Страница 69 из 98
– Ты не прав, – возразил Лю, – «и у пестрой коровы все же есть теленок»[293]! Что за беда?
– А ты видел когда-нибудь его дочь? – осведомился Чжоу.
– Нет, не видел, – ответил Лю, – у меня никогда с ним особенно приятельских отношений не было. Даже фамилию его и имя я узнал, только спросив о них.
Чжоу засмеялся.
– И пестрого быка ты не знаешь, – сказал он, – как же можешь ты знать, что у него за телка?
– Я, видишь ли ты, – сказал Лю, – верую в указания судьбы. По-моему, выходит, что сам-то этот человек – злой и ничтожный, но ему суждено родить дочь с самым полным счастьем. Впрочем, если соединить вас насильно, непременно случится большая беда. Нужно будет еще погадать с молитвой.
Чжоу, придя к себе, не хотел верить всем этим речам Лю.
Стал сам искать жену во всех направлениях, но без успеха.
Однажды днем вдруг к нему явился Лю.
– К тебе – гость, – сказал он. – Я уже от твоего имени, как говорится, загнул дощечку[294].
– Кто такой? – полюбопытствовал Чжоу.
– Ты только не спрашивай, – настаивал Лю, – а поскорей вари обед!
Чжоу не понимал, в чем дело, но приготовил все, как было велено. Сейчас же появился гость. Он оказался неким Фу, солдатом из лагеря. Чжоу это было сильно не по вкусу[295], и он обращался с гостем еле-еле вежливо, с напускной и поверхностной манерой. А Лю, наоборот, ухаживал за гостем очень почтительно и внимательно. Через некоторое время, когда подали вино и закуску, Чжоу подал гостю есть из скверной грубой посуды. Лю вскочил с места и поспешил заявить гостю: – Моего почтенного друга давно уже влекло к вам искреннее уважение, и он все время поручал мне вас разыскать. Лишь на этих днях удалось мне встретиться! И вдруг я узнаю, что не пройдет и нескольких дней, как вам придется уехать далеко на войну. Мой друг мигом собрался вас к себе пригласить… Так что хозяин у нас сегодня – впопыхах, без подготовки…
Сидели и пили. Фу выразил сожаление, что у него заболел конь, так что на нем, пожалуй, нельзя будет ехать. Лю сейчас же грустно склонил голову в знак участия, желая что-нибудь придумать.
Затем гость ушел. Лю бросился к Чжоу с упреками:
– За тысячу лан не купить тебе такого друга, вот что! К чему было смотреть на него с таким безмолвным пренебрежением?
Лю взял у Чжоу коня, поехал к Фу и от имени Чжоу подарил. Чжоу, узнав об этом, был не особенно доволен, но делать было уже нечего.
Прошел год. Чжоу собрался ехать в Цзянси[296], чтобы устроиться в канцелярии тамошнего губернского судьи. Зашел к Лю, чтобы спросить, что скажет гаданье.
– Большая удача будет, – сказал Лю.
– Ну, – смеялся Чжоу, – мне ничего такого особенного и не требуется. Вот только бы набрать денег да купить себе хорошую женку. Да еще, на мое счастье, не сбылись бы твои прежние слова!.. Может это удастся или нет?
– Все будет, друг, как ты хочешь, – ответил Лю. Чжоу прибыл в Цзянси, и вдруг как раз в это самое время вспыхнул сильный мятеж. Целых три года ему все не удавалось вернуться на родину. Наконец стало понемногу затихать. Чжоу выбрал день и отправился в путь.
Однако на дороге его схватили разбойники. Вместе с ним попались в ту же беду еще семь-восемь человек, у которых отобрали все деньги и отпустили на все стороны. Чжоу же схватили и повели в самое гнездо. Главарь разбойников спросил его, откуда он, кто и как живет, сказал:
– У меня есть дочурка. Хочу отдать ее вам, служить с веничком и метелочкой[297]. Отказываться не рекомендую!
Чжоу не отвечал. Разбойник рассвирепел и велел сейчас же рубить ему голову. Чжоу перепугался и решил, что лучше пока принять предложение, а потом как-нибудь и бросить девицу. Подумал и громко сказал:
– Я, видите ли, вот почему отвечаю не особенно решительно. Я – человек книжный и хилый, военными делами с вами заниматься не могу. Боюсь, что вас, дорогой тесть, я только обременю, и больше ничего. А вот если бы вы позволили нам с женой вместе отсюда уйти, то больше этой милости нельзя и придумать!
– Помилуйте, – сказал разбойник, – я только о том я говорю, меня самого девица тяготит. Почему бы мне не исполнить того, о чем вы просите?
Повел его в дом. Вышла нарядная девушка лет восемнадцати – девятнадцати. Настоящее небесное созданье!
