Страница 30 из 120
Эти стихи написал один умный человек. Но по поводу последних строк: «И только знанья старцев не стоят ни гроша» — следует еще потолковать.
Рано ли удается человеку служебная карьера или поздно — зависит, как правило, от того, что ему написано на роду. Если один начинает преуспевать рано, а другой добивается своего поздно, это еще не значит, что первый достигнет в жизни многого, а второй не выдвинется потом. Глупо зазнаваться лишь потому, что ты молод, и неразумно махнуть на себя рукой только из-за того, что ты стар.
Нельзя судить о том, молод человек или стар, исходя только из его возраста. Вот, скажем, *Гань Ло: в двенадцать лет он стал министром, а в тринадцать умер. Значит, двенадцать лет для него были порой седины, беззубого рта, старческой сутулости, и в двенадцать лет его уже, собственно, нельзя было считать молодым; а после того его жизнь очень скоро оборвалась. Или возьмем *Люй Шана: тому было восемьдесят лет, когда его, удящего рыбу на берегу реки Вэй, увидел Вэнь-ван, увез в собственной колеснице и возвел в ранг своего наставника. После смерти Вэнь-вана, при У-ван, Люй Шан стал военным советником, помог У-вану одолеть *Чжоу Синя, основать династию Чжоу, которая царствовала восемьсот лет, и был награжден уделом в княжестве *Ци. Править уделом он послал своего сына, а сам остался при дворе государя и умер в сто двадцать лет. Кто мог предположить, что восьмидесятилетнему рыбаку суждено будет сотворить столько великих дел и прожить так долго! Выходит, что в восемьдесят лет Люй Шан, собственно, был в поре юнца, начинающего по-взрослому зачесывать волосы и носить шапку совершеннолетия, в поре, когда юноша держит первые экзамены в училище и становится *сюцаем, в поре молодого жениха. И, конечно, его нельзя было называть стариком даже в его восемьдесят лет.
Но люди над всем этим не задумываются и обычно считаются только с теми, кто богат и знатен сегодня. Повстречают юнца из знатных и богатых и давай льстить ему, заискивать перед ним, а к пожилому неудачнику относятся неуважительно. Это и называется «судить поверхностно и мало понимать». К примеру, крестьяне, бывает, сажают ранний рис, а бывает — поздний, и никогда нельзя заранее знать, какой из них даст лучший урожай. Не случайно древние говорили:
Но оставим эти рассуждения и поведем речь вот о чем. При *нашей династии, в годы *«Чжэн-тун», в провинции Гуанси, в области Гуйлиньфу, в уезде Синъаньсянь, жил один сюцай, по фамилии Сяньюй, по имени Тун. В восемь лет он выдержал *экзамен для талантливых отроков, в одиннадцать стал сюцаем уездного государственного училища — и сразу же был зачислен на стипендию. По своим знаниям, начитанности и дарованию человек этот мог бы поспорить хоть с самим *Дун Чжуншу и *Сыма Сянжу, так что уж к нему-то действительно применимы были выражения: «хранит в груди десятки тысяч книг» и «кистью сокрушит стотысячное войско». Ну а если говорить о его душевных стремлениях и вере в себя, то они были таковы, что он не видел ничего особенного в *Фэн Цзине или Шан Лу, которые все три экзамена выдерживали первыми, и в этом он, как говорится, поистине «несся на крыльях ветра и туч и высоко парил в облаках». Но получилось так, что хоть и был он безмерно талантлив, а ему все не везло; и хоть воля его была непоколебимой, а судьба складывалась незавидно: каждый раз на областных экзаменах он терпел неудачу, и имя его так и не появлялось в списке выдержавших.
Когда Сяньюй Туну исполнилось тридцать лет, он мог бы как *гуншэн быть представленным к вступлению на должность. Но такое будущее Сяньюй Туна, человека способного и настойчивого, вовсе не привлекало. Уходить из училища он тоже не хотел. «Для такого нищего сюцая, как я, несколько *ланов стипендии — это единственный капитал, на который я могу учиться, — рассуждал он. — Уйти из училища — значит лишиться этого дохода. Правда, можно было бы поступить в *Гоцзыцзянь, но для этого нужно еще раздобыть денег на дорогу. К тому же, — думал Сяньюй Тун, — выдержать экзамены в области гораздо легче, чем в Гоцзыцзянь, в столице».
Как-то раз он поделился этими соображениями с приятелями, и сюцай, которому вслед за Сяньюй Туном подходила очередь быть представленным к получению должности, стал уговаривать его уступить ему свою очередь, выражая при этом готовность отблагодарить Сяньюй Туна десятью ланами серебра.
Совершив сделку, Сяньюй Тун решил, что поступил совсем неглупо. Первый раз это получилось как бы одолжение с его стороны. После второго раза это уже вошло в обыкновение — каждый хотел получить какое-нибудь место и каждый дрался за то, чтобы получить его раньше других. С тех пор как Сяньюй Туну исполнилось тридцать лет, он восемь раз подряд уступал свою очередь на должность и в сорок шесть лет все еще оставался простым сюцаем, неудачником. Одни посмеивались над ним, другие жалели его, третьи уговаривали образумиться и пойти служить. На тех, кто смеялся над ним, он не обращал внимания, сочувствий не принимал, но когда его начинали уговаривать поступить так, как все поступают, он выходил из себя.
— Ты уговариваешь меня только потому, что я стар, и думаешь, что мне не выдержать областных экзаменов! — гневно восклицал он в таких случаях. — Ты забываешь, что первые места на экзаменах все-таки принадлежат знающим и опытным. *Лян Хао, например, первым выдержал столичный экзамен на восемьдесят втором году жизни и по крайней мере отстоял честь людей, упорных в своем желании учиться. Если бы я захотел получить какую-нибудь незначительную должность, я мог бы получить ее и в тридцать лет. Стоило только постараться, пролезть к кому следует, найти покровителей, ну и в конце концов, конечно, добился бы какого-нибудь места при начальнике области, а то стал бы и начальником уезда. А действуй я и далее против совести, вполне мог бы и славу себе добыть, и семью обогатить. Но мы живем в такое время, когда высшие экзамены — это все. В наши дни если бы сам *Конфуций провалился на этих экзаменах, никто не стал бы и поминать о его учености и таланте. Зато какой-нибудь мальчишка из деревеньки в три дома вызубрит десяток-другой затасканных сочинений в стиле *«ба гу» да попадется ему еще бестолковый экзаменатор, понаставит в его работе *кругов и точек — глядь, и юнец этот нежданно-негаданно получает степень *цзиньши. Сразу находятся у него ученики, величают его «наставником», сам он позволяет себе болтать о том, рассуждать о сем... Кто посмеет такому молодцу дать тему и еще раз экзаменовать его, коль скоро на нем чиновничья шапка? Но и это не все, — не унимался Сяньюй Тун. — Сколько несправедливости на самой службе! Коль вступаешь на должность, имея степень цзиньши, то карьера твоя, можно сказать, выкована из меди и вылита из чугуна: что бы ты ни творил, никто не посмеет слова против тебя сказать. А вот когда получаешь должность, не имея этой степени, то с оглядкой переходишь каждый мостик, и все равно начальство к тебе придирается. Или, скажем, областной суд подаст доклад в столицу на какого-нибудь чиновника-цзиньши. Пусть в докладе его изобразят крайне алчным, жестоким, корыстным. И что же? В лучшем случае, чтобы все выглядело справедливо, арестуют его, допросят и в конце концов — словно опасаясь, как бы не перевелись корыстные и жестокие чиновники, — вынесут заключение, что чиновник сей, хоть и осквернил свое звание, но, понеже молод и впервые на должности, уповательно, что исправится и вступит на стезю добродетели; а посему, мол, «за халатность» или «за несоответствие» понизить его в должности. Пройдет год-другой — глядишь, а он уж опять на видном месте. Ну а если такой цзиньши наскребет денег и начнет где надо ходатайствовать, то просто переведут его служить в другой город, и дело с концом. Иное дело чиновник, получивший должность как гуншэн: ошибись он на вершок — припишут все десять! И если, на твою беду, какой-нибудь влиятельный да со связями цзиньши попадет впросак, все свалят на тебя, и хочешь не хочешь, а придется тебе для господина ученого быть козлом отпущения. Тут столько несправедливости, что, пока не выдержал экзамена на звание цзиньши, и не думай служить. Предпочитаю околеть старым сюцаем: по крайней мере перед владыкой ада можно будет поднять вопль обиды и заручиться успехом в следующем *перерождении. Это лучше, чем мириться с незавидной должностью, терпеть бесконечные обиды и изо дня в день глотать успокоительные пилюли.