Страница 18 из 120
У Цзе постоянно печалился о том, что у него не было сыновей. Но потом, когда его перевели в Пекин, в ведомство гражданских чинов, он нашел там себе другую младшую жену, и она родила ему подряд трех сыновей. Впоследствии все трое, один за другим, выдержали экзамены на высшую ученую степень. Люди говорили, что это было вознаграждением за добро, содеянное в свое время У Цзе. Но это уж мы заглянули вперед.
Вернемся к Сингэ, который увез к себе домой Саньцяо и представил ее госпоже Пин. Если учесть, что Саньцяо была первой женой Сингэ, то ей следовало бы быть старшей. Но так как в свое время Сингэ от нее отказался, а брак с госпожой Пин был совершен по всем должным правилам и с соблюдением всех обрядов, да еще к тому же госпожа Пин была на год старше Саньцяо, то Саньцяо стала теперь младшей женой Сингэ, а госпожа Пин — старшей. Женщины называли друг друга сестрами, и с этих пор муж и обе его жены жили вместе до самой старости.
Вот слова, которые можно привести в подтверждение этой истории:
Ли Мянь в крайней беде встречает благородного рыцаря
Жил в *Чанъани при *танском императоре *Сюань-цзуне в годы его правления под девизом *«Тянь-бао» один образованный человек по фамилии Фан, по имени Дэ. Это был высокий, крепкого сложения мужчина лет за тридцать с широким благородным лицом. Семья была бедной, ему самому вечно не везло, и жить приходилось только на то, что выручала своей прялкой его жена, урожденная Бэй. Стояла уже глубокая осень, а Фан Дэ все еще носил на голове рваную косынку и ходил в старом летнем платье, которое совсем обветшало, висело клочьями и скорее походило на дождевик из травы. «Становится все холоднее. Как в таком виде показываться людям на глаза?» — подумал Фан Дэ и, вспомнив, что жена приберегла два куска холста, решил выпросить их у нее себе на платье.
Госпожа Бэй была женщиной ограниченной, бессердечной и злой. К тому же еще сварливой и языкастой: язык у нее был острее ножа, за словом она в карман не лезла — на все у нее был готов ответ, и своими разглагольствованиями она могла мертвого поднять на ноги, а живого вогнать в гроб. Она часто обрушивалась на Фан Дэ за то, что он ни к чему не пригоден, дармоед, мол, сидит у нее на шее. А тому все не везло, сказать в ответ было нечего, приходилось постоянно ей уступать, и постепенно дошло до того, что он стал даже ее побаиваться.
Когда зашел Фан Дэ, жена его как раз размышляла о своей горькой доле, о том, что с таким ничтожеством, как ее муж, не дождаться ей лучших дней, и сетовала на то, что родители так неудачно выдали ее замуж и сгубили ей жизнь. От этих мыслей она пришла в дурное расположение духа, а тут еще Фан Дэ со своей просьбой.
— Этакий верзила, а заработать ничего сам не может, живет за счет женщины! — выведенная из себя, набросилась она на мужа. — Теперь, оказывается, я еще и одевать его должна! Да как у тебя, бесстыжего, язык повернулся выговорить этакое?
Фан Дэ побагровел. Но выхода не было, пришлось стерпеть обиду.
— Госпожа, я всегда был тебе глубоко признателен за то, что ты делаешь, — смиренно отвечал он. — Теперь я беден и ничего собой не представляю, но ведь настанут и хорошие дни; если ты одолжишь мне это полотно, то потом, когда я получу должность и разбогатею, я щедро отблагодарю тебя за твою доброту.
— В твои-то годы да еще с такой вот рожей! Где уж тебе разбогатеть! — замахала на него руками жена. — Разве что с неба посыпятся деньги или ограбишь кого! Уже столько лет дурачишь меня этими сладкими речами, что больше я тебе не верю. А на полотно не рассчитывай: из этих двух кусков я себе сошью платье на зиму.
Итак, Фан Дэ ничего не получил. Мало того, ему пришлось еще выслушать столько неприятных слов, что он готов был сам обрушиться с бранью на жену. Однако, зная, какой у нее язык и какая глотка, побоялся, как бы не услышали соседи, а потому не стал с ней спорить, сделав вид, что ничего не произошло. Как говорится, «злись, да помалкивай», и Фан Дэ, с обидой в душе, ушел из дому, надеясь занять немного денег у родных или знакомых.
Долго ходил он по городу, но денег так и не раздобыл. Даже погода в этот день была против него: как назло, вдруг поднялся ветер, полил дождь. Ветер трепал его лохмотья, и они шуршали, как падающая листва, а все тело от холода покрылось гусиной кожей. Впереди был старый храм, и Фан Дэ побежал к нему, чтобы укрыться там от непогоды. Храм этот назывался Буддийский храм заоблачного сияния. Оказавшись в воротах храма и оглядевшись, он заметил, что на пороге, под навесом левой галереи, сидит какой-то высокий мужчина. В зале храма монах нараспев читал молитвы. Фан Дэ присел возле правой галереи и уставился на небо. Дождь понемногу стихал. «Надо идти, — сказал он сам себе, — того и гляди, снова припустит». Он уже поднялся и собрался было выйти на улицу, но, обернувшись, вдруг заметил на стене изображение птицы: крылья, туловище, лапы, хвост, — все было выведено, не хватало только головы. И есть же на свете такие безмозглые люди: сам ходит голодный, холодный, о себе не может позаботиться, а увидел — на стене нарисована птица, позабыл обо всем и давай разглядывать рисунок и рассуждать про себя: «Странно, я не раз слышал, что, когда рисуют птицу, начинают с головы. Отчего же здесь ее рисовали не так, как обычно? И почему не дорисовали ее до конца?» Раздумывая над этим, Фан Дэ продолжал разглядывать рисунок и ему даже стало казаться, что птица изображена весьма удачно. «Хоть я и профан в этом деле, — продолжал рассуждать Фан Дэ, — но подрисовать голову птице не сложно. Почему бы мне и не закончить этот рисунок?» — решил он и тут же пошел в зал, попросил у монаха кисть и, напитав ее тушью, подрисовал птице голову. Вышло, в общем, не так уж плохо. «Учись я этому делу, из меня бы вышел художник», — довольный собой, подумал Фан Дэ.
Надо сказать, что едва Фан Дэ взялся за кисть, как мужчина, которого он заметил на левой галерее, подошел и стал наблюдать за ним. И вот теперь, окинув Фан Дэ с ног до головы внимательным взглядом, незнакомец, приветливо улыбаясь, обратился к нему:
— *Сюцай, разрешите поговорить с вами?