В тот же вечер соединили чаши[298], и то, что было, далеко превзошло все мечты Чжоу.
Он внимательно и подробно расспросил теперь девушку, как ее зовут, и узнал, что ее отец и есть тот самый человек, который в тот памятный день нес мешок.
Чжоу при этом воспоминании рассказал ей, что говорил Лю, и с благодарностью о нем вздохнул, полный изумления.
Дня через три-четыре разбойник собрал их в путь. Вдруг совершенно неожиданно появилась великая царская рать. Всю семью сейчас же схватили, связали, и трое начальников остались за ними смотреть. Вот уже казнили отца жены и дошли до Чжоу. Чжоу уже обрек себя, решив, что жизни ему больше не видать, как один из начальников, всмотревшись в него, спросил:
– Это уж не Чжоу ли, как вас там?
Оказывается, это солдат Фу. Он за свои военные заслуги был произведен в помощники воеводы.
– Вот что, – сказал он, обращаясь к своим товарищам, – это известный ученый, человек из видной семьи и мой земляк. Разве он может быть разбойником?
Сняли путы. Фу спросил, откуда Чжоу идет.
– Да вот, – солгал Чжоу, – ходил к цянскому судье, женился там и шел домой, как вдруг по дороге попал в разбойничье гнездо… Счастье мое, что вы изволили меня выручить. Такое это великодушие с вашей стороны, что, право, мне кажется, будто надо мною – второе небо… Только вот в чем дело: семью мою со мной разьединили. Позвольте мне воспользоваться вашей властью, чтобы снова сделать черепицу целою[299].
Фу велел выставить перед ним всех забранных и предоставил ему самому опознавать и взять, кого надо. Затем угостил его вином и обедом, дал ему на дорогу денег и сказал:
– Тогда, помните, вы оказали мне щедрое внимание, «разняв свою тройку»[300]. Я ни на минуту ни днем, ни ночью об этом не забывал. Только, пока мы тут расправляемся с разбойниками, мне недосуг оказать подобающую вам честь, так что вот, пожалуйста, возьмите этих двух коней да лан пятьдесят серебра, и я рад помочь вам продолжать обратный путь на север.
Ко всему этому он присоединил еще двух конных солдат с доверительной стрелой[301], велев им охранять Чжоу.
По дороге жена сказала мужу так:
– Мой глупый отец не послушался чистосердечных советов, и вот мать из-за него умерла, а ведь я давно знала, что сегодняшний день наступит! И если я доселе краду свои утра и вечера[302], то только потому, что в детстве мне обещал физиогном, что в свое время я смогу прибрать, как следует, родительские кости. Можно будет, кстати, отрыть клад, который я закопала в земли, – там крупные слитки серебра, и на них выкупить отцовские кости. Что останется, мы возьмем с собой: хватит устроиться!
Чжоу велел конным стражникам подождать у дороги, а сам с женой пошел на их старое жилье. Оно было уже превращено в пепел. Чжоу достал свой привесный нож, проковырял в золе этак с фут и действительно нашел там серебро. Сгребли его, положили в мешок и пошли обратно. Дали сотню лан конным стражникам, чтобы те похоронили труп старика, а между тем жена повела Чжоу поклониться могиле матери.
Наконец поехали дальше. Добравшись до чжилийской границы, щедро одарили стражников и отпустили их.
293
… «и у пестрой коровы все же есть теленок» – из Конфуция («Изречения»): «Учитель так отозвался о Чжун Гуне: „Детеныш пестрой коровы, если рыжеватый и с рожками, то пусть даже он никому не надобен, но духи гор и рек разве им пренебрегут?“» У Чжун Гуна был дурной отец, но сын оказался хорошим.
294
… загнул дощечку. – На бамбуковых дощечках в древности писали; отсюда литературное выражение «загнуть дощечку», то есть послать приглашение, сложив его в виде письма.
295
Чжоу это было сильно не по вкусу… – Еще бы: солдат в гостях у образованного человека, презиравшего, по конфуцианскому завету, всякую военщину, не говоря уже о простом солдате.
296
… в Цзянси – на юг.
297
… служить с веничком и метелочкой – то есть отдать в жены-хозяйки.
298
… соединили чаши – совершили брачный обряд.
299
… сделать черепицу целою – дать кое-как собраться вместе, чтобы жить по-прежнему, хотя бы и по-мещански («человек благородный предпочитает быть разбитым бриллиантом, чем целой черепицей»).
300
… «разняв свою тройку». – Имеется в виду: разрознить тройку, дав своего коня; намек на рассказ о Конфуции, сделавшем это из вежливости.
301
Доверительная стрела – приказ военачальника о свободном пропуске.
302
… краду свои утра и вечера – то есть не умерла от стыда, как нужно было бы, предвкушая то, что знала покойная мать.