Страница 111 из 484
Некоторое время оба сражались в воде, причем сражение прекратилось только после того, как Симэнь Цин излил семя. Завершив сражение, они, насухо вытершись, вышли из ванны. Накинув на себя легкую хлопчатую рубашку, Симэнь забрался на кровать, куда поставили и столик с фруктами. Цзиньлянь велела Цюцзюй принести для хозяина белого вина, а сама стала угощать его из коробки пирожками с фруктовой начинкой, решив, что он проголодался.
Прошло довольно много времени. Наконец появилась Цюцзюй с серебряным кувшином в руке. Цзиньлянь хотела было наполнить чарки, но, дотронувшись до ледяного кувшина, плеснула вином прямо в лицо служанке.
– Ах ты, негодница! – заругалась Цзиньлянь. – Что тебе, жить надоело?! Я тебе сказала: подогрей для батюшки, а ты ледяное несешь[31]. Чем только у тебя голова забита? – Цзиньлянь окликнула Чуньмэй: – Отведи эту негодяйку во двор и пусть на коленях стоит.
– Не успела я выйти бинты матушке приготовить, – обращаясь к Цюцзюй, говорила Чуньмэй, – а ты уж успела всех на грех навести.
– Батюшка с матушкой всегда просили остуженное, – надув губы, промычала Цюцзюй, – а сегодня вдруг подогретое понадобилось.
– Что ты там еще болтаешь, рабское твое отродье! – закричала Цзиньлянь. – Сейчас же убирайся отсюда. – Она обернулась к Чуньмэй: – Пойди сюда! дай ей по десятку пощечин по каждой щеке.
– Не хочу я, матушка, о нее руки марать, – заявила Чуньмэй. – Пусть лучше на коленях постоит с камнем на голове.
Но об этом достаточно.
Цзиньлянь велела Чуньмэй подогреть вина, и они с Симэнем выпили по нескольку чарок, убрали с кровати столик, опустили полог и велели запереть спальню. Утомленные, они обнялись и заснули.
Да,
Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Потерять, обрести, увядать иль цвести –
это все суета сует.
Суть всей жизни проста: все усилья – тщета,
признаешь на закате лет.
Знай же меру во всем: ведь змее нипочем
не удастся слона проглотить[1],
И орла не суметь воробью одолеть,
надо вовремя пыл укротить.
И сановнику век не продлит человек,
нет лекарства такого, увы.
Не купить, богатей, ум для внуков, детей,
не приставишь своей головы!…
За добром не гонись, в богачи не тянись,
скромной долей доволен пребудь –
Вот и счастье найдешь!… И покой обретешь,
и вздохнет с облегчением грудь.
Итак, после ванны Симэнь и Цзиньлянь легли в спальне отдохнуть, а Чуньмэй, устроившись на стуле в коридоре, принялась шить туфельки. Вдруг видит: у садовой калитки, вытянув шею и озираясь по сторонам, стоит Циньтун.
– Тебе что нужно? – спросила горничная.
Слуга заметил стоявшую на коленях с камнем на голове Цюцзюй и стал показывать на нее пальцем.
– Чего тебе, спрашиваю, нужно, арестантское отродье? – заругалась Чуньмэй. – Чего ты пальцем-то тычешь?
Циньтун рассмеялся.
– Кладбищенский сторож Чжан Ань пришел, – объяснил он наконец. – К хозяину, говорит, дело есть.
– Глядя на тебя, можно подумать, привидение явилось, – ворчала Чуньмэй. – Подумаешь, кладбищенский сторож! Почивают хозяева. Разбудишь – со свету сживут. Ничего, пусть у ворот подождет.
Циньтун удалился, а через некоторое время снова просунул голову в калитку.
– Сестрица! – окликнул он Чуньмэй. – Все спят?
– Вот арестант! – вздрогнула Чуньмэй. – Опять ворвался, напугал. Носится из-за пустяков, как неприкаянный.
– Но Чжан Ань ждет, – говорил Циньтун. – Поздно уж, а ему еще за город идти.
– Но не могу ж я их тревожить! Вон они как сладко спят. Скажи, чтоб подождал немного. А поздно, так пусть приходит завтра.
Их разговор услыхал Симэнь и позвал Чуньмэй.
– Кто там? – спросил он.
– Да вон Циньтун пришел. Чжан Ань с кладбища, говорит, прибыл, хочет с вами поговорить.
– Я сейчас выйду, – сказал Симэнь. – Подай-ка мне одежду.
Чуньмэй исполнила просьбу.
– А по какому делу Чжан Ань? – заинтересовалась Цзиньлянь.
– Он еще накануне заходил насчет поместья, – объяснил Симэнь. – Видишь ли, рядом с нашим кладбищем целое поместье продается, с землей. Вдова Чжао, владелица, просит триста лянов серебра, я же даю двести пятьдесят. Просил Чжай Аня поторговаться. Если он договорился, велю Бэнь Дичуаню с зятем отнести серебро. В поместье колодец с четырьмя скважинами. Если удастся пробрести это поместье, присоединю к своему. Построим там крытую галерею, обширный зал, насыплем декоративные холмы и разобьем парк. И будут в нем аллеи – сосновая и ясеневая, беседка у колодца, павильон для метания стрел, площадка для игры в мяч и все прочее. Ладно уж, пожертвую серебро, зато будет, где отдохнуть и развлечься.
– Да-да! Купи поместье, не пожалей серебра! – внушала Цзиньлянь. – И нам, как на могилы соберемся, будет где весело время провести[2].
Симэнь ушел в переднюю половину, где его заждался Чжан Ань, а Цзиньлянь, поднявшись с постели, села перед зеркалом, чтобы напудриться и поправить прическу, после чего вышла во дворик с намерением выпороть Цюцзюй. Для этого Чуньмэй отправилась за Циньтуном.
– Я тебя за вином послала, почему ты холодное хозяину подала? – допрашивала служанку Цзиньлянь. – Для тебя в доме старших не существует. Что тебе ни тверди, ты все на своем стоишь. – Цзиньлянь кликнула Циньтуна: – Всыпь этой негодяйке десятка два палок, да как полагается.
Циньтун успел нанести с десяток ударов, но тут, на счастье, подоспела Пинъэр.
– Хватит ей и этого, – улыбаясь, уговаривала она Цзиньлянь.
– Ладно, довольно! Десять палок ей прощаю, – сказала Цзиньлянь слуге, а Цюцзюй приказала встать и земными поклонами поблагодарить Ли Пинъэр, а потом отпустила на кухню.
– Матушка Пань служанку привела, лет пятнадцати, – сказала Пинъэр. – Сестрица Вторая за семь с половиной лянов ее покупает. Просит тебя поглядеть.
Цзиньлянь и Пинъэр направились в дальние покои. Пинъэр посоветовала Симэню дать семь лянов. Новенькая получила имя Сяхуа, но не о том пойдет речь.
Тут мы оставляем дом Симэнь Цина и начинаем рассказ о Лайбао и приказчике У, которые везли подарки в столицу.
Как покинули они уездный центр Цинхэ, так каждый день выходили с зарею по чуть светлевшей тропе и шли на закате по буроватой темневшей пыли. Садились поесть, лишь изголодавшись, принимались пить, лишь изнывая от жажды. Ночью останавливались, на рассвете пускались в путь. А стоял в то время такой палящий зной, что от него плавились камни и металл. Продвигались путники с превеликим трудом.
Но сказ скоро сказывается. И вот добрались они, наконец, до столичных ворот Долголетия, нашли постоялый двор, где и заночевали. На другой день взвалили на себя вьюки и корзины с подарками и направились к мосту Небесной реки. Остановились у особняка государева наставника Цай Цзина. Лайбао велел приказчику У постеречь вещи, а сам, одетый в темное холщовое платье, приблизился к привратнику и почтительно поклонился.
– Откуда прибыл? – спросил привратник.
– Из уезда Цинхэ в Шаньдуне, – отвечал Лайбао, – от именитого Симэня. Его высокопревосходительству ко дню рождения подарки привез.