Страница 400 из 484
Однако не станем говорить, как ехал в столицу Хань Даого. Расскажем про У Юэнян.
На следующий день она взяла Сяогэ и вместе с Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, падчерицей, кормилицей Жуи и зятем Чэнь Цзинцзи отправилась на кладбище, где принесла жертвы на могиле Симэня.
– А я вчера дядю Ханя повстречал, – объявил Юэнян кладбищенский сторож.
– Он вернулся? – удивилась Юэнян. – Что же мне не доложил? Наверно, сегодня придет.
После возжигания бумажных денег Юэнян оставалась на кладбище недолго.
Она торопилась домой. А по возвращении послала Чэнь Цзинцзи к Хань Даого и велела разузнать, где корабль с товаром.
Цзинцзи постучался в ворота, но ему не открывали. Потом вышел Хань Второй.
– А брата с невесткой племянница моя в столицу вызвала, – заявил он,– Где корабль – понятия не имею.
Когда зять доложил Юэнян, она забеспокоилась и велела Цзинцзи скакать на пристань. Через три дня он добрался до Линьцина и отыскал корабль, на котором оставался Лайбао.
– Передавал вам брат Хань тысячу лянов? – спросил Лайбао.
– Да он к нам и не показывался, – отвечал Цзинцзи. – Его сторож Чжан Ань видал. На другой день мы на кладбище были, потом меня матушка к нему посылала узнать, но он, оказывается, с женой в столицу уехал. И серебро с собой прихватил. С кончины батюшки седьмая седмица вышла, и матушка беспокоится. На пристань меня направила.
Лайбао ничего ему на это не ответил, а про себя подумал: «Разрази его Небо! И меня обманул. Недоброе задумал. Так вот почему он, оказывается, товар на пристани продавал. Выходит, рядом человек, а душа его за тысячи ли». Когда он узнал о смерти Симэня, то решил пойти той же дорожкой, что и Хань Даого. Завлек он Цзинцзи на пристань, где они гуляли в кабачках и домах веселья с приглашенными певичками. Лайбао между тем тайком прибрал к рукам на восемьсот лянов товару и передал его на хранение на один из постоялых дворов.
Немного погодя уплатили они пошлину, и кораблю было разрешено следовать дальше. В порту Цинхэ они перегрузили товар на телеги и двинулись в город. Холст сложили в восточном флигеле. Шелковая лавка на Львиной к тому времени была уже закрыта. Расположенную напротив дома атласную лавку продали сразу же после распродажи товара, а приказчиков – Гань Чушэня и Цуй Бэня – рассчитали. Теперь оставались только две лавки рядом с управой – лекарственных трав и закладная, где управлялись Чэнь Цзинцзи и приказчик Фу. Надобно сказать, у Лайбао рос пятилетний сын – Сэнбао, а у Ван Шестой, жены Хань Даого, была четырехлетняя племянница. И жена Лайбао, Хуэйсян, с Ван Шестой в знак особой привязанности устроили помолвку детей, но Юэнян об этом ничего не знала.
Всю вину Лайбао свалил на Хань Даого.
– Он на две тысячи товару продал, – говорил слуга, – а деньги повез домой.
Юэнян не раз посылала Лайбао в столицу справиться, куда девал Хань Даого серебро, но тот отпирался.
– Не поеду я! – заявил он. – Да кто же решится войти к самому государеву наставнику! Будешь правду искать – только греха наживешь. Надо Будду молить, что нас-то в покое оставили. А то пришлось бы в затылке чесать – будто вши завелись.
– Но ведь Чжай свой человек! – продолжала Юэнян. – Мы ж ему сватали. Неужели не войдет в положение?!
– Он в дочке Ханя души не чает, – твердил свое Лайбао. – А она, само собой, мать с отцом поддержит. Не о нас же ей печься. И давайте оставим этот разговор между нами, а то узнают посторонние – неприятностей не оберешься. А с потерей серебра вам придется смириться и лучше о нем больше не поминать.
Юэнян вынуждена была отступить. Она поручила Лайбао собрать торговцев и продать привезенный холст. Цзинцзи должен был назначать цену и получать серебро. Прибыли купцы, но не сторговались и разошлись.
– Ты, зятюшка, в торговле не смыслишь, – говорил, обращаясь к Цзинцзи, Лайбао. – А мне довелось по рекам и озерам поскитаться. Я-то знаю, что это за штука. Лучше продать – потом раскаиваться, чем каяться, а потом торговать. Понял? Надо было уступить. Цену давали подходящую, а ты тетиву до отказа натянул. Так торговля не пойдет. Прости меня, я не собираюсь себя выставлять, но ты еще молод и опыта у тебя нет. И не думай, что я нос сую куда не надо или за кого-то хлопочу. Нет, я просто хочу сбыть партию товара и больше ничего.
Цзинцзи стало не по себе, и он ушел, а Лайбао взял счеты и, не спрашиваясь Юэнян, вернул купцов. Вырученные от продажи две тысячи лянов были переданы Цзинцзи, а тот вручил их Юэнян.
Товар увезли. Юэнян решила наградить Лайбао то ли двадцатью, то ли тридцатью лянами серебра на домашние расходы, но тот, выказав притворное великодушие, отказался.
– Нет, деньги и вам пригодятся, – говорил он. – Когда умирает муж, жена уподобляется стоячей воде. Вам самим сгодятся, а мне зачем? Уберите, я не возьму.
Как-то вечером Лайбао вернулся пьяный и прошел прямо в покои Юэнян.
– Вы еще молоды, сударыня, опираясь на кан, обратился он к Юэнян. – И остались без мужа с младенцем на руках. Неужели вы не тоскуете в одиночестве?
Юэнян не промолвила ни слова в ответ.
Как-то от дворецкого Чжая из столицы пришло письмо, в котором тот сообщал, что до него дошло известие о кончине Симэнь Цина и что от Хань Даого он узнал о четырех обученных музыке и пению красавицах, коих держал покойный.
«Нельзя ли сообщить о цене за них, – спрашивал в письме Чжай, – дабы я мог расплатиться. Вас же прошу прислать девиц в столицу, где они будут ублажать мою жену».
Прочитав такое послание, Юэнян пришла в замешательство и решила посоветоваться с Лайбао.
Лайбао явился в спальню.
– Чего вы, женщина, понимаете в делах! – Лайбао уже не называл хозяйку, как полагается, матушкой. – Не отдадите – горя наживете. А во всем хозяина, покойника, винить надо. Любил богатствами похвастаться. Пиры бывало закатывает, домашних певиц гостям напоказ выводит. Все же о них знали. Та же дочь Ханя, раз она в услужении у хозяйки, небось, и рассказала. Я ведь предупреждал тогда. Так оно и вышло. А откажете, он здешним властям даст знать, из управы с предписанием явятся, силой заберут. Тогда, что называется, и обеими руками отдавай, да будет поздно. Нет, лучше уж сразу уступить. Ну, не всех, а пока двух, скажем, хватит. Думаю, и у него есть совесть.
Юэнян долго колебалась. Отобрать Ланьсян у Мэн Юйлоу, а Чуньмэй у Пань Цзиньлянь было неудобно. Сючунь ухаживала за Сяогэ, и ее тоже нельзя было отпускать. Тогда она обратилась к своим горничным Юйсяо и Инчунь. Те согласились.
Лайбао нанял носилки и повез девушек прямо в столицу в резиденцию государева наставника. Еще по дороге он насладился ими обеими. По прибытии он встретился с Хань Даого и Ван Шестой и рассказал им, как обстоят дела.
– Спасибо тебе, сватушка, – благодарил его Хань Даого. – А то нажил бы неприятности. Впрочем, я их не боюсь. Все равно они не посмели бы меня в столице разыскивать.
Чжай Цяню представили красавиц Инчунь и Юйсяо. Им не было и восемнадцати[5]. Одна играла на цитре, другая – на гитаре. Их отдали в услужение хозяйке, а Лайбао получил два серебряных слитка. Один Лайбао прикарманил, а другой вручил Юэнян да еще припугнул ее.
– Не видать бы вам этого слитка, если б я не поехал, – говорил он. – Поглядели бы вы, какой роскошью наслаждаются там Хань Даого с женой. Свой дом, целая толпа горничных и служанок. Дворецкий Чжай зовет его не иначе, как «сударь». А дочка их, Хань Айцзе, хозяйке служит, так около нее и увивается, ни на шаг не отходит. Отборными яствами питается, а как одета! Письму и счету обучили. В довольстве умнеет человек. А какая она стала высокая да стройная! И собой хороша. Ко мне вышла – точно деревцо нефритовое. Бойкая такая и смышленая. Речистая стала. Меня все дядюшкой звала. Наши горничные при ней будут рукоделием заниматься.
Тронутая Юэнян от души поблагодарила Лайбао и распорядилась, чтобы его накормили и угостили вином. Она хотела было наградить его серебром, но он опять отказался, а кусок атласу для жены Хуэйсян взял, но не о том пойдет речь.