вторжение в Японию было неизбежно. Однако где-то в глубине души мы чувствовали, что вторжение являлось неизбежным, потому что нас убеждали в этом». И тем не менее ученый совет заявил временному комитету: «Мы не видим приемлемой альтернативы прямому военному применению».
В начале июля Лео Сцилард, который помог убедить Рузвельта в необходимости приступить к разработке проекта атомной бомбы, распространил среди своих коллег — ученых-атомщиков обращение, собравшее 67 подписей и призывавшее Трумэна воздержаться от применения атомной бомбы, поскольку уже были предприняты другие меры с целью заставить японцев капитулировать. Согласно показаниям А. Комптона, ученый совет, по настоянию одного из авторов «Манхэттенского проекта», бригадного генерала Лесли Грооуса, провел тайное голосование среди ученых металлургической лаборатории в Чикаго, которая была связана с созданием бомбы. В статье, опубликованной три года спустя, Комптон писал об этом голосовании следующее: «Несколько человек предпочитало совсем не применять атомную бомбу, однако 87 % ученых проголосовали за ее применение в военных целях, по крайней мере после того, как будут исчерпаны другие средства и это будет признано необходимым для капитуляции Японии после использования других средств». Однако именно эти-то «другие средства» и не были учтены ученым советом как возможная альтернатива. Достоверные данные, приведенные в статье Комптона, свидетельствуют о том, что только 15 % из 150 опрошенных ученых выступили за неограниченное применение атомной бомбы в соответствии с требованиями военной стратегии. 46 % ученых предлагали такое применение бомбы, которое дало бы японцам возможность капитулировать, «прежде чем атомное оружие будет применено в полной мере», а 26 % высказались за его демонстрацию в США перед представителями Японии.
Ключом к интерпретации Комптоном характера этого опроса является признание, сделанное им несколько лет спустя после его статьи 1948 г. Он писал: «Один из молодых людей, который был с нами в Чикаго, а затем перевелся в Лос-Аламос, появился в моей чикагской конторе в состоянии крайнего возбуждения. Он заявил, что слышал о намерении помешать применению атомной бомбы. Двумя годами раньше я убедил этого молодого человека, бывшего в то время студентом физического факультета, присоединиться к нашей работе над проектом. Я ему тогда сказал, что, работая с нами, он будет иметь больше возможностей содействовать военной победе, нежели служа во флоте, в который он в то время намеревался поступить. Он принял мой совет. Теперь же он был глубоко взволнован. «У меня есть друзья, принявшие участие в морском сражении у острова Иводзима. Одни из них убиты, другие ранены. Мы должны дать им самое лучшее оружие, которое только сможем произвести». На глаза его навернулись слезы. «Если хоть один из них погибнет оттого, что мы не разрешим им применить наши бомбы, значит, я подвел их. Я тогда просто не вправе считать, что выполнил свой долг». Другие, хотя и не столь эмоционально, чувствовали примерно то же самое».
Над всеми опросами, учеными советами, политическими комитетами, деятелями, принимающими решения, советниками и истолкователями их советов упорно доминировало общее умонастроение, устранявшее, как представляется, малейшие сомнения в вопросе применения бомбы. Это настроение выразил молодой друг Комптона, заявив, что если хоть один американец погибнет, то отказ от применения бомбы будет равносилен предательству. Слезы при мысли о гибели хотя бы одного американца, и ни одного слова о десятках и сотнях тысяч возможных жертв бомбы со стороны японцев!
Увеличение числа советников, комитетов и опросов относительно применения атомной бомбы означало появление такого количества причастных к делу лиц, которое позволяли характеризовать всю процедуру принятия решения как вполне «демократическую». Однако далеко не все ее участники выступали как равноправные; как об этом свидетельствует неосведомленность ученого совета о ходе военных действий, не все располагали равным доступом к информации.
Национальная ограниченность пронизывает всю общественную мысль в США. Хиросима показала, что привлечение к принятию решения широкого числа участников, считающееся основным признаком «демократичности» такой страны, как Соединенные Штаты, также способно ввести в заблуждение. Различие между лицами, сыгравшими роль в принятии решения, заключалось не только в том, что одни из них располагали доступом к информации, а другие нет, но также и в том, что одни из них обладали неизмеримо большей властью, чем другие. Ученые, выступившие против применения атомной бомбы, подобно Сциларду, который вместе с Ферми руководил в Чикагском университете работами, связанными с получением первой контролируемой атомной реакции, не располагали столь сильным голосом, как Гроувс, военный инженер, руководивший строительством Пентагона и отвечавший за осуществление проекта по созданию бомбы. Петиция Сциларда на имя президента так никогда и не была прочитана Трумэном: Гроувс продержал ее у себя. О том, что призыв Сциларда и другие обращения против немедленного применения бомбы оседали у Гроувса и его сотрудников, стало известно только в 1963 г., когда был открыт доступ к материалам «Манхэттенского проекта».