Страница 70 из 120
Так решила Цзюньцин. Но дела́ на свете складываются иначе, и из правды не сделаешь лжи, а из лжи не сделаешь правды. Тем более тут: все дни они проводили вместе, и, естественно, то в каких-то мелочах, то в тех или иных щекотливых положениях она выдавала себя. Днем, когда Цзюньцин отправлялась в город раздавать бумаги, она отлично играла роль мужчины, однако вечером, когда оба отдыхали дома, она нет-нет да забывалась, и это, разумеется, не проходило мимо внимания Цзычжуна — человека умного, понимавшего, что к чему. Он почувствовал, что с его другом творится что-то странное, и стал внимательно приглядываться к нему. И чем больше он наблюдал, тем больше недоумевал. И вот однажды, когда Цзюньцин, отправляясь в город, позабыла запереть свой ящичек-шкатулку, Цзычжун открыл ее и среди разных писем и визитных карточек увидел лист бумаги, на котором было написано: «Искренне верующая девица Вэнь из города Мяньчжоу из области Чэнду возжигает курение, кланяется долу перед божеством *Гуань Юем и просит его о том, чтобы несправедливое обвинение против отца было скорее снято, чтобы она благополучно вернулась домой и выполнила обещание, связанное со стрелой и яшмовой подвеской, и чтобы все остались удовлетворены. С искренним почтением обращаюсь».
— Вот они, улики! — закричал Цзычжун, хлопая в ладоши. — И это меня, мужчину, она сумела так долго дурачить! Но ничего, посмотрим теперь, куда она от меня денется.
Не понимал он только двух последних фраз, где говорилось о стреле и подвеске. «Что это значит? Неужели она просватана?» Сердце его было в смятении, и он ходил сам не свой. Как раз в это время вернулась Цзюньцин. Он ее встретил, провел в комнату. Они сели. Глядя на Цзюньцин, он улыбался. Цзюньцин в удивлении осмотрела себя с ног до головы и спросила:
— Что у меня неладно, что ты все время смотришь на меня и смеешься?
— Смеюсь над тем, как ты здорово обманывал меня, — ответил Цзычжун.
— Ни в чем я тебя не обманывал.
— Еще как! А ну, подумай сам!
— Нет, право же, нет!
— А ты помнишь наш разговор в училище? — сказал Цзычжун. — Я ведь говорил тогда, что если бы я был женщиной, то непременно вышел бы за тебя, а если бы ты была женщиной, то взял бы тебя в жены. Я сожалел, что я не женщина, но зато, оказывается, ты женщина. Только ты скрывала это от меня, не то я давно бы уже взял тебя в жены. Как же после этого ты говоришь, что меня не обманывала?
Слова попали в самую цель, и лицо Цзюньцин залилось краской.
— Откуда ты это взял?
Тогда Цзычжун вынул из рукава ее молитвенную записку и сказал:
— Это ведь написано твоей рукой.
Цзюньцин нечего было ответить, и она опустила голову. Цзычжун придвинулся к ней, сел рядом и, улыбаясь, сказал:
— Я все жалел, что мы оба мужчины и не можем соединиться, а вот ныне настало время исполниться моему желанию.
Цзюньцин вскочила:
— Вы распознали мою тайну, и мне не отпереться. Знаю, что вы всегда ко мне прекрасно относились, и не скажу, чтобы я не была расположена к вам. Но вопрос со сватовством решен в пользу Чжуаньчжи, и я уж ничего не могу обещать вам. Так что прошу вас понять меня и извинить.
Цзычжун был поражен.
— Чжуаньчжи и я, — сказал он, — мы оба учились с тобой, все трое дружили. Но если говорить об отношениях между нами, о сходстве душ, то, мне кажется, я несколько ближе тебе, чем Чжуаньчжи. Почему же ты отдаешь предпочтение ему и пренебрегаешь мною? Кроме того, Чжуаньчжи здесь нет. Так зачем же отбрасывать близкое и добиваться далекого? Как же так?
— Вы прочли в молитвенном листке последние строки, где говорится о стреле? — спросила Цзюньцин.
— Да, прочел, но ничего не понял, — ответил Цзычжун.
— Дело в том, — продолжала Цзюньцин, — что вы оба мои друзья. Я загадала, за кого из вас выйти, и, когда стреляла в ворона, я перед небом обещала себе, что тот, кто поднимет стрелу, будет моим мужем. И вот эта стрела оказалась у Чжуаньчжи. Я соврала ему и сказала, что это стрела моей сестры. С тех пор Чжуаньчжи все думает о ней и в подтверждение слова передал сестре яшмовую подвеску. Я тогда хотя прямо ничего и не сказала ему, но в душе уже дала согласие. В этом воля неба, и только потому я отдаю предпочтение одному и пренебрегаю другим.
Цзычжун рассмеялся.
— Если так, — сказал он, — то ты, без всякого сомнения, должна быть моей.
— Почему?
— Стрелу-то поднял я. Я удивился, увидев на стреле надпись, и, когда читал ее вслух, Чжуаньчжи услышал, вышел из кабинета и взял у меня стрелу. Пока он ее рассматривал, за мной пришли, я ушел, а стрела так и осталась у него. Нет, это не он поднял стрелу, и если ты таким образом вопрошала волю неба, то судьба пала на меня. Мы можем потом спросить у Чжуаньчжи: от правды никуда не уйдешь!
— Если ты видел надпись на стреле, то должен помнить, что там было написано...
— Хоть я и не придал надписи особого значения, но все-таки помню, что там было сказано: «Мимо цели не бьет». Вот! И уж этого-то я сам сочинить никак не мог.
Услышав, что Цзычжун в точности передал то, что было написано на стреле, Цзюньцин заколебалась.
— Если так, — сказала она, — это действительно воля неба. Но только жалко Чжуаньчжи: выходит, он зря надеялся и ждал столько времени, а теперь еще поехал из-за этого домой... Каково будет ему потом, когда он узнает!
— Так нельзя рассуждать, — возразил ей Цзычжун. — Издревле известно, что «выгадывает тот, кто первым бьет». Кроме того, не будь всей этой истории со стрелой, ты все равно должна была бы принадлежать мне.
С этими словами он стал обнимать Цзюньцин и добиваться ее ласки.
— Давнишние друзья, а теперь будем на одной подушке под одним одеялом... Ни на небе, ни на земле никогда такой радости не бывало, — бормотал он.
У Цзюньцин не было сил отказать ему, она стыдливо зашла за занавес и предоставила ему полную волю...
Потом, когда Цзюньцин привела себя в порядок, она со вздохом сказала:
— Всю свою жизнь я теперь отдаю тебе; мои желания, мои мечты сбылись. Но выходит, что я обманула Чжуаньчжи. Что я ему скажу?
Вдруг, хлопнув рукой по постели, она воскликнула:
— Нашла выход!
— Какой может быть выход? — в недоумении и тревоге спросил Цзычжун.
— Так знай же, — ответила она. — На пути сюда я остановилась в гостинице в Чэнду. Внучка владельца увидела меня и сказала своему деду, что я ей понравился, и они непременно хотели, чтобы я женился на ней. Я оставила им подвеску Чжуаньчжи в подтверждение своего слова и отложила свадьбу до возвращения из столицы. Сватовством этим я тогда заручилась, имея в виду тебя. Ведь с Чжуаньчжи я уже была как бы помолвлена благодаря стреле, а тебя мне не хотелось обижать. Кроме того, девушка та талантлива, красива и была бы тебе достойной парой. Но теперь, раз я принадлежу тебе, то, когда мы вернемся домой и Чжуаньчжи заговорит о сватовстве, мы ему сосватаем ту девицу. Так никто не останется в обиде, тем более что с Чжуаньчжи я говорила о сестре и он не знал, что это я сама. В общем выйдет, что я его и не обманула.
Цзычжун был изумлен.
— Великолепно! — воскликнул он. — Это показывает твою верность дружбе. При таком исходе, если я и женюсь на тебе, то Чжуаньчжи ничего не сможет иметь против. Оказывается, у тебя в пути случилась еще такая удивительная история, — продолжил он. — Только вот что я хочу спросить: конечно, в пути никто не мог распознать в тебе женщину, но ведь тебя сопровождали двое мужчин, и из-за этого тебе, наверное, пришлось испытать много неудобств.
— А кто тебе сказал, что они оба мужчины? — засмеялась Цзюньцин. — Это муж и жена. Но чтобы избежать всяких недоразумений, женщина переоделась мужчиной.
— Каков хозяин, таковы и слуги! — рассмеялся в свою очередь Цзычжун. — Сообразительные и умные люди всегда вытворяют что-нибудь удивительное.
Цзюньцин показала Цзычжуну стихи, которые написала молодая госпожа Цзин.
— Бывают же на свете такие женщины! — воскликнул Цзычжун, восхищенный стихами. — Нет, Чжуаньчжи должен быть доволен, что ему достанется эта девица.