Страница 30 из 43
Ко всему неподсудны и большие деньги. Их вожделенный запах размягчает суровый дух закона, делает его податливым и послушным.
Судьи и прокуроры — люди и служат тем, кто стоит над ними. Закон — бумажка, он не насупит брови и не затаит хамства в душе на тех, кто им пренебрегает. А вот те, кто стоят над законом — это не только могут сделать, но и делают регулярно.
Мадам Юдина хорошо знала, когда надо быть строгой, когда чуть помягче, а когда и вовсе закрыть глаза и счесть преступление обычным проступком веселого шалуна. За это она и была ценима теми, кого ценила сама…
Не зря в обкоме КПСС ее держали на особом счету, и Татьяна Викторовна этим даже гордилась.
В моменты, когда на суд выносились особо важные на взгляд областного руководства дела, ее приглашал к себе заведующий отделом административных органов — шишка, которая курировала милицию, суд, прокуратуру. Это был серый незаметный человек неопределенного возраста, часть жизни проведший в органах КГБ. Он мило улыбался и, пряча холодные глаза, говорил:
— Вы уж, Татьяна Викторовна, лично проследите за этим делом. Социалистическая законность должна восторжествовать…
И Юдина знала — раскатывать санкции надо на всю катушку. Таково пожелание партии, членом которой она являлась.
Ей нравился и сам стиль такого общения: никакого давления на судью, ни малейшего нажима — законность, законность и законность.
Когда партия большевиков исчезла с политической сцены, Татьяна Викторовна страшно перепугалась: а вдруг?
В это слово входило многое: боязнь люстрации, обвинение в прислуживании режиму, освистывание так называемыми правозащитниками, да мало ли что могло еще быть…
Однако обошлось. Хотя в Орловске не было Белого дома и баррикад возле него, Юдина оказалась в стане демократов одной из первых. Она публично спалила партийный билет, посыпала голову пеплом раскаяния, вошла в комитет поддержки реформ, была назначена председателем суда и принялась честно отрабатывать доверие новой власти.
Суд над убийцей Усачевых Васильевым госпожа Юдина готовилась провести быстро и так, чтобы преступники на будущее содрогнулись, получив строгий урок.
Процесс был объявлен открытым. Но поскольку он специально проводился в субботний, неурочный для суда день, народу в зале заседаний собралось немного.
Пройдя в здание черным ходом, Ручкин и Игорь Немцев не встретили на пути помех.
Едва войдя в дверь, Ручкин извлек из кармашка на спине своего заложника гранату. Высоко поднял ее над головой.
— Всем сидеть!
Они проследовали к столу, где сидели судьи.
— Тихо!
На зал накатилась волна панического страха.
Вскочил с места огромный пузатый детина в красной, давно не стиранной майке без рукавов. На крутых плечах синели наколки. Гахнул, раскатился пропитым сильным басом:
— Пропустите инвалида! Пропустите! Мне стало плохо!
Заверещала птичьим звонким голосом седая одуванчик-старушка:
— Ё-ё-ёй!
Ручкину это все не понравилось. Он прекрасно понимал, что допустить возникновение паники нельзя ни в коем случае. Столпотворение в зале может запросто сорвать дело, которое он так хорошо начал.
Левая рука с гранатой угрожающе мотнулась из стороны в сторону.
— Не шевелись! Искрошу!
У страха глаза велики и потому он вразумляет непонятливых быстрее, нежели мирные увещевания. Движение в зале прекратилось. Только красномаечник с татуированными плечами все еще торчал в проходе между рядами.
— Ты, детдомовец, сядь. Иначе…
Рука, сжимавшая гранату, шевельнулась, угрожая. По залу прошелся хриплый вздох ужаса.
— Сяду, сяду, — истерично заверил верзила и опять заскулил: — Я инвалид…
Зал стыл в тревожном. обмораживающем души ожидании.
Ручкин толкнул Немцова стволом пистолета в затылок.
— Стоять!
Он двинул кулак с зажатой в нем гранатой к прокурору, подсунув ее почти под его нос. Прокурор понял — старик не блефует. Граната была боевой — марки РГД-5. Недавно по уголовному делу проходила группа торговцев оружием, и Волков имел возможность хорошо изучить вещественныe доказательства их вины.
Поверхность гранаты блестела зеленой краской. Из кулака вверх торчала головка запала, сверкавшая лаковым покрытием. Пальцы твердо сжимали рычаг спускового устройства.
Прокурор побледнел. Будь он уверен, что старик нормален психически, с ним можно было вести переговоры и спокойно говорить, пытаясь убедить в глупости затеянного. Но кто знал, что у старика на уме и есть ли вообще он, этот ум. И кто он вообще такой? Худое лицо с выступающими скулами, бледная, покрытая склеротическими прожилками кожа щек. Бесцветные глаза, в которых если что и прочитывалось, так только холодная решимость.
Рука, сжимавшая гранату, не подрагивала. Судя по всему старик был достаточно спокоен, уверен в себе и заранее решил что делать. Поколебать такого в его решении вряд ли возможно.
Старик посмотрел на прокурора пристально. Сказал тихо и размеренно, так, будто покупал сигареты.
— Ты здесь командир, господин-товарищ. Вот и прикажи: пусть очистят зал. От присутствующих. Мы проведем закрытое заседание.
Судья, рыхлая толстуха Юдина, со страху побледневшая так, что серая кожа погасила цвет румян, быстро вскочила. Она приняла указание старика на свой счет и сочла за благо исчезнуть из зала первой.
— Эй, эй! — Старик мгновенно пресек движения членов суда. — Вы сидите! Я приказал удалить посторонних. И ментов. И подсудимого…
Зал ожил, суетливо зашевелился.
— Товарищ лейтенант! — Ручкин окриком остановил офицера-конвойника. — Будьте добры, заключите молодого человека в клетку.
Он подтолкнул пистолетом Игоря к скамье подсудимых.
Лейтенант выполнил требование Ручкина без заминки и рассуждений: он понимал язык приказов.
Толкотня у выхода была недолгой: каждый стремился побыстрее уйти от греха подальше.
Зал быстро опустел. Двери закрылись.
— Уважаемый суд! — Ручкин вытащил из карманов три магнитофонных кассеты и положил их на стол перед Юдиной. — Это вам. Здесь все материалы по делу об убийстве двух Усачевых.
Вы увидите — виноват в нем не Вадим Васильев, а человек, который сейчас стоит перед вами. Однако в силу высокого родства привлечь его к ответу вам оказалось не под силу. Осудить и привести приговор в исполнение я возьмусь сам.
— Товарищ! — прокурор пытался урезонить человека с гранатой. — Не делайте глупостей. Я гарантирую вам безопасность. Мы просмотрим ваши материалы. Прокуратура и суд во всем разберутся. Я гарантирую….
— Под стол!
Ручкин шевельнул пистолетом, показывая прокурору, куда надо лезть.
Столп государственности и закона, обычно прямой, упругий, вдруг послушно согнулся в коленях. Это движение для господина Волкова не было новым. В коленках он гнулся не раз и не два, а если пытался упорствовать, его гнули силой, и он поддавался. Правда, происходило такое не в зале суда, где все должны были видеть неподкупность и суровость закона одинакового для всех, а в кабинетах лиц, осуществлявших Власть, которая в России давно поставлена над Законом.
— Давай, давай! — Ручкин помахал оружием перед прокурорским носом так близко, что тот унюхал запах оружейного масла, и очередная волна противного страха омыла его липким потом.
Загрузив прокурора под стол, старик повернулся к судьям.
— Прошу, ваша честь! — Пустой неморгающий глазок дула уставился на госпожу Юдину. Та вдруг для чего-то стала собирать в стопку лежавшие перед ней бумаги. Было видно, как дрожат холеные пухлые руки и трясется полуоткрытая челюсть. Все, что еще недавно делало женщину привлекательной — яркая косметика, аккуратно уложенный волос парика, — теперь придавало ей жалкий вид: краска губ растерлась по щеке, парик сбился на бок…
— Оставьте бумаги! — Ручкин терял терпение и потому резко повысил голос. — Все под стол!
Три члена суда, гремя сдвинутыми с мест креслами, дружно рухнули на пол.
— Вот и ладненько.