Схватка

Какое-то время он решал для себя, кто уродливее — мутанты или обычные особи. А потом попытался представить, что получится, если гуманоиды внедрятся к сенекси и попытаются переделать их на свой лад… Арис посмотрел на круглого уродца и съежился, словно его внезапно обдало жаром. Можно благодарить судьбу уже за то, что его не привлекали к ранним экспериментам.

Очевидно, еще до оплодотворения почки или яйца — он не знал точно, из чего выводятся гуманоиды, — их готовили для конкретных ролей. Даже без учета половых различий здоровые гуманоидные особи несколько отличались друг от друга, что свидетельствовало о различии функций. Они были с четырьмя конечностями, парными органами зрения, на голове располагались слуховые приспособления, обонятельный орган и входное отверстие — рот.

«Ну что же, — подумал Арис, — по крайней мере шерсти на них нет в отличие от некоторых других видов Населения I, о которых сообщает мандат».

Арис направил острие вокалайзера на пластинку-транслятор.

— Хелло, — раздалось из смотрового отсека.

Мутант поднял на него взгляд. Он развалился на полу, придавив отвислым серым брюшком четыре конечности, почти бесполезные. Обычно он пищал не переставая, но сейчас затих и стал напряженно прислушиваться к звукам, идущим из трубы. Труба эта была подсоединена к машине, управляющей инкубационным процессом.

— Хелло, — ответил самец и, отключившись от машины, уселся на низкий бортик.

В одном углу камеры стояла машина, служившая им суррогатным родителем — грубая пародия на гуманоида, с непомерно длинными ногами и малюсенькой головой. Арис догадался, что инженеры-конструкторы просто не удосужились как следует изучить анатомию своих антиподов.

— Меня зовут… — сказал Арис, и вслед за этими словами в камере раздалось какое-то невнятное клокотание. Поняв, что нужно выражаться яснее, он какое-то время молча нагнетал давление и настраивался на соответствующие частоты, а потом начал сызнова: — Меня зовут Арис.

— Хелло, — произнесла молодая самка.

— А как зовут вас?

На самом деле он и так давно знал имена своих подопечных, поскольку часто прислушивался к их разговорам.

— Пруфракс, — представилась самка. — Я — перчаточница.

Гуманоидные особи обладали весьма ограниченным объемом генетической памяти. Тем, которых они вывели здесь, в искусственных условиях, заложили в память их имена, род занятий и элементарные сведения о среде обитания. Гуманоиды естественного происхождения, по всей видимости, рождались с нулевыми знаниями. Правда, полной уверенности у него не было — гуманоидная химия репродуцирования необычайно тонка и сложна.

— Пруфракс, я — учитель, — сказал Арис, стараясь свыкнуться с необычной логической структурой языка.

— Не понимаю тебя, — ответила самка.

— Ты учишь меня, а я — тебя.

— У нас есть Мама, — возразил самец, показывая на машину. — Она нас учит.

«Мама», как они ее называли, была подключена к мандату. Изолировать гуманоидов от этой штуки — по сути дела, аналога сенексийского мешочка с памятью — было невозможно. Все упиралось в то, что гуманоиды появляются на свет не снабженные даже простейшими знаниями.

— А вы знаете, где находитесь? — спросил Арис.

— Там, где мы живем, — ответила Пруфракс. — В режиме открытых глаз.

Арис показал им через иллюминатор звезды и небольшой участок туманности:

— А теперь вы можете сказать поточнее?

— Мы — среди огней, — сказала Пруфракс.

Так значит, гуманоиды в отличие от других видов Населения I не в состоянии инстинктивно определять свое местонахождение по звездам…

— Не разговаривай с ним, — предостерег самец. — У нас есть Мама.

Арис проконсультировался у мандата по поводу странного имени, что они присвоили машине.

— «Мама», — объяснил тот, — это слово естественного происхождения, раньше оно обозначало живородящего родителя.

Арис отключил машину.

— Мама больше не работает, — объявил он.

Жаль, что эксперимент не доверили ему с самого начала. Он заказал бы инженерной стене совершенно другую конструкцию, тоже связывающую их с мандатом и подпитывающую, но в меньшей степени поддающуюся идентификации. Арис хотел, чтобы чувство полного комфорта ассоциировалось у гуманоидов исключительно с его персоной.

Машина грузно осела, а самка тут же выдернула свой шнур из сети и расплакалась — реакция, совершенно непонятная Арису. С мандатом же его связывали не настолько доверительные отношения, чтобы спросить его о причине завывающих звуков и влаги, выделяемой из глаз.

Вскоре самец и самка улеглись на пол и задремали. Мутант же, издавая мягкое урчание, попытался приблизиться к прозрачной стене. Он вскинул тоненькие ручонки, о чем-то умоляя Ариса. На двух других особей он не обращал ни малейшего внимания — похоже, он хотел сейчас одного — уйти вместе с Арисом. Возможно, биологам частично удалась трансформация, и в нем теперь сенексийских черт было больше, чем человеческих.

Арис торопливо попятился в холодный и безопасный коридор.

«Мелланже» и сенексийский корабль кружили в бесконечном танце, перескакивая с орбиты на орбиту, прыгая влево-вправо, вперед-назад, стараясь при помощи хитроумных маневров прощупать врага и скрыть собственные намерения. Гуманоидный корабль неумолимо приближался — как и все корабли гуманоидов, он был быстроходнее сенексийских, а экипаж его лучше ориентировался в высших геометриях.

Пруфракс не терпелось пустить в ход свои знания и мастерство, она чувствовала себя спелым плодом, который вот-вот свалится с дерева. На последнем этапе тренировок, накануне выброски, эльфы становились очень восприимчивы. А потому Пруфракс позволили подыскать себе возлюбленного и отвели им крошечные отдельные апартаменты возле зеленых троп.

Контакт прошел удовлетворительно от начала до конца. Ее партнером стал старый перчаточник по имени Кумнакс. Пока они лежали в кабинке, словно погрузившись в миф, он рассказывал ей о прошлых битвах, спецтактике и искусстве выживания.

— Выживания? — переспросила она вначале, совершенно недоумевая.

— Ну да, конечно. — Его вытянутое коричневое лицо выражало неподдельный интерес к зеленым тропам, на которые открывался вид из маленького оконца.

— Не понимаю тебя, — сказала Пруфракс.

— У большинства перчаточников это не получается, — терпеливо втолковывал он.

— У меня получится.

Кумнакс повернулся к ней.

— Тебе сейчас шесть, — сказал он. — Ты очень молода. Мне — десять. Тебя первый раз посылают на задание. Ты абсолютно уверена в себе. Но большинству перчаточников выжить не удается. Нас плодят тысячами. Мы — пушечное мясо. Наши генотипы копируют лучших перчаточников прошлого, но даже лучшие не выживают.

— У меня получится, — упрямо повторила Пруфракс, выставив челюсть.

— Ты всегда это говоришь, — пробормотал он.

Пруфракс взглянула на него недоуменно.

— В прошлый раз, когда я тебя знал, — пояснил он, — ты тоже все время это твердила. И вот ты опять здесь, в новой плоти.

— В какой прошлый раз?

— Мастер Кумнакс… — оборвал его механический голос.

Кумнакс стоял, глядя на нее сверху вниз.

— У нас, перчаточников, слишком длинные языки. Им не нравится, что нам все это известно, но что они могут поделать?

— Вы нарушаете режим секретности, — настаивал голос. — Пожалуйста, доложите службе С.

— В этот раз, если протянешь подольше обычного, то узнаешь кое-что, о чем рассказчики не говорят.

— Не понимаю, — медленно и четко выговорила Пруфракс, глядя ему прямо в глаза.

— Ладно, хватит, — сказал Кумнакс. — Старые должки я уже вернул. А теперь пойду получать нагоняй от начальства. Мы, перчаточники, — упрямые ребята.

Он вышел из кабины, и Пруфракс так больше и не видела его перед операцией.

Семенной корабль укрылся в жарких недрах протозвезды, загородившись от камней и кусков льда щитами. Созвездие образовалось на месте густого скопления звезд четвертого и пятого поколений, и их обломки теперь градом сыпались на корабль Ариса